К делу подключились Внутренние Войска. Активистов, актеришек, бездарей стали ловить и принуждать к сознательному труду. Но те оказывали сопротивление, сбегали, прятались или саботировали работы. Эти прохиндеи пользовались покровительством друзей и невесть откуда взявшихся поклонников, продолжая свою возмутительную деятельность. Запрещённые спектакли собирали всё больше зрителей, а инфосеть заполнялась новым, совершенно непотребным контентом, всё более хамским и вызывающим.

Начались аресты. Задерживали и участников коммун, и тех, кто их укрывал. Некоторое время назад, Владыка не мог вспомнить точно когда, он неожиданно осознал, что Тайная Служба планирует новые, силовые акции. Обсуждались варианты перевоспитания. Предлагались самые разные пути подавления. Споры шли вокруг того, сколько лет должны провести виновные на каторжных работах. Предлагалось также публично казнить самых активных негодяев. А вместе с ними и тех, кто допустил всё случившееся – родителей, директоров школ, ректоров университетов, отдельных чиновников.

Владыка закрыл глаза. Кажется, на том совете он брал слово и произнёс удивительно долгую речь, напомнив собравшимся о вещах важных. О том, что они живут в государстве равных свобод и возможностей. О том, что его императорский титул содержит строку о «Протекторе изящных искусств и покровителе художников и поэтов». И, кажется, на этом основании потребовал исключить смертные приговоры, отправив задержанных под командование менторов Императорской Гвардии. «Это будет гуманно», – заключил тогда Владыка. И тут же снял с должности и приговорил к публичной казни Главу Службы Сдерживания и Контроля. На лице его отражалось сомнение в словах Императора, и спускать это с рук не стоило.

Удовлетворенно покивав головой, Владыка утвердился в воспоминании, что именно такой приказ был отдан чуть меньше трёх месяцев назад. Ему ещё показалось, что гвардейцы его личной Тысячи в тот день не слишком резво отреагировали на приказ об аресте нерадивого Главы Службы. И тут же успокоил себя – такого быть, конечно, не могло.

И в этот момент до него донеслись слова выступавшего.

– Таким образом, – чеканил докладчик, – двадцать две тысячи четыреста тридцать два человека осуждены к каторжным работам и поражению в правах гражданина третьей степени. Тридцать четыре тысячи приговорены к заключению на сроки от десяти до двадцати лет, с поражением в правах гражданина второй степени. Девяносто шесть тысяч человек приговорены к поражению в правах первой степени, с последующей утилизацией.

Владыка поёрзал на троне и поднял руку. В зале воцарилась привычная тишина. А впрочем, привычная ли? Нет, эта тишина не была абсолютной и возникла отнюдь не сразу. Владыка слышал, как сопит прерванный докладчик. Как кто-то почёсывается, сидя в кресле. И отчётливо различил чей-то сдавленный кашель, что было совсем уж из ряда вон.

Мысли Владыки пришли в смятение и медленно, словно муха, увязшая в смоле, принялись сменять друг друга. Он никак не мог понять, зачем поднял руку. Вроде бы стоило вмешаться в ситуацию с приговорами, но теперь, когда ему продемонстрировано неуважение, требовались другие реакции. Судьбы каких-то бездельников были никак не на первом месте. С чего начать? Как не забыть ничего? Никого?

Владыка поднял руку выше. Раздался чуть слышный щелчок в одном из суставов. Дыхание Императора на миг утратило привычный ритм. Но стальная воля Повелителя оказалась всё такой же неодолимой, и он промолвил:

– Согласно моему распоряжению, – голос Владыки был тих настолько, что он едва слышал себя сам, – арестованные должны быть переданы Императорской Гвардии, на перевоспитание.

В зале повисла тишина. Владыка с удивлением обнаружил, что некоторые из министров вовсе не обратили верноподданных взглядов своих к подножью трона. Гадостно стало на душе Императора. Неприятно. Он хотел было что-то сказать, но тут докладчик, имени которого Владыка так и не вспомнил, чуть поклонившись, заговорил:

– Ваше Императорское Великолепие может не беспокоить себя. В полном соответствии с вашими распоряжениями, Владыка, всеми работами по подавлению бунта на планетах внешнего сектора Империи руководит Совет Императорской Гвардии, – с этими словами он ещё раз поклонился и с незнакомой интонацией добавил традиционное: – Свет и Слава Императору.

Владыка замер. Медленно-медленно одна мысль теснила в голове другую. Какое отношение сказанное этим человеком имеет к ситуации с коммунами и его личным приказом? Как мог собираться Совет Гвардии, если возглавлял этот совет он сам? Почему эти люди продолжают что-то обсуждать? Как он оказался в этом зале?

Связать тягучие, тягостные размышления между собой не получалось. Владыка вдруг осознал, что хочет спать. Что у него болит спина. Что левый глаз чуть подергивается и кисть левой же руки затекла. Непонимающим взором он обвёл зал собрания, силясь понять, что обсуждают эти люди.

А заседание между тем продолжалось. До Владыки донеслись обрывки фраз: «передать часть полномочий советам губернаторов», «командование армией», «решение вопроса с увековечиванием памяти», «сговорчивость наследника», «необходимые уступки», «информирование населения о трагической новости» и «сохранение мира и порядка после наступления часа икс».

Владыка чувствовал, что должен внимательнее слушать, о чём говорят собравшиеся вокруг люди. Что надо вникнуть в детали, разобраться. Отреагировать! Может быть, даже кого-то казнить. Чувствовал, но никак не мог понять, за что же зацепиться, чтобы распутать этот странный клубок непонятных ему разговоров. В итоге он задремал.

Через некоторое время Император ощутил, как чья-то почтительная рука легла ему на плечо. Он медленно открыл глаза. Расплывчатый силуэт никак не хотел собираться в единый образ, и лишь через минуту-другую Владыка осознал, что побеспокоил его сон личный камердинер. Тот услужливо поклонился, сделал едва заметный жест рукой, и Император почувствовал, как кто-то подхватывает его под руки. Послушно семеня ногами, он позволил отвести себя в какое-то другое, знакомое вроде бы помещение. Кажется, это была его гостиная. Или кабинет. Или спальня.

«Ну конечно!» – вдруг промелькнуло в голове Владыки. Он узнал свой рабочий кабинет, из которого несколько десятков лет вершил судьбы Империи. Увидел мерцающую синим светом проекционную поверхность, на которую выводилась трёхмерная карта его государства, актуальные новости и оперативная статистика. Увидел своё рабочее кресло-трон, с приступочкой для ног, которая появилась тут лет пять-шесть назад.

Чуть улыбнувшись, он махнул рукой, и слуги, подведя его к рабочему креслу, помогли устроиться в нём, подложили под спину подушку и накрыли колени чем-то мягким и тёплым. Подошедший камердинер оправил на Императоре сбившуюся мантию и поставил на широкий подлокотник кружку с чем-то дымящимся и ароматным. Туда, куда ставил её последние сорок лет.

Владыка взглянул в глаза своему слуге, и на миг показалось ему, что в глазах этих притаилась грусть. Сонная фантазия Императора разыгралась настолько, что почудилась ему даже поблёскивающая слеза. Император удивился и хотел о чём-то спросить самого верного из своих приближенных. Он даже приоткрыл для этой цели рот, но замер, вздохнул и забыл, что именно хотел сделать.

Наваждение быстро ушло, а вслед за ним ушёл и камердинер со слугами. Император остался один. Неожиданно чистым, кристально ясным взором он уставился на трехмерную проекцию карты галактики. Он переводил взгляд с планеты на планету, осознавая, что миллиарды и миллиарды жителей на каждой из них начинают день, вознося ему хвалу. Смотрел и улыбался. Дыхание его стало ровным, кожа впервые за долгие годы утратила бледность, и казалось, даже морщины на старческом лице разгладились. Владыка закрыл глаза. Сердце властелина половины галактики остановилось.

01.01.2022

Есть много в небесах и на земле такого,