Пару секунд мент гневно на меня пялился, а потом всё-таки выпустил свитер, который до этого сжимал в кулаке.

— Ладно… — он устало провёл ладонью по лицу. — Как же ты мне… Сейчас иди к дежурному. Он там всё оформит, что требуется. Будем считать — вышло недоразумение. И… имей в виду. Отец уже в курсе. Я ему сообщил. Ты отсюда давай… это… отправляйся в общежитие…Хватит куролесить, сынок. Хватит. Подумай об отце. Он не заслужил такого…

— Так. Стоп. Я? Только я выйду из отдела?

Взгляд подполковника стал несколько озадаченным. Он явно не понял смысла моего вопроса. Пришлось перейти на более конкретный разговор.

— Я отправлюсь в общежитие. Вы сказали в единственном числе. А парни эти? Ну… комсомольцы. Туристы. С ними что?

— Парни посидят ещё за хулиганство, — ответил подполковник, и сразу же отвёл взгляд в сторону. — Пусть подумают над своим поведением. Разнузданная стала молодёжь. Ишь, что устроили. Побирались они… Комсомольцы, чтоб их… Позорники, а не комсомольцы… Тьфу! Придумали тоже — попрошайничать. Будто в Советском Союзе такое возможно…

Мент покачал головой, всем своим видом выражая осуждение, демонстративно придвинул к себе папку с бумагами и начал их читать.

— Так они дурачились. Шутили.

Зря, ты, товарищ подполковник, надеешься, что я отстану и свалю на радостях из твоего кабинета. И не таких продавливал.

— Ну-ну… дошутились. Теперь вот посидят и посмеются… Глядишь, мозги на место встанут. А потом ещё в институт соответствующая бумага придёт. Тогда вообще обхохочутся. Всё. Идите к дежурному, Константин Константинович.

Подполковник резко перешёл на «вы», и это означало, что наша с ним беседа окончена. Вот только я так не считал ни разу.

Ситуация получается не очень красивая. Очевидно, гражданин Замирякин — товарищ непростой. Именно по этой причине подполковник сейчас откровенно дал понять, мол, ты, парень, конечно, идиот, но скажи спасибо отцу.

Кстати, про отца… Мне реально срочно нужно зеркало. Я очень хочу посмотреть на своё отражение. Потому что по всем событиям, которые приключились после очень странного пробуждения, уже нет никаких сомнений, с возрастом тоже ерунда происходит. Да и не только с возрастом.

Я в 1959 году только родился. И это был не январь. Соответственно, меня ещё даже на свете нет. Я не говорю про всё остальное. То есть, тут мент прав, называя чужое, совершенно незнакомое имя. И, судя по всему, Замирякин — молодой. Ну, может, лет двадцать…

А ещё, я так понимаю, Замирякин — это действительно я. То есть, меня не просто закинуло в прошлое. Я теперь левым чуваком оказался. Малолетним каким-то придурком, который за папиной спиной всю жизнь просидел.

Получается, я все-таки удивительным образом действительно оказался в прошлом. Нет, ну в этой версии есть даже логика. Вот вряд ли возможно взять живого человека и целиком перенести его в назад в СССР. Это же, блин, человек! У него руки, ноги, остальная анатомия. Однако сознание…

Не то, чтоб я сильно верю во всю эту херабору с переселением душ, однако такая версия более адекватна.

— Тебе отдельное приглашение надо? — переспросил подполковник.

Он уже не скрывал своего раздражения и снова перешёл на «ты».

— Вынужден настаивать, чтоб вы ребят тоже отпустили, — решительно сообщил я подполковнику.

Для серьёзности своих намерений закинул ногу на ногу, чтоб было точно понятно: в ближайшее время отсюда не уйду. По крайней мере, пока мы не придём к консенсусу насчёт дядькиных товарищей. Они, конечно, те ещё дебилы, но оставлять их в ментовке я не собираюсь. Как ни крути, виноваты обе стороны. Я тоже был слегка неправ. У меня, конечно, есть оправдание. Я просто реально думал, что парни — охреневшие актёры, которые пытаются втянуть меня в сценарий розыгрыша.

Мент как раз в этот момент взял со стола графинчик и начал наливать себе в стакан водички. Перенервничал, бедолага.

То ли от моей наглости, то ли от нахального требования выпустить туристов, у него дрогнула рука, и жидкость расплескалась вокруг, расплываясь некрасивыми пятнами по столешнице.

— Чего? — переспросил он.

Подозрительно так переспросил. Тихим, ласковым голосом. Наверное, мужик подумал, будто ослышался.

Очевидно, меня он отпускает сейчас только из-за отца. Может, дружат они, может, просто знакомы, а может, отец Замирякина тупо воспользовался положением. В данном случае это не очень важно. Суть в другом. Чтобы ни происходило, я точно для себя понял: без этих чёртовых комсомольцев не уйду.

— Ребят нужно тоже. Ну… Вышло недоразумение. Или как вы там говорили.

— Ты совсем обнаглел? — поинтересовался подполковник.

Вид у него стал при этом грустный-прегрустный. Он даже злиться перестал, только желваки на лице играли и пятна красные выступили на щеках. Просто сидел, смотрел на меня и тихо ненавидел.

— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Вот как раз обнаглел, если бы не сказал вам подобного. Они на самом деле просто пошутили. Да, может, не очень умно. Но драку спровоцировал я…

— Встал и вышел отсюда, — мента аж на месте подкинуло. — Вон!

Он со всей дури долбанул кулаком по столешнице.

— М-м-м… хорошо, — я медленно поднялся со стула. — Уйду. Но… У нас ведь двадцать первый съезд КПСС на носу… Сами знаете. И лозунг… Напомнить? Встретим его туристорождаемостью. Съезд имею в виду.

Вообще, конечно, со своей точки зрения, с точки зрения адекватного человека, я нёс полную хрень. Какой, мляха муха, съезд⁈ Какая туристорождаемость. Вот что за слово-то такое дебильное⁈ Но, с другой стороны, если уж всё вокруг меня сходится к 1959 году, то почему бы не подыграть?

— Стой! — Окликнул меня подполковник, когда я уже сделал несколько шагов в сторону двери. — Ты это к чему сейчас сказал?

— Ну, как к чему? Вся страна поддерживает тему туризма. Всё-таки съезд… — я многозначительно закатил глаза. — А вы вон, группу комсомольцев задержали…Туристорожденных, между прочим.

Почему я нёс подполковнику эту хрень? Хрень ведь полная, честное слово. Самому стыдно подобную чушь говорить. Но… Случилось кое-что очень важное. Даже не так. Меня словно обухом по голове отоварило, когда пришло понимание.

Именно в данную секунду, стоя посреди кабинета начальника отделения милиции, я вспомнил, что за дата, 24 января 1959 года. Вспомнил, потому что был промежуток времени, достаточно долгий, когда я слышал эти цифры по сорок раз на дню. Имена, кстати, тоже. Вот почему мне Кривонищенко с самой первой секунды показался знакомым. И рожа его, и фамилия.

В это день, 24 января, мой дядя Вячеслав Биенко с группой Игоря Дятлова должен был уйти в поход. Но не ушёл. Я не знаю деталей. Не знаю причины, по которой дядька остался дома. Вернее, мог бы знать, конечно, но когда дядя Слава говорил на эту тему, я кривился, воротил нос и быстренько сваливал под предлогом важных дел. Просто тему группы Дятлова я слушал всё детство. Потом всю юность. А потом смылся из дома и выкинул её из головы. Она мне просто уже до тошноты надоела. Дядька буквально крышей поехал на бесконечных поисках настоящей причины гибели товарищей.

Так вот. Сегодня я не должен был его встретить. Никак. Потому что он в поход не попал. Так какого хрена сейчас дядька нарезает круги возле отделения милиции?

Я вышел на затоптанное крыльцо, задрал голову вверх, посмотрел на абсолютно чистое небо и втянул носом свежий морозный воздух. Эх… Реально свежий… Кайф… После казарменного духа ментовки он показался мне особо охренительным.

На автомате сунул руку в карман куртки. Есть! Лежит, родная, как же иначе. Не стащили в дежурке. Когда ментёнок обыскивал, я обратил внимание на все вещи, которые при мне были. Кстати, студенческий вместе с пропуском тоже вернули. Оказалось, что второй документ позволял Замирякину Константину Константиновичу попасть в общагу при какой-то шараге. Я даже не стал вникать, если честно, при какой. А вот фото пару минут изучал с большим интересом. Зеркало-то мне никто так и не дал. Жлобы…