– А ты левой рукой ешь?
– Ну у нее же правая рука не двигалась! Понимаешь?
– Может, в этот день она у нее отошла…
– Если отошла, значит, наступило улучшение. С чего же тогда повторный инсульт?
– Таня, ты же знаешь, что это может случиться в любой момент. Тем более у человека была ранее черепно-мозговая травма.
– Хорошо, а жидкость в легких? Ведь старуха захлебнулась. Это вас не насторожило? Ложку в больной руке держать смогла, а поднять голову – нет. И хлеба на столе нет.
– Может, она вообще хлеб не ела? Она же раньше была артисткой. У них разные диеты, сама знаешь. Вообще-то об этом, честно говоря, речи не было.
– Тут, Киря, ты, может быть, и прав. Я выясню. – Беседуя, мы курили с ним одну сигарету за другой. В кабинете было уже не продохнуть, хоть топор вешай.
– Таня, может, чайку сообразить?
– Давай, соображай.
Киря взял пол-литровую банку и вышел. Минут через десять мы уже наслаждались крепким чаем с лимоном.
– Я взялась за это дело, Володя. Назвался груздем – полезай в кузов. Сегодня мне заплатят аванс.
– Понятно, поэтому ты и отыскиваешь кочки на ровном месте.
– Может быть. – Я поднялась. – Спасибо, Володя, за чай, за помощь. – Я взяла свою сумочку и направилась к выходу.
Вернувшись в автомобиль, я достала список с адресами, которые переписала из дела, и задумалась, куда направить свои стопы.
С самого начала необходимо было посетить место происшествия. Я хотела увидеть все своими глазами. Надо заехать к Наташе и взять ключи от квартиры.
– Так и сделаю, – вслух пробормотала я. – Заодно встречусь с соседями. Итак, ласточка моя, едем на Рахова.
Квартира Ангелины Васильевны находилась в кирпичной девятиэтажке на третьем этаже.
Но начала я с соседей. Позвонила в квартиру напротив.
Приоткрыв дверь, выглянула седая пожилая женщина.
– Вам кого, девушка?
– Здравствуйте. Я бы хотела расспросить вас о бывшей соседке, Ангелине Васильевне.
– Вы из милиции, что ли?
– Да, я из УВД. – Я достала свое просроченное удостоверение, которое получила, когда проходила практику, и показала старушке. Та взяла его в руки, внимательно рассмотрела, сощурив глаза, но в силу плохого зрения ничего подозрительного не обнаружила.
Сняв цепочку, женщина впустила меня в свое жилище и включила свет в прихожей.
– Проходите. Вот сюда пальто повесьте.
Передняя была завалена картонными коробками и мешками и напоминала склад second hend. Воздух в квартире был тяжелым. Пахло старостью. Крашеный пол давно не подновлялся. Краска в некоторых местах облупилась до досок.
– Кто пришел? Кто прришел? Прроходите, – донеслось из глубины квартиры.
Я повесила пальто и прошла в комнату. Обставлена она была совсем не в стиле модерн. Старая, грязная обивка дивана и кресел протерлась до дыр. В углу у балкона стояла этажерка с потрепанными книгами. На этажерке – клетка с волнистым попугайчиком. Засаленные обои в некоторых местах висели клочьями. Слева за дверью находился еще один склад ненужных вещей, из-за чего дверь открывалась не полностью.
Запах птичьего помета в сочетании с запахом старости – это нечто, не поддающееся описанию.
– Присаживайтесь на диванчик, милая, – любезно пригласила хозяйка.
– Спасибо, – я присела на самый краешек.
– Что же вас привело ко мне? Вроде бы я все уже рассказала, что знала. Ан нет, опять прислали работника.
– Иди поцелую. Иди поцелую, – раздалось из клетки. Старушка заулыбалась.
– Это Гошка-хулиган.
– Гоша хорроший. Иди поцелую.
– Я хотела кое-что уточнить по поводу смерти Ангелины Васильевны. Если вы не против, то задам вам несколько вопросов.
– Гоша хорроший, хорроший, – не унималась птица. – Иди поцелую.
– Ну иди, иди поцелуемся. – Старушка встала, подошла к клетке и, наклонившись, потянулась к птице губами.
Та потыкалась клювом в ее губы и в порыве благодарности за внимание к собственной персоне залепетала:
– Чаю хочешь? Чай пить будем, да?
– Будем, будем. Вот только поговорим и будем пить чай. А ты, Гошенька, не мешай пока. Посиди, умница, тихонечко.
Закончив обмен любезностями с болтливой птицей, старушка обернулась ко мне.
– Идемте, милочка, на кухню. А то он, пожалуй, не даст нам поговорить. Он у меня, вообще-то, славный. Все на свете понимает птичка. Мою серую жизнь скрашивает. Не так уж много радостей в этой жизни. Идемте.
Мы прошли со старушкой на кухню. Там царила та же удручающая обстановка. Облезлый холодильник и ведерко под раковиной – активно подтекала ржавая труба.
Я присела на ободранную табуретку гигантских размеров, изготовленную умельцами не знаю какого века.
– Ты че там делаешь? Чай пить будем, да? – раздалось из комнаты.
– Вот каналья. Он у меня гостей ужасно любит. С каждым побеседовать норовит.
Лицо старушки светилось любовью к надоедливой птице.
Вообще-то надо отдать старушке должное. Несмотря на тяжелый запах и кучи ненужного барахла, в квартире все же не было грязно. Когда-то эта квартира, возможно, выглядела вполне современно и была ухоженной. Но одинокая жизнь, недостаток средств к существованию и ослабевшее здоровье потихоньку делали свое черное дело. На такое существование, к сожалению, обречены все одинокие старики в нашей стране.
– Анастасия Петровна, в своих показаниях вы утверждаете, что в день смерти Ангелины Васильевны в ее квартиру никто не входил и никто не выходил оттуда до момента трагедии. Вы это абсолютно точно утверждаете? Ведь вы же не наблюдали за ее дверью все утро? Так?
– Так, конечно. Но у нас лифт очень шумно работает. Всегда слышно, когда на нашем этаже останавливается. На нашей площадке еще две квартиры. В одной уже полгода никто не живет. Что-то там хозяева ее продают, перепродают. Сейчас ведь как… Сами знаете. Новые магазины открываются, через месяц закрываются. В некоторых квартирах хозяева без конца меняются. Так сказать, новый стиль жизни, будь он неладен.
И как бы в подтверждение ее слов из комнаты раздалось:
– Всю стррану ррастащили, гады. Гррабители, – выразил Гоша свое и хозяйкино политическое мировоззрение и добавил: – Трриста ррублей. Как жить? Как жить? Хорроший Гоша.
– А в другой, – не обращая внимания на пламенное выступление своего питомца, продолжала старушка, – скоро месяц как нет никого. Она отдыхает за границей. На островах каких-то. Ныне-завтра вернется. Я туда хожу цветы поливать. Так вот, в тот день я лифта не слышала. Не останавливался он на нашем этаже, пока Галя не приехала.
– Хорошо. Понятно. А если бы кто-то поднялся по лестнице, то вы могли и не знать. Я правильно понимаю?
Старушка пожала плечами.
– Да кто ее знает? У нас слышимость хорошая. Если бы к Ангелине позвонили в дверь, я бы тоже услышала.
– А Галину Николаевну вы знаете лично?
– А как же. Такая умница. Очень хорошая женщина. Она уж и мне сколько раз помогала. У меня ведь нет никого, кроме Гоши. Муж пять лет как помер. А детей у нас не было.
Гоша, услышав свое имя, снова вмешался в наш диалог:
– Как жить? Хорроший Гоша.
– Она все для Ангелины делала. Ее же внучка бросила. Старуху парализовало. Нет чтобы бабушку к себе взять. А она чужого человека наняла. Ангелина, правда, никогда не жаловалась. Святым человеком была. Царствие ей небесное, – старушка перекрестилась. – Это вот хорошо, что такая Галя нашлась. А другая-то неизвестно как бы ухаживала. Деньги только драла бы, да и все. А эта на совесть ухаживала. Недаром Ангелина ей квартиру завещала.
– Скажите, Анастасия Петровна, а Ангелина Васильевна говорила вам, что собирается завещать свою квартиру Галине Николаевне?
– Нет. У нас с ней не было такого разговора. Она внучку безумно любила. Я ей все пыталась глаза открыть. А она: «Я сама не хочу к ним переезжать. Их дело молодое». Но я-то знаю, как одной плохо. Думаю, что она внучку просто пыталась оправдать. Так-то вот. А Галя ей всю душу отдавала. Она и ко мне ходит. А ведь ей за это никто не платит. Человек хороший, и все тут.