– Простите, – возразил Андрей. – Тут уж я специалист. Все документы давно опубликованы, никакой клеветы здесь сочинить невозможно. Все известно, каждый шаг и каждое слово каждой стороны. А вы действительно полковник?

– Пусть будет полковник, – отмахнулся попутчик. – Не в фактах дело, а в их осмыслении. Вот в этой вашей книжке – откройте-ка страницу, ну, скажем, семьдесят восьмую. Прочитайте первый абзац.

Андрей удивленно поднял брови, взял в руки книгу, открыл на указанном месте, побежал глазами по строчкам.

– Вслух, вслух читайте! – чуть повысил голос полковник.

«После окончания войны, – начал Андрей, – отношения между бывшими союзниками стали стремительно портиться. Попытки США, Англии и Франции убедить Германию сесть за стол переговоров, чтобы обсудить послевоенное демократическое устройство Европы в целом и России в частности, не удались: практически с осени 1938 года, после Тартуской конференции, на которой, как мы писали в предыдущей главе, произошел раздел СССР на оккупационные зоны, и до 1962 года, то есть до смерти Гитлера, никаких серьезных переговоров не проводилось. В разрушенной войной Европе властвовали две независимые воли, все более и более противостоявшие друг другу…»

– Ну вот, видите. – Полковник жестом остановил чтение. – Факты – да, действительно, Тартуская, как вы ее называете, конференция действительно прошла в Дерпте и действительно в 1938 году, а фюрер, – полковник иронически прищурился, – действительно умер в 1962-м. Но, кроме фактов, тут же все клевета!

– Что вы имеете в виду? – удивился Андрей.

– Как что? У автора получается, что США и прочие изо всех сил старались организовать какие-то переговоры, а Рейх якобы это дело саботировал, в то время как всем известно, что все было ровно наоборот: США и их сателлиты уже тогда вынашивали реваншистские планы, и только мудрая миролюбивая политика национально-социалистической партии и германского правительства спасла мир от ядерной катастрофы. И продолжает спасать.

– Знаю-знаю, – ощерился Андрей, – вы там в Москве нас реваншистами зовете. Только ерунда это все, никому никакого реванша не нужно.

– А базы? – спросил полковник. – Ядерное оружие американское? Вот мы с вами ночью Боровичи проезжали – вы что, не знаете, что там? Это что, просто так?

– Знаю я про Боровичи, – отмахнулся Андрей, – про них все знают. А вы про пикеты знаете? Вокруг этой самой базы? Знаете, что люди неделями там стоят, протестуют? И демонстрация против ядерной угрозы неделю назад в Петербурге была – больше миллиона человек! Знаете, что никому в ДемРоссии эти ракеты не нужны?

– Так вы лично, значит, не реваншист? – улыбнулся полковник, и Андрей осознал вдруг, что попутчик не так прост, что не солдафон тупой перед ним, совсем не солдафон.

– Я против войны, я несомненно за мир, я против атомной бомбы, я против бессмысленных жертв, – механически говорил Андрей, думая совсем о другом: «Когда же он успел в мою книгу заглянуть? Пока я мылся, что ли? Не может же он наизусть все страницы знать? Или ему все равно, какая страница?»

– Я полистал вашу книгу, пока вы мылись, – сказал полковник. – А что до ваших взглядов, то у меня такое ощущение, – он колко улыбнулся, – что вы почти готовы вступить в национал-социалистическую партию.

– Да разве обязательно быть национал-социалистом, чтобы выступать за мир?! Девяносто процентов моих друзей и знакомых без всяких колебаний пошли бы на демонстрацию за мир во всем мире и против атомного безумия.

– Ну да, ну да… но меня больше интересуют оставшиеся десять процентов ваших друзей, – задумчиво произнес полковник, глядя в пол.

Обутый в новые колеса поезд дернулся, прошел несколько метров, встал, снова дернулся и пошел, ускоряясь. Андрей слушал, как матерится за зашторенным окном какой-то не успевший спрыгнуть пограничник – наверное, ногу подвернул на насыпи, или просто так, от раздражения, что опять поезд, опять проверка, опять работа… То ли казалось Андрею, то ли и в самом деле так, но только за те пятнадцать лет, что он регулярно, минимум дважды в год, ездил в такие вот командировки, энэровские погранцы стали как-то злее, что ли, и одновременно подобострастнее. Он помнил свое первое пересечение границы НР, было это году в шестьдесят пятом, в конце августа, наверное. Да, точно, перед началом семестра это было, и ехал он в Москву на конференцию историков, первый раз ехал в НР. Его тогда поразил молодой энэровский офицер-пограничник, поразил какой-то спокойной твердостью слов и жестов, четкостью, отутюженностью, абсолютной уверенностью в правоте и мощи той силы, которую он явно все время ощущал у себя за спиной: он стоял на страже, он олицетворял, и он снисходительно листал паспорт «демократа» – вроде бы такого же русского, как он, ан нет, совсем не такого же, одетого, может, и получше, чем одевались в Москве, но одновременно лишенного, по его, пограничника, мнению, чего-то очень важного: то ли веры в единственно верное национал-социалистическое учение, то ли смысла жизни…

Сейчас они стали другие, подумал Андрей. Как будто из них вынули какой-то стержень; как будто они стараются распалить в себе искусственно то чувство правоты и силы, которое прежде жило в них само собой и грело изнутри. Оттого и злые, наверное. А может, это я изменился?

Минут через двадцать, когда поезд уже разогнался и бодро стучал колесами, в купе появился улыбающийся проводник.

– Мер лихт! – произнес он дежурную шутку, открывая ключиком замочек и поднимая тяжелую черную штору. – Сейчас кофе принесу и завтрак.

Андрей глянул: за окном плыла Западная Россия, официально именуемая Российской Народной Республикой, сокращенно – НР, в отличие от ДР, Российской Демократической Республики, она же Восточная. Правда, с географией тут было не очень: некоторые части Западной России лежали восточнее некоторых частей Восточной, и правильнее было бы называть их Южная и Северная. Но так уж повелось – главным образом из-за Дальнего Востока, который по Тартускому договору 1938 года как часть бывшей американской оккупационной зоны отошел частично к японцам, а частично к ДР – вместе с Чукоткой, Якутией и побережьем Северного Ледовитого океана.

Андрею пришлось когда-то читать опубликованный в Петербурге дневник одного из генералов Рейха, участника той самой мирной конференции – уж и поиздевался этот генерал над союзниками, возвращаясь каждый вечер с очередного заседания через парк в гостиницу и скрупулезно записывая в дневник произошедшее за день. Граница Рейха и граница остального мира будет отныне, ерничал он, проходить по линии вечной мерзлоты: все, что южнее, – Рейх; все, что севернее, – Союзники. Этот иронический и не слишком дальновидный генерал предрекал остальному миру полную зависимость от Рейха в смысле сельского хозяйства. Впрочем, писал он, Союзники вполне могут, подобно северным оленям, питаться ягелем и клюквой.

Получилось, как известно, не совсем так. В конце сороковых Лариса Такубаева нашла в Якутии алмазы. В начале пятидесятых Нечаев нашел на Чукотке золото. На Камчатке нашлись редкоземельные металлы. Но главное, на севере Западной Сибири примерно в то же время обнаружили огромные запасы нефти и газа. Не то чтобы Рейх и его сателлиты были полностью зависимы от Демблока, что-то было и у них – бакинская нефть, румынская, отчасти норвежская, украинский газ, но главные запасы, ближневосточные и сибирские, а значит, и возможность диктовать цены, были все-таки в руках англичан и американцев. То есть формально сибирская нефть принадлежала ДемРоссии, иракская – Ираку, но то формально… Ныне покойный научный руководитель Андрея всегда сердился и волновался, когда натыкался в газете на статью о нефти, кричал, что Россия не должна оставаться сырьевым придатком, что нефтяные районы необходимо национализировать, что это позор для страны… Он много чего кричал, этот восьмидесятилетний старик, в последние полтора года своей жизни прикованный к креслу и читавший подряд и без разбору все газеты от первой до последней страницы. Телевизора же не признавал. Андрей, как многие, был с ним, конечно, в отношении нефти согласен, телевизор тоже не любил, но понимал – и все понимали – что это утопии, что американцы никому ничего национализировать не позволят, и что без американского «военного присутствия», без их ракетных баз немцы раздавили бы ДемРоссию в две недели… Так что пусть уж лучше американцы.