«Бывает это так, хоть плачь…» Бывает это так, хоть плачь, Приходит женщина-палач, И косо смотрит хмурый врач, И в карточке строчит. Она казнит, предвидя ад, Ведь и ее сейчас казнят, Пронзают стрелки циферблат, Безмолвие кричит. И грех она несет одна, Печаль как будто не видна, Твоя вина – плати сполна, Плевать на сто причин. Вопрос простой, пустой, ничей: Кто превращает в палачей? Им не до этих мелочей, Молчат… и ты молчи. «Я пишу тебе. В сумраке комнаты…» Я пишу тебе. В сумраке комнаты На обоях тюльпаны цветут, Стул скрипит, занавески задернуты, И часы не идут. Знаешь, здесь ничего не меняется, Дом стоит, небо в лужах дрожит, Со стабильной тоской начисляются Коммунальные платежи. Я ребенка веду в поликлинику, Отдаю свои шпильки в ремонт, Приближаясь беззвучно к полтиннику, Брат по-прежнему пьет. Мамы нет. И дыра не латается, Слезы душат, но делаю вдох, Только в спальне еще сохраняется Нежный запах духов. Может, так бы меня не корежило, Не рвало на лоскутную ткань, Если б наше дворовое прошлое Не сдавило гортань. Я люблю тебя. Годы – минутою, Ты взлетел высоко – не достать, Скоро сорок, а все еще глупая… Можешь не отвечать. «Хрустальный мир, до боли хрупкий…» Хрустальный мир, до боли хрупкий, Зима рисует от руки, Твои глаза и незабудки, Холодный ключ в кармане куртки И сброшенные каблуки. Твое лицо и белый север, Непостижимый, ледяной, Под снегом ожидает клевер, Когда под благовест вечерен Напьется талою водой. Во всем – единая основа, Как огонек в степной дали, Привычен звук, известно слово, Как будто плакала Ростова О несложившейся любви. Нулевые Когда-то были «нулевые»: Вино в Серебряном бору, Созвездий нити золотые, Так нежно тлевшие к утру. И поцелуи, как узоры, Размытые в твоей крови, И разговоры, разговоры О книгах, фильмах и любви. Мы необдуманно мечтали Под треск углей в ночной тиши И непременно получали Благословенье спелой ржи. Плескались улицы ночные В чернильной тьме Москвы-реки, Когда-то были «нулевые», Сегодня – ноль в конце строки. «Подними воротник и иди напрямик…» Подними воротник и иди напрямик, Как дорога тебе указала. Оставляй, что любил и к чему так привык, В переполненном сердце вокзала. Комнатушку, забитую стопками книг, Старый шкаф, в тонких рамах пейзажи, Пару фото, где мама и дед-фронтовик, Он уже ничего не расскажет. Осень снова раскинула пестрый шатер И багряным кружит листопадом. Не печалься, что нет ни отца, ни сестер, Ни любимой, которая рядом. Поезжай, убаюканный стуком колес И плывущими в дымке лесами. Пусть один чемодан, и мечты – под откос, Хоть они очень часто спасали. У других – целый мир, у тебя – ничего, И сберечь бы бессмертную душу. Поезжай до конечной пути своего И надейся, что там будет лучше. «Ты спросишь: «Это ли не рай?»…» Ты спросишь: «Это ли не рай?» Конечно нет, всего лишь версты: Леса, сады, дома, погосты И ускользающие звезды В окне вагона. Просто май Еще цветет неосторожно, В сердцах разбитых болью зреет, Он по-другому не умеет, Огонь, который не согреет: Живых здесь нет и мертвых тоже. Ты спросишь: «Это ли не сон?» Конечно сон. Дорогу слушай, Как стук колес волнует душу, Ее покоя не нарушу… Вечерний свет. Пустой перрон. «Подсушенный, желтеющий стогами…» Подсушенный, желтеющий стогами, Древесный, истекающий смолой, В лазоревой дали под облаками Разлился акварелью август мой. Я трогаю созвездия руками И слушаю во сне и наяву, Как яблоки с багровыми боками Со стуком тихим падают в траву. Дорога вьется спелыми лугами, Блестит река, и солнце в ней плывет, Цветной покров, завещанный отцами, Сосновою иглою память шьет. Уходит лето, август между нами, Отпетый нежно крыльями стрекоз. Возьми для счастья и воспоминаний Последний мед из вересковых слез. |
