В Астрахани проживало немало купцов – выходцев из Индии. Мои люди осторожно расспросили их о том, как живут их родственники у себя дома, и насколько сильно их притесняют англичане из Ост-Индской компании. Мне удалось найти среди индийцев людей, которые дали согласие сообщать нам сведения о британских гарнизонах в Индии и о настроениях среди солдат-сипаев, служивших под командованием английских офицеров.
Все добытые мною сведения я со специальными курьерами отправлял лично Василию Васильевичу Патрикееву. В ответных сообщениях он благодарил меня за ценные разведданные и намекал, что государь чрезвычайно мною доволен, и что мне следует ждать от него приятный сюрприз. А может, и не один. Другими словами, меня ждет повышение в чине и награда. Сие для меня весьма приятно – как человек военный, я с удовольствием принимаю подобные знаки внимания.
Пока же, пользуясь случаем, я пишу очередное послание мадемуазель Дарье. С оказией оно уйдет сегодня же в Петербург. Надеюсь, что моя любимая будет рада получить от меня весточку.
16 (28) августа 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Дмитрий Викторович Сапожников, лейтенант Российского флота и кавалер
Лето оказалось жарким, как в прямом, так и в переносном смысле. Жара порой была такой, что хотелось раздеться до майки и в таком виде выйти на улицу. Но здешний народ, увидя меня в таком наряде, был бы просто шокирован. В лучшем случае они посчитали бы, что я повредился умом. Выручало лишь одно – большую часть времени я проводил за городом. Там, на берегу Ладожского озера, в районе Кексгольма – того самого, который некогда был новгородской крепостью Корелой, а в наше время назывался Приозерском – я проводил тренировки своих подопечных.
Понятно, что два акваланга – это капля в море, но морские диверсанты могут действовать и без этого гениального изобретения Жака-Ива Кусто. По моей просьбе Леша Иванов изготовил образец очков для подводного плавания и довольно примитивные ласты. С помощью этих девайсов можно было под водой приблизиться к объекту, который представлял для нас интерес, и провести его разведку. Конечно, боевого пловца могли заметить с берега, и потому приходилось принимать меры маскировки и отвлекать внимание от него. Ночью же можно было подплыть к вражескому кораблю и острым ножом перерезать якорный канат. Не удерживаемый на месте стоянки корабль начинал дрейфовать в сторону берега, и мог быть волнами, приливом или ветром выброшен на скалы.
Словом, обученные боевые пловцы могли пригодиться нашей армии и флоту во время предстоящего похода на юг. Адмирал Ушаков, которому я изложил свой план подготовки «ихтиандров», одобрил его, и я на выделенные мне деньги оборудовал хорошо охраняемый и более-менее оборудованный Центр подготовки. Жаль только, что мне теперь приходилось не так часто встречаться со своими друзьями. Дашка, моя гордость и мое горе, несколько раз заезжала к нам и каждый раз проводила небольшой мастер-класс работы под водой, вызвав настоящий фурор среди моих кадетов. Их поражало не ее умение пользоваться аквалангом, а то, что такая прелестная девица, не испытывая никакого стеснения, ныряет и плавает на глазах взрослых мужиков в одежде, которую и одеждой-то назвать язык не повернется. Эх, жаль, что их нельзя было вывезти на какой-нибудь пляж на Красном море, а еще лучше в некоторых местах в Европе. Что с ними бы стало, если бы они увидели тамошних фемин в купальниках, состоящих из нескольких тряпочек, а то и вовсе без таковых!
Освежившись и наплававшись вволю, Дашка снова отправлялась в Питер. А я оставался один-одинешенек в этом самом Кексгольме. Впрочем, не совсем один. Моя новая знакомая, Настасья Михайловна, которую я уже называл просто Настенькой, вместе со мной приехала в учебный центр. Для всех она была экономкой, которая вела мое хозяйство.
Впрочем, она была меньше всего похожа на пресловутую Фрекен Бок. Испытывая друг к другу сходные чувства, мы махнули на все рукой и жили под одной крышей. Ее дальний родственник, граф Аракчеев, уже пару раз намекал мне, что было бы неплохо нам обвенчаться. И хотя Настенька была и небогата, но ее родня могла бы дать за нее хорошее приданое. Да и у меня водились денежки. Так что особых препятствий для счастливого союза у нас не было.
Обдумав все, мы с моей любимой решили, что по осени, когда шторма на Ладоге положат конец моей работе в учебном центре, мы вернемся в Петербург, и там я поведу ее к венцу. А пока… А пока я занимался своими служебными делами, Настенька же следила за тем, чтобы я был сыт, прилично одет и ни в чем не нуждался. Ну а женской лаской она обеспечивала меня с лихвой.
Дела же в Питере у нас шли своим чередом. Леха с водилой со «скорой» и с примкнувшим к ним Кулибиным двигали вперед научно-технический прогресс. И, надо сказать, вполне успешно. Они соорудили образец горной пушки, которая очень пригодилась бы нашей армии во время боевых действий в горах, сварганили примитивную, во все же вполне работоспособную полевую кухню, придумали передвижной пресс для изготовления брикетов из сена – нам ведь надо было подумать и о том, чем кормить коней во время длительных переходов по выжженным лютым южным солнцем пустыням.
Сейчас они колдовали над установкой по добыванию воды из атмосферы. Она работала в основном в утренние часы, в туман, или ночью. Худо-бедно, но даже такая примитивная конструкция могла давать за раз с десяток ведер пресной воды. А если учесть, что в пустыне часто водяной паек был не более кружки воды на сутки… В общем, все трудились, и, хотя у нас в Кордегардии и не висел знаменитый лозунг: «Всё для фронта! Всё для победы!», именно для нее мы сейчас и делали кто что мог.
Император – надо отдать ему должное – особо в наши дела нос не совал, тем более что Леша и Василий Васильевич регулярно докладывали ему о наших успехах. В деньгах у нас тоже особой нужды не было. А здешние чиновники, прекрасно зная, что мы имеем свободный доступ в кабинет государя, нам старались не перечить.
Военные же дела решали генерал Кутузов и адмирал Ушаков с нашими двумя генералами. Там у них намечались какие-то замысловатые комбинации, о которых они пока предпочитали не распространяться. В общем, это так и должно быть – самый лучший способ сохранить военную тайну – до минимума сократить число носителей секретной информации. Когда станет нужно, меня поставят в известность. А пока я с удовольствием нырял и плавал в прохладных и чистых водах Ладоги…
29 августа 1801 года. Ионическое море неподалеку от Аргостоли. Борт 48-пушечного фрегата «Святой Николай». Контр-адмирал Александр Андреевич Сорокин
Море тихо журчало, рассекаемое форштевнем корабля, которым я совсем недавно командовал. Сейчас я больше времени провожу на берегу, занимаясь штабными и прочими делами, часто к морю никакого отношения не имеющими.
И вот намедни я решил снова выйти из Корфу, дабы выполнить одно деликатное поручение, о котором меня проинформировали наши люди из Парижа. Я не знаю их имен, но сведения, которые время от времени получаю от них, помогают мне успешно бороться с нашими врагами – британцами, которые окопались на захваченной ими Мальте и нам оттуда тишком гадят.
В депеше, переданной мне из Франции, говорилось, что наш неугомонный сосед Али-паша Тепелин договорился с англичанами и за солидную субсидию готов выступить против нас. Зная алчную и злобную натуру этого головореза, я был склонен поверить в то, что было изложено в депеше.
Помимо всего прочего, из нее я узнал, что из Превезы должны выйти в море две галеры Али-паши. Там, на траверзе Аргостоли, они намеревались встретиться с английским кораблем, на котором перевозилось обещанное Тепелину золото. На одной из галер находилось доверенное лицо Али-паши, которое должно было проследовать в Мальту и там провести переговоры с британским командованием о координации совместных действий. Мне предлагалось перехватить в месте намеченного рандеву британский корабль и галеры Али-паши. В случае удачи мы сможем продемонстрировать султану Селиму наглядное доказательство неверности его подданного. Кроме того, английское золото, отправляемое Али-паше, окажется у нас.
