— Ничего сказать не хочешь? — Не выдержал, наконец, Марк затянувшейся паузы.

— Хочу. — Я невозмутимо кивнул в ответ, — Только пока не пойму, о чем. Говоришь, во сне у меня случаются приступы откровения? Ну, хорошо. Какие?

— Ладно…– Бернес усмехнулся, но вышло у него совсем не весело.– Я заметил, это происходит раз в несколько дней. Ты бормочешь сначала что-то про родителей. Мама, папа…Но эти фразы — на немецком языке. Тут, скажу честно, у меня не сильно большие успехи…

— Как ни странно…

— Не понял…– Бернес осекся, глядя на меня с легким недоумением.

Вернее, изображая на лице легкое недоумение. Актер, конечно, из него — такое себе. Я вон ито поднаторел в исполнении ролей так, что можно спокойно претендовать на любую киношную премию.

— Удивительно, говорю, что успехи не сильно большие. Ты же вроде из всех нас самый умный. Да и с образованием у тебя все нормально. Башка варит. В детдом попал позже остальных. Правильно? Родители у тебя из этих… — Я на секунду замялся, думая, как бы их назвать, чтоб было понятно, но не обидно. В итоге выбрал самый безобидный вариант, дабы не тыкать в национальность. — Из интеллигентов. Не верится, что тебе языки не преподавали. Хотя бы на среднем уровне.

— Ааа…Ты вот о чем. — Марк отвел взгляд. — Последние годы, знаешь, не до этого было. Занимался совсем другими делами. А в языках родители больше внимания уделяли французскому. Немецкий я знаю, но…ты слишком невнятно…

— Марк…– Перебил я снова детдомовца, — Хорош уже! Ты зачем из меня сейчас дурака делаешь? Уверен, все у тебя там ровно с немецким. Если ты сам начал разговор, так давай начистоту. Ты услышал то, что тебя сильно напрягло? Поэтому сейчас салом по сусалам водишь? Настолько напрягло, что даже опасаешься вслух высказаться.

Вообще, конечно, тот факт, что Бернес реально пытался в данный момент не трясти передо мной грязным бельишком, говорил о многом. А по сути, прошлое деда вполне можно назвать грязным бельишком. Правда, в основном оно, это бельишко, совсем не принадлежит дедуле и пачкал его не он, но тем не менее, дерьмица там предостаточно.

И что получается? Марк относительно долго знал эту информацию. Пока не понимаю, какую конкретно, но судя по его ма́ятному взгляду, далеко не безобидную.

Что я мог сказать во сне? Да что угодно. Может, даже не по сюжету тех видений, который мне являются. Может, просто чекистов поноси́л по маме и по папе. Может, даже свою настоящую жизнь вспоминал. Это, конечно, самый опасный момент. Примут за шпиона — хреново. Примут за сумасшедшего — вообще не дай бог. Иной раз пуля в затылок гораздо лучше принудительной психотерапии. Почему на немецком? Да хрен его знает. Так-то я им вполне хорошо владею и без деда.

В любом случае, то, что Бернес некоторое время жил с этим знанием, но молчал, говорит о многом. А он сто процентов молчал. Будь Марк крысой, по-любому донёс бы чекистам. Хотя бы Шипко. Про директора школы вообще молчу. А те сразу начали бы меня трясти. Потому как времена неспокойные. Никто лояльно не отнесется к детдомовцу, который на немецком языке во сне треплется о чем-то недопустимом. Или айфоны с айпадами вспоминает, к примеру. Особенно на фоне случая с боксом. Вернее, с этим чертовым «джебом». Соответственно…Соответственно, скорее всего, Марк точно не крыса. Фух! Аж полегчало. Но немного. Посмотрим, куда зайдет наш разговор сейчас.

— Черт…– Бернес вздохнул и уставился мне прямо в глаза. — Ты звал родителей. Чаще отца. И говорил ему, что непременно сделаешь все, как положено. Никто не узнает про банк, про деньги и про бумаги. Говорил, что ваш шифр вовек никому не разгадать. Мол, не переживай папа, никому не добраться. И еще… Все время вспоминал часы. Прощения просил почему-то.

— Тааак…– Я с умным видом кивнул.

Хотя ощущения были как раз обратные. Что я — идиот. За все время ни разу не озадачился вопросом, а вдруг и правда могу чего-то такого во сне сболтнуть. Уже ведь в детском доме пацаны говорили. Дед там несколько раз кричал во сне на немецком. Я вон, хоть шепотом, скромненько, раз Марк с трудом разобрал.

Хотя, с другой стороны, подобную ситуацию ведь и не проконтролируешь. Если не спать только вообще. Но это совсем уж бред. Попросить себе отдельную комнату? Причины какие для столь странного требования? Даже не представляю, как бы это выглядело. Товарищ Шармазанашвили, настоятельно прошу себе жилплощадь без соседей. Почему? Да потому что я охренел в конец. Только так можно объяснить подобную просьбу.

Комната…Е-мое…Мне резко стало нехорошо, потому как мысль начала развиваться дальше. Я уже несколько дней живу с получекистами. А если у меня опять ночные разговоры происходят? Вот, твою ж мать! Иначе не скажешь. Мало было проблем, так еще об этом теперь думать. Мои соседи вряд ли будут так же молчаливы, как Бернес. Скорее, наоборот. Тем более, они — действующие сотрудники. У них на всякие «странности» уже команда «фас» имеется.

И еще… Марк утверждает, будто я беседы веду в основном с отцом. А во снах этого нет. То есть в тех снах, которые помню утром. Ну, да, вижу его чаще, мать только единожды. Но я бы не сказал, будто у нас там крайне активные диалоги случаются. В основном, всегда какие-то сцены. Да и Алеша всегда ребенок в этих видениях. А что если…

Я прямо обалдел от догадки, пронзившей меня с ног до головы. Даже волосы слегка зашевелились. Ну, или это просто мураши́ побежали от холода. Выскочили мы с Бернесом налегке, а на улице так-то ни черта не лето. Здоровые мураши, как слоны.

Что, если сны приходят на самом деле каждую ночь… Просто я их не запоминаю. Или дурацкое подсознание решило, будто мне не вся информация сейчас необходима. Может, в этих снах папенька Алёши подробно, в деталях рассказывает, что было, что будет, чем сердце успокоится. А я, как лошара, потом просыпаюсь и хожу дурак дураком, пытаясь сопоставить весьма скудные данные. Чего это мне вдруг решилось, будто видения редко проявляются?

— Понимаешь…не складывается. — Марк по-прежнему пялился мне в глаза. — Ты же рано в детский дом попал. Тебе где-то около семи-восьми было? Да? Помнишь, в первые дни знакомились, каждый о себе вкратце рассказывал и ты вскользь упомянул, будто маленьким был. А еще Заяц…Он Коммуну вспоминал. В общем, сомневаюсь, будто ребенку что-то подобное могло нафантазироваться. Да и потом…Один раз — ладно. Два. А я от тебя все эти фразы слышал уже несколько ночей подряд…Ты словно сам себе их в башку вдалбливаешь. И почему-то повторяешь одно и то же… Вот это точно не удалось хорошо расслышать. Что-то про начало и конец…

— Кто еще? — Я в свете происходящего решил, тут уж не до условностей. Перебью снова Бернеса. Суть его рассказа понятна. Теперь интересуют последствия.

— Что «кто еще»? — Бернес сегодня просто поражал тугодумием.

Впрочем, и это было заметно, он волновался. Может, в переживаниях как раз кроется причина его внезапно проявившейся глупости.

— Кто еще слышал? — Я хмуро уставился куда-то поверх головы Марка. Не потому что стеснялся смотреть ему в глаза. Вообще по хрену. Я думал. Очень энергично и очень напряжённо.

— Да все по очереди. — Детдомовец пожал плечами. — Подкидыш просыпался разок. Матвей тоже. Ленька дрыхнет так, что рядом с ним, возле уха стреляй, не дернется даже. Ну, Степан еще. Насчёт них можешь не переживать. Они точно в немецком не особо соображают. Одной ночью Подкидыш хотел тебя даже разбудить. Но Стёпа сказал, мол, не трогай. Пусть трындит, сколько хочет. Лишь бы не громко. А я просто сплю чутко. Это со времен Ленинграда…Родители ждали, когда за ними придут. Не в том смысле, что им этого хотелось, конечно. Когда волна пошла…Была надежда, что их не коснётся, но…коснулось. И мать по ночам от каждого звука вздрагивала. И отец. И я с ними. Хотя мне они, конечно, ничего не говорили…Ладно, чего это я…

Бернес смутился. Он вообще нервничал все сильнее. Постоянно сжимал и разжимал кулаки. Будто ладони у него потеют и он пытается их вытирать своими же пальцами.