– Что это у тебя, шер? – спросил торговец.

– Это раб, которого я хочу продать.

– Да? Дай посмотрю на товар.

Торговец подошел ближе и стал рассматривать мычащего раба, трогать его мышцы, затем скривился.

– Гнилой товар, – произнес он.

– Почему гнилой? – недовольно спросил шер.

– Потому что строптивый раб, и с ним мороки не оберешься.

– Купите хотя бы за один золотой, – с надеждой в голосе попросил шер.

– Один золотой?! – воскликнул работорговец и поднял глаза к небу. – Призываю небо в свидетели и всех его небесных дев, что ублажают в райских кущах павших героев, это грабеж. Кто тебе, шер, даст золотой за беглого раба и притом нещадно избитого? Он, может, и не раб, а вы его поймали по дороге. Я его куплю, а он начнет орать, что свободный гражданин империи. Мне надо такие убытки?.. Не продадите вы его тут.

– Он не гражданин империи. Он из какого-то далекого королевства, беглый. Прятался в пещере у моря. Одним словом, бродяга. Его кто-то избил, а мы его пожалели и решили пристроить в добрые руки. Пропадет иначе, – притворно вздохнул шер.

– Да? – с сомнением в голосе произнес торговец. Слушая, как замычал раб, он вздохнул. – Все знают, что Раам – честный торговец с добрым сердцем. Беру беднягу за один серебряный и волшебные сапоги рассвета.

– Что-о?! – воскликнули оба бандита. – Один серебряк и сапоги?!

– Это не простые сапоги. Мне продал их один шер и сказал, что в них какой-то парнишка побил пятерых мечников.

Шер уставился на работорговца. Он видел, что тот не врет, и заколебался.

– Правда, что ли, волшебные? – спросил он.

– Так сказал твой соплеменник шер, а вы не умеете врать.

– Это да, – почесал затылок шер. – Тогда ладно, давай… пять серебряных монет и сапоги… Нет, стой. А почему ты их не носишь сам и продаешь?

– Потому что они рассветные, а я направляюсь в Овельхольм. Там закатные. Понимаешь, шер? И я не воин. Зачем мне боевые сапоги. С рабами я справляюсь плетью.

Тот кивнул и сбросил с плеча пленника.

– Забирай, хозяин, этого раба и давай сапоги и пять серебряков.

– Три, – ответил Раам.

– Пусть будет три, – махнул рукой шер.

– Плохой раб, – промычал Дубина. – Сколько возились, я пострадал, и всего-то три монеты за него получили…

– Потому что ты его до полусмерти избил, Дубина… – раздраженно ответил шер. – Хотя… – шер улыбнулся. – Не только три монеты, еще волшебные сапоги рассветных. А это вещь. Все знают, что рассветные неуязвимы в бою. Вот примерь их. Посмотрим, впору они тебе?

– А зачем?

– А затем, Дубина, что ты можешь зарабатывать.

– Это как? – удивился напарник. – Я в жизни никогда не работал…

– Теперь будешь работать дуэлянтом. Вызовешь богача на поединок, убьешь его – и мы заберем его вещи по праву победителя. И грабить не надо. Станем богатыми, заживем…

– Правда, что ли? – обрадованно воскликнул Дубина.

– Правда. Торговец не врал. Давай надевай сапоги.

Дубина скинул свои сапоги, понюхал приобретенные.

– Пованивают, как будто в них кошка сдохла, – проворчал он.

– Это магический запах рассвета, Дубина. Пошли пропьем серебряк и найдем первую жертву. Орудуй булавой инквизитора, она тоже волшебная.

Они зашли в первую попавшуюся по дороге харчевню на улице, заказали кувшин вина, мяса и стали есть. Вскоре у Дубины закружилась голова. Он осоловело оглядел улицу и увидел степняка в богатой одежде, с кривым мечом в посеребренных ножнах на поясе.

– Этот подойдет? – спросил он шера. Тот кивнул:

– Подойдет, Дубина. Иди заступи ему дорогу и потребуй извинений.

Дубина поднялся и, расправив плечи, направился навстречу степняку. Толкнул того плечом и возмущенно воскликнул:

– Ты чего, рожа немытая, толкаешься?

Степняк без лишних разговоров выхватил меч и одним ударом разрубил голову Дубины. Бандит упал на колени. Удивленно посмотрел в сторону шера. На шею потекла кровь, и он рухнул лицом в песок. А степняк брезгливо вытер меч о его одежду, перешагнул труп и пошел дальше.

«Эх, не успели сапоги проверить, – огорченно подумал шер. – Надо было на поединок его вызвать, Дубина». Как жил дурнем, так и подох дурнем.

Он подошел к телу и стал стаскивать с убитого товарища «волшебные» сапоги.

– Такую комбинацию ты, Дубина, просрал, – произнес на прощание шер, подобрал булаву и направился в порт…

Утро следующего дня выдалось ясным и ветреным. Поднявшийся ночью ветер разогнал тучи. Местное солнышко обласкало верхушки деревьев леса, и лагерь Антона ожил. По земле плыл тающий туман, вверх к макушкам деревьев потянулись дымки костров. Ароматно запахло полевой кашей.

У котла возле шалаша, где спал Антон, суетился Флапий. Он навис над кашеваром и ворчливо поучал того, как готовить вчерашний кулеш.

– Ты сальца не жалей, больше режь и не кроши малюсенькими кусочками. Большими кидай. Оно во рту растает. А так и не видно будет, клал ты сало в кашу или нет.

– Я сам знаю, что делать, дядька Флапий. Не мешайте, – огрызался заспанный молодой парень с рыжеватыми волосами и веснушками на круглом лице.

– Знает он, – недовольно проворчал Флапий. – Много знать ума не надо. Уметь надо, вот что главное. – И не выдержав, потянулся к ножу и куску сала. – Дай сюда. Покажу, как кулеш разогревать надо.

Отобрав нож, старый слуга сноровисто распластал сало и высыпал на дно разогретого на огне казана.

– Подожди, когда шкварки появятся, они вкусно хрустят, – облизнул губы Флапий. – Потом лучка порежь. Да не жалей. Пусть позолотится. А потом вторую половину сала кидай. Пошкварчит… Слышишь, как приятно уху? Вот. Теперь уже холодную кашу, вчерашнюю, накладывай. Да не всю сразу, а порциями. И мешай, чтоб не пригорело. Да ветки из костра убери, чтоб, значит, томился кулеш. Как нагреется, водицы добавь. Умеет он, умейка. – Флапий вернул нож кашевару.

– Да я бы так и сделал, – возмутился парнишка, – но вы ж, дядька Флапий, у меня нож забрали и сало.

– Еще неизвестно, что бы ты сделал, неумеха. А я, можно сказать, кулеш спас.

Из-под влажной от ночной сырости полотняной накидки вылез заспанный Антон. Потянулся и спросил:

– Что за шум, а драки нет?

– Да вот, дядька Флапий ругается… – попытался оправдаться кашевар, но подзатыльник, отпущенный стариком, заставил молодого воина пригнуть голову и замолчать.

Антон потянул носом.

– Запах от котла обалденный, – произнес он, – чую, кулеш получился добрый. Рыжая, вылазь, польешь мне на руки. Поможешь умыться.

Следом на четвереньках из импровизированного шалаша полезла растрепанная девушка в мятой исподней рубахе. Из широкого выреза рубахи Флапию и кашевару хорошо была видна ее полная грудь с большими темными сосками.

– Ты это, срамница, сиськи свои прикрой, – воскликнул Флапий, впрочем, не отрывая взгляда от открывшегося ему зрелища. Конопатый воин замер с открытым ртом и ложкой в руках и тоже пялился на девичью грудь. – А то, понимаешь, все, кто хочет, их видит, – отчитал девушку старик.

Вираг одной рукой запахнула вырез и вылезла на свет.

– А вы бы, дядька, отвернулись, чего пялитесь не на свое?

– А чего не смотреть, коли показывают? – смеясь, ответил Флапий. – Женские прелести, они завсегда приятно ласкают глаз.

– Вы бы у Франси смотрели прелести, а от моих глаза вылезут, – отбрила старика Рыжая и, покачивая бедрами, туго обтянутыми кожаными штанами, направилась к бочке с водой. Флапий крикнул ей вслед:

– А чего я там не видел? У Франси-то. – И себе под нос буркнул: – Ее сморщенные висюльки? – И сам же ответил: – Все видал. Насмотрелся, как красота увядала. – Кинул взгляд на застывшего кашевара и дал ему подзатыльник. – Чего вылупился на сосуд греха? Кашу вари.

Антон в их перебранку не вмешивался. Сбегал в нужник, построенный метрах в двадцати от места привала. Там была вырытая яма, огороженная ветками. Сделав свои дела, быстро вернулся. Умылся, пальцем повозил по зубам, прополоскал рот и вытерся полотенцем.