Но, кажется, разоблачения удалось избежать. Хотя… когда Лукерья шла мимо кухни, девушка, стоявшая в дверном проеме, смотрела прямо на нее. Правда, было очень темно, но немного света все же попадало в холл из кухонного окна, за которым светил уличный фонарь. Успела ли та девушка разглядеть ее лицо? Пусть так, но останется ли оно, мелькнувшее лишь на короткий миг, в ее памяти? Лукерья успокаивала себя тем, что такое вряд ли возможно. Конечно, она очень рисковала, продолжив действовать по своему плану, несмотря на то, что попалась на глаза постоялице, однако на кону стояло слишком многое, и она не могла позволить себе спасовать и вернуться назад. Ведь в следующую ночь может быть уже поздно. Лукерья надеялась, что девушка, увидевшая ее, побоится пойти за нею следом. Скорее всего, она позовет охранника, но прежде пройдет несколько минут, пока она оправится от шока, доберется до выхода, а потом и до «сторожки». Пока охранник очухается от сна и поймет, что от него нужно, Лукерья успеет заглянуть в шкафы и, возможно, найдет в одном из них свои книги. Вряд ли их тщательно прятали, они должны быть где-то на виду.

Так думала Лукерья, но ошиблась. Книг она нигде не нашла, хотя заглянула не только в шкафы, но и всюду, куда только можно было заглянуть. Даже пошарила внутри огромных, выше ее роста, напольных часов. Чуть не умерла со страху, когда случайно задела маятник, и часы разразились оглушительным боем. Кто бы мог подумать, что они еще работают! Лукерья увлеклась поисками и опомнилась, когда услышала звуки шагов наверху в прихожей. Бежать было поздно: она бы, скорее всего, столкнулась по пути с охранником, пришлось ей искать укрытие в кладовке под лестницей среди ведер и коробок с чистящими средствами. Опустошив одну из коробок, Лукерья спряталась внутри как раз в тот момент, когда дверь кладовки распахнулась и луч фонаря прорезал тьму над ее головой. От едкого запаха стирального порошка Лукерья едва не расчихалась. К счастью, заглядывать внутрь коробок охранник не стал и спустя пару секунд вышел. Тихонько чихая в рукав, Лукерья просидела в коробке до тех пор, пока наверху не хлопнула входная дверь, и только тогда стала осторожно выбираться. Ей повезло, что охранник забыл в прихожей свою одежду: постоялица схватила эти вещи и выскочила за ним следом, чтобы отдать их ему. За это время Лукерья стрелой промчалась через холл и скрылась за дверью тамбура, за которым была дверь парадного входа. Заперев ее за собой, Лукерья окинула пустынную улицу внимательным взглядом, спустилась с крыльца и, прижимаясь к шершавому забору, тенью заскользила вдоль него по направлению к своему дому.

Край неба вдали посветлел, но петухи еще не прокричали, и даже шума строительных работ не доносилось из музейного комплекса; значит, оставалась надежда вернуться домой незамеченной. Но она рухнула, когда Лукерья отворила калитку в заборе и увидела на крыльце черную фигуру: тетя Клава стояла там, деловито скрестив руки на груди, в своем неизменном брючном костюме, в котором ходила всюду, кроме музейного комплекса, где она переодевалась в форменную одежду в старо-славянском стиле. Выражение тетиного лица свидетельствовало о клокотавшей в ее душе буре из смеси гнева и тревоги. Однако, как только напряженный взгляд тети остановился на Лукерье, все признаки тревоги тотчас испарились, и остался только гнев.

– Где тебя ч-черти носят?! – прошипела она, явно сдерживаясь, чтобы не закричать.

Лукерья прижалась спиной к калитке, которую только что закрыла за собой, раздумывая, не выскочить ли обратно на улицу, чтобы где-нибудь пересидеть до тех пор, пока тетя Клава не уйдет на работу. Вон, на голове у нее и шарфик повязан, значит, уже собралась.

– А ну марш в дом, змеюка подколодная! – Тетя Клава говорила тихо, но отчетливо и зловеще. Точно так же говорили люди из Приютово, когда все началось. Уж лучше бы она закричала. – Пригрела на груди рептилию, сделала доброе дело, называется, теперь вот расхлебываю… Ты куда бегала среди ночи, а?! Уж не к парням ли городским, что у деда Гриши гостят?! То-то люди говорят, что ты все возле стройки крутилась, видели тебя возле них, приезжих этих! Ну?! Чего молчишь, как рыба?! Отвечай, когда спрашивают, да в дом зайди, не позорь меня перед соседями!

Понурившись, Лукерья поднялась на крыльцо и быстро прошмыгнула мимо тети Клавы, но та все же успела отвесить ей звонкую оплеуху. И от этого сразу исчез весь страх, а внутри все вспыхнуло от возмущения. Лукерья вдруг потеряла контроль над собой и словно со стороны наблюдала за тем, что происходит с ее телом. Тело обернулось к тете Клаве, входившей в дом, и начало выкрикивать все накопленные обиды, которым Лукерья ни разу не позволила выплеснуться наружу, как бы яростно те ни рвались.

– Я к тебе не напрашивалась! Не надо было меня из Приютово забирать! А ты забрала, потому что за меня пособие положено! Сколько ты из тех денег на меня тратила? Хоть я и троечница, а считать умею! Никогда ты мне новых нарядов не покупала, отдавала лишь свое старье нафталиновое, которое в молодости носила и не выбросила из жадности! А думаешь, не стыдно мне ходить в таком старье? Да какие парни на меня посмотрят? Все смеются за спиной, нищебродкой зовут!

– Ах, ты… гадина… – натужно выдавила тетя Клава, задыхаясь от злобы. – Я ж тебя… поила… кормила…

– Так я все отработала, разве нет? Уборка на мне, готовка на мне, летом – огород, зимой – печка и чистка снега. Уйду я – сама будешь все делать, а не на диване перед теликом лежать, ток-шоу смотреть. Я б сегодня ушла, но мне надо закончить то, что дед Ерофей не успел. Скажи правду, куда подевала его книги? Я была в купеческом доме, в цоколе, нет там их!

– Ах, вот куда ты бегала! И ключ у меня сперла, значит! Так ты еще и воровка! В тюрьму тебя надо сдать, а не в психушку!

– Сдавай куда угодно, только книги верни!

– На свалку я вынесла твои книги! Сразу же и вынесла. Хотела в печке сжечь, да побоялась дом изгадить: кто его знает, можно ли колдовскую ересь в своем доме сжигать. Считай, доброе дело для тебя сделала, не то пошла бы ты по стопам своего деда-колдуна и тоже бы не зажилась на свете. Не просто ж так прибили его, а за дела колдовские! Люди издавна умеют ведьм и колдунов определять и знают, как от них избавляться.

– Он не был колдуном, наоборот… – Лукерья почувствовала, что вновь контролирует свое тело, но пыл уже угас, и она вновь бормотала едва слышно. Больше не хотелось выкрикивать обвинения, да и вообще говорить не хотелось.

От мысли, что книги уже не вернуть, ее заполнило ощущение обреченности, тяжелое, холодное и противное, как кладбищенская земля, щедро политая дождями.

– Постойте, девушки! Где ваши билеты? – Здоровенный парень в широких штанах и рубахе со славянским орнаментом преградил путь Аглае и Дине, когда они прошли сквозь открытые настежь ворота на территорию музейного комплекса. – Ой, да и закрыто у нас еще, с девяти работаем! – добавил он, спохватившись.

– Оно и видно, что закрыто. – Аглая многозначительно покосилась на распахнутые ворота, подумав, что в «Старине славянской» просто беда с сотрудниками: охранник – грубиян, контролер – растяпа.

Парень заметно покраснел под ее презрительным взглядом.

– Да я тут петли смазывал… – начал оправдываться он, но вмешалась Дина, явно пытаясь сгладить острый момент:

– Нам в администрацию надо. Мы студентки, приехали по приглашению, поработать на лето.

– Ох, извините! Тогда – милости просим! – Парень отвел в сторону правую руку и отвесил им поясной поклон.

Дина рассмеялась, расценив это как шутку, и присела в реверансе, подыгрывая ему. Не в силах сдержать усмешку, Аглая сделала вид, что закашлялась. А затем внезапно раздавшийся за спиной знакомый голос заставил ее обернуться.

– Ух ты, какая встреча!

Рядом стоял Стас Мельников. Правда, чтобы узнать его, Аглае пришлось присмотреться, потому что выглядел он очень непривычно в таком же русском народном костюме, как у парня-контролера. Фольклорный образ «красного молодца» довершали отросшие и выгоревшие на солнце волосы, скрывающие уши и завивающиеся на концах крупными кольцами, да еще соломинка в зубах, которую он непринужденно пожевывал, сдвигая то в одну, то в другую сторону. В руках он мял льняной картуз и при этом смотрел на Дину. Неужели он к ней так и не остыл? Аглая покосилась на подругу и заметила, что та залилась румянцем. Аглае вдруг стало стыдно, что она соврала Стасу насчет Дины. Надо будет как-то собраться с духом и сказать ему правду, наверное.