Я тяжело вздохнул, рубанул по мешку, и тот покачнулся с легкостью, как будто набитый пухом. Я всегда был того типа технарем, который и ударить может как следует.

– Здорово, Мишаня, – донеслось из-за спины.

На пороге зала стоял, прислонившись плечом к косяку, мужчина в строгом деловом костюме. Я почувствовал, как по коже разбегаются мурашки. Мерзкие такие, потому что он мне неприятен…

– Твой сын переодевается, – сухо ответил я. – Сейчас будет.

Я не собирался разговаривать с Витькой, много чести. После последних событий с залом – тем более. Но Витька, очевидно, сегодня решил пообщаться вдруг.

Подошёл к снаряду и пробил по мешку комбинацию, заканчивающуюся ударом по печени. У меня в сердце екнуло. Вот какую трубку мира ты приготовил, Витя. Ведь вот так он когда-то усадил меня на стул, и на третий раунд я так и не смог подняться…

– Как мой пацан? – буднично спросил он, поправляя пиджак и ослабляя галстук.

Несмотря на высокий полет, Витька явно до сих пор не привык к костюму и чувствовал себя в нем не очень уютно.

– Чуточку упорства, и все у него получится, – так же сухо ответил я.

Игорек как раз вышел из раздевалки – и, даже не посмотрев на своего папашу, двинулся к выходу. Витька попытался по-отцовски взъерошить ему волосы, но тот увернулся и поморщился.

– Иди в машину, нам с твоим тренером надо поговорить, – совсем другим голосом произнёс мой бывший друг.

Игорек так же молча удалился, а его папаша вернул на меня взгляд. Я знал, что разговор будет неприятный. Раз Витя не послал ко мне своих шестерок и юристов, значит, там наверху уже все окончательно решено.

Я посмотрел на него прямо, будто приглашая к поединку.

– В общем, новости не хорошие, Мишань, не обессудь, – ровно произнёс тот. – Зал закроют. Здесь будет торговый комплекс. Это уже решенный вопрос.

Бам! Вить снова ударил по мешку одиночным, будто подкреплял свои слова.

– Совесть продал? – я не отвел взгляд. – Интересно, за сколько?

Витя помолчал. Взывать его к остаткам совести не стоило, похоже, там даже и остатков уже нет. Но мне захотелось высказаться и продолжил напирать.

– Ты благодаря этому залу в люди выбился, а теперь готов по кирпичику разобрать и продать. Козел ты.

– Мишаня-Мишаня, каким ты был, таким остался, – картинно вздохнул тот и покачал головой. – Прошлым живешь, а надо настоящим. Я тебе реальные бабки предлагаю, в накладе не останешься, хватит тебе и на хату, и на нормальную тачку, еще и на житье останется. А ты цепляешься за эту рухлядь, – Витя, морщась, обвел зал взглядом.

И под его взором каждая трещинка, каждая потёртость будто становилась еще больше. Тьфу ты.

– А ты сыну своему скажи, что бокс городу не нужен. Он вообще-то мечтает чемпионом стать.

– Ну… Видит бог, я ни при чем. Иногда случаются вещи, от нас не зависящие. А бокс, что бокс – сегодня есть, а завтра перчатки на гвоздь. Не боксом единым… Ты, полагаю, лучше меня знаешь, какая жизнь непредсказуемая штука. Как в семьдесят девятом…

Витька хотел хлопнуть меня по плечу, но я отвел его руку. Было мерзко, что человек, с которым мы делили жилье, ели из одной тарелки и называли друг друга братьями, теперь так себя ведет.

– Пошел вон, – проскрежетал я.

– А если не пойду? Побьешь? – Витька огляделся, что-то ища глазами. Какого черта ему нужно? – У тебя хоть табуретка есть, Мишань?

– Какая еще табуретка?

Я уже задал вопрос, когда понял, что Витька издевается. Вспоминает мою сдачу в 79-м году.

Хотелось съездить разок по его наглой роже, но он благоразумно ретировался, а я сумел остыть. Уже из коридора еще раз Витя осмотрел зал взглядом дельца.

– В общем, Мишаня, бывай. Через пять рабочих дней ты получишь предписание по почте. Прислали бы по интернету, но ты такой дремучий, что у тебя его даже нет. Ведь так?

Он развернулся и зашагал к выходу, и каждый шаг отдавался эхом, которое умножалось в моих ушах. Знал ведь, что в зал нельзя заходить в туфлях, но на любые правила Витька чхал. Всегда.

Ничего, пусть идет, скатертью дорожка. А его этим предписанием я одно место подотру. Дождавшись, когда чёрная иномарка Витька отъедет от зала, я закрыл ветхие двери. Ключ оставил под ковриком, потому что вечно его терял, да и привычка старая, еще с советских времен осталась – оставлять там ключи. Да и воровать у меня в зале нечего. Кому нужны старые кубки и потертые боксерские мешки?

Стоя на крыльце, окинул взглядом здание спортзала. Конечно, тут требовался серьезный ремонт. Постройка старая, послевоенных лет, и теперь представляет собой жалкое зрелище – прохудившаяся крыша, стены с трещинами. Ребята, бывшие ученики, обещали помочь, дыры подлатать, поэтому есть за что бороться. Вот и поборемся, сдаваться я не привык.

Телефон в моей квартире надрывался. Звонили настойчиво. С женой я давно разошелся, толком даже не сойдясь, детей у меня не было, всю жизнь воспитанникам отдал. Душу вкладывал. Поэтому кто звонил, да еще настолько настойчиво, я не знал. Ученики, которые хотели меня проведать, всегда звонили на мобильный, они же мне его и подарили. А о том, что у меня дома стоит стационарный телефон, я, признаться, начал сам забывать.

– Слушаю!

Из динамика донесся мужской голос с кавказским акцентом. Я узнал говорившего, это был Леван – у него неподалеку от зала своя овощная лавка. Огурцы и помидоры у Левана отличные, я часто брал, так и познакомились, и за много лет сдружились.

– А, это ты, Леван, привет, дорогой, все в порядке? Чего ты вдруг на домашний решил позвонить?

– Не в порядке, Михаил Алексеевич…

И он начал говорить. Я вцепился в трубку, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Выслушав, ответил коротко – лечу. И действительно вылетел из квартиры пулей. Новости пришли плохие – горел зал.

Пару километров, что отделяли зал от моего дома, я бежал так, как не бегал со временем боксерских сборов.

Припомнилось собственная эпопея с пожарными, которые долго время не выдавали мне разрешения из-за каких-то проблем с проводкой. Тогда, из-за отсутствия денег, я менял всю проводку в зале собственными руками. Нет, уж я точно знал, что проблем с проводкой быть не должно…

За несколько сот метров я увидел поднимающийся в небо столб дыма. Горело знатно, благо пожарные уже были на месте – до части тут рукой подать.

И здание вполне можно было спасти, горела-то крыша. Вот только тушить пожар никто почему-то не спешил. Я увидел расчёт, однако ребята пожарные вместо тушения, были заняты тем, что устроили себе перекур и безучастно наблюдали за тем, как огонь сжирает здание зала.

– Вы чего, мужики? Не тушите? Спасти ж можно, – дыша со свистом, я поравнялся с пожарными.

– Дядь Миш, ждём, – сообщил один из ребят, сразу меня узнав. – У нас одна машина пустая, вторая на дозаправке к гидранту пошла.

– Так вы пеной тушите, сгорит же к чертям!

– Нету пены. Вы погодите, пять минуточек, дядь Миш, и машинка приедет…

Я не стал дослушивать. Пены у них нет! Как же! Зажевал губу, уже более трезво оценивая масштаб бедствия. Пожар действительно не успел расползтись, и все шансы спасти здание имелись… но потом меня как осенило.

– А когда тушить начнете, зал зальет? – поинтересовался я.

– Угу, куда же без этого, – подтвердил пожарный.

Вытащил из кабины полторашку чистой воды и сделал жадный глоток.

– Вы не переживайте, мы аккуратно.

У меня снова сжало легкие, и я предусмотрительно вытащил ингалятор и брызнул лекарство в рот. Зал – это не столько крыша и стены, сколько то, что внутри. Медали, фотографии, грамоты, и все это уничтожит огонь или вода! Твою мать!

– Дай-ка! – я выхватил из рук пожарного бутылку с водой, хорошенько плеснул себе на рукав и пошел ко входу в зал.

– Вы куда, дядь Миш?!

Вопрос остался без ответа, задерживать меня тоже никто не стал, только посмотрели как на безумца. Им этого не понять, другое поколение и ценности другие.