— Нет. Мы внутри ауры.
— Что это?
— Когда делаешь все правильно.
— Как вы это понимаете?
— Мы свободны и счастливы.
Молдован мгновенно переработал информацию и задал вопрос:
— Аура касается лишь вас?
— Мне иногда кажется, что она касается не только нас, не только этого мира, не только этой жизни, и не только огромной вселенной, — заявила Маша, а затем поставила формальную ироничную точку к своим припадкам. — В первую очередь, она касается моего психического заболевания…
Кирилл посмеялся и добавил:
— Нам повезло, что мы сумасшедшие. Теперь будто бы мы можем делать все-все на свете.
Молдован ничего на это не ответил, а лишь погрузил выводы глубоко в необъятное сознание. Что он мог сказать, посоветовать и предсказать в силу своих сверхъестественных способностей, никто не знал. Никто этого не хотел, даже он сам. Поэтому в его руках внезапно появилась старая побитая гитара.
— Я хочу вам сыграть, — он действительно хотел выразить и передать больше таящегося глубоко в душе, но ему были известны не только словесные способы.
— Это же «Малышка»! — заискрились глаза Яхи, полные теплых ассоциаций с гитарой. — Она еще жива!
Пират погладил нежно инструмент и уселся к остальным друзьям за стол. Минорное вступление, а затем всем знакомые слова:
— Я просыпаюсь в холодном поту… Я просыпаюсь в кошмарном бреду…
Путешественники ощущали по коже мурашки и подступающие к глазам слезы от красоты. Они подпевали и чувствовали, как песня живет в подсознании миллиардами голосов, когда-то исполнявших эту песню и так же переживающих чистую любовь. Невидимая связь превращала людей из разных времен, разных локаций в единое целое. Яркие ниточки соединяли сердца вселенной, позволяя чувствовать благодать единым организмом.
— Сядем с отцом, сядем вдвоем… На крылечке до утра… До утра …
Новое неописуемое, но такое знакомое чувство тоски по родному дому и невозвратным временам.
— А река течет, по дну гоняет камушки… Да напечет нам бабушка оладушки…
Подобно кукловоду, Молдован внушал эмоции и играл на струнах души окружающих марионеток. Он заглядывал в глаза каждом, находил тайники, а пальцы машинально подбирали аккорды, и звучали новые теплые слова песни. Казалось, не найти лучшего момента и окружения на всем свете. Море, небо, джунгли, покой стали частичками освободившихся от страстей товарищей. Молдован отсекал слой за слоем, обнажая душу.
— Здравствуй… Здравствуй… Сияешь… Сияю… Который час?… Двенадцатый примерно…
Маша вдруг застыла, ее тело показалось ей чужим, обездвиженным и существующим отдельно от нее. Руки и ноги стали тяжелыми, веки наполнялись слезами и лишь сердце переполнялось горячей кровью, будто не было грани вместительности.
— Эту… Эту… Песню мне пел перед сном папа… Когда мама ложилась раньше спать и не могла рассказать сказку, папа брал ее роль на себя и пел эту колыбельную…
Песня звездочета лилась из уст Молдована, который на этот раз не спускал глаз с девочки и возвращал ее в прошлое. Маша расцвела и от наплыва эйфории схватилась за голову. Ей казалось, что папа поет ей эту песню, сидя на краю кровати. Что мама за стенкой сладко спит и во сне подпевает. Они завтра встанут рано утром до ее пробуждения и приготовят блинчики с творогом. Они начнут обсуждать летнюю поездку на море туда, где плещутся волны и кричат чайки. Девочка проснется, а по телевизору буду показывать дурацкую комедию. Маша попросит отца изобразить на бумаге значение слова «пустота», и папа начнет рисовать облака. Облака, утопающие в лучах заката. А затем звезды. Яркие вспышки звезд, которые гаснут, стоит к ним приблизиться. А за звездами появляется тьма. Сплошная безграничная чернота. И вдруг осознание, что она уже в тебе. Но почему-то больше не страшно…
— Это что, припадок…?
— Голову набок…
— У нее есть лекарства?
— Маша! Маша! — доносится потусторонний крик, вытаскивающий на свет. — Машуль… Помогите…
Топот ног вокруг и какая-то неразборчивая суета. Хочется всех успокоить, но язык не слушается. В глазах мутная пелена.
— Маша… Возвращайся… Я с тобой… С тобой… Вот моя рука… Я не отпущу…
Первое, что осознается предельно реальным — это чужая ладонь. Именно она вырывает девушку из лап пустоты. Ее глаза наливаются неконтролируемой злостью. Она вырывается, и в попытке схватиться за горло, бросается на Кирилла. Обессиленное тело снова рушится на паркет. Кирилл, не замечая сумеречного аффекта, продолжает ее насильно держать за руку. Безумный потерянный взгляд исчезает вместе с сумерками сознания, и девушка приходит в себя. Перед собой видит взволнованных склоняющихся над ней друзей. Во рту металлический вкус. Она протирает пальцами губы и обнаруживает следы свежей крови.
— Машуль, ты как?! Все хорошо же?! — Кирилл держал ее голову на своих коленях и трясся в ужасе, желая лишь услышать, что все в порядке.
Девушка кивнула головой и попыталась улыбнуться. Она узнала родные черты любимого человека.
— Я не шутила с заболеванием, — получилось у нее связать мысли в предложение.
— Господи, — паниковала Лизи, — ты нас так напугала… Как ты себя чувствуешь сейчас?
— Лучше.
Девушка встала на ноги, получилось удержаться без чьей-либо помощи, хотя желающих оказался целый круг. Маша взяла салфетку и приложила к травмированной при падении нижней губе.
— Я хочу прилечь… Немного устала, — кожный покров оставался бледным.
— Я вам приготовил постельные места неподалеку от кафе, — оповестил Молдован.
— Я, наверное, прилягу на яхте. Там привычнее и ближе к вам… Вы не беспокойтесь и продолжайте сидеть, — медленно начала она передвигаться к лестнице.
— Там все открыто, — кинул вдогонку Яха, с сочувствующим лицом провожая ребят.
— Точно помощь не нужна? — беспокоилась Лизи.
— Мы справимся, — взяв за руку Кирилла, девушка маленькими шажками начала спускаться к берегу.
Тонус возвращался к конечностям. Маша очень сожалела, что не смогла предсказать приступ и напугала компанию. Кирилл сдержанно молчал, боясь усугубить инцидент. Они прошли по пирсу, освещаемому блеклыми фонарями, и добрались до яхты. Судно слегка покачивалось от перемен в погоде. На мгновение терялось ощущение, что путешественники находятся на другом краю света. Будто они сошли с ума и прячутся у лесной реки вблизи психиатрической больницы Бурашево.
— Здесь очень уютно, — с блаженством зашла Маша в мрачную комнату, наполненную шумом прибоя, — домашние стены лечат.
Девушка улеглась на кровать, головой не доставая подушек, и уставилась в потолок. Кирилл прилег рядом и направил взгляд в ту же точку. Так они и лежали вдвоем, держась за руки.
— Тебе правда лучше?
— Да. Правда.
Еще одна продолжительная пауза.
— Почему приступы участились?
— Я не знаю.
— Может, нужны препараты?
— Может быть.
Маша была будто бы сосредоточена на другом, более важном.
— Что ты видела в ауре?
Девушка даже не моргала, а лишь проникалась тишиной и пространством над головой.
— Я не могу это объяснить…
— Это что-то плохое?
Снова пауза.
— Знаешь, раньше в припадке меня настигала тьма, которую я очень боялась и от которой пыталась укрыться. В этот раз мне будто бы перестало быть страшно. Я не испугалась тьмы, и она меня начала поглощать. Но я не была против. Наоборот, я просматривала счастливые моменты из своей жизни. Но я в затмении пребывала большее количество времени и, если бы не вы, то я не знаю, что бы со мной стало. Я могла там остаться навечно. Может, мой страх перед тьмой, от которого я всегда хотела избавиться, мне не позволял как раз в нее провалиться. Может, ужас уберегал меня. Но сегодня, заглянув в глаза Молдована, я утратила страх… Мне больше совсем не страшно…
Кирилл пребывал в безмолвии, он не знал, что сказать. Он осознавал, что все очень не просто и не в его силах. Но единственное, во что он верил и за что держался, это Маша. Парень повернулся к ней лицом и прошептал:
