Двадцать два года прошло с тех пор, как Роберт Шуман, предвосхитив других, впервые взялся за перо, чтобы представить миру гений Фредерика Шопена. Теперь, после почти десятилетнего перерыва, Шуман вновь выступает перед публикой со статьей, отважным жестом призывая увидеть на небе немецкой музыки орла, спускающегося с Альп, чье имя – Иоганнес Брамс.

Даже слова, образы, сравнения в этой статье – старые, Жан-полевских времен, звучащие как воспоминания о прекрасной юности.

Всегда имеется нечто, служащее точкой в конце творческого пути, нечто, завершающее его. Шуман начал свой путь композитора тем, что открыл Шопена, и завершил его открытием Брамса. Но эта статья вместе с тем и подводит итоги, особенно в заключительной своей части. Она указывает на глубокое родство между музыкой Брамса и Шумана, и хотя статья предназначалась для всех, Брамс должен был понять, что высказанные в ней мысли были обращенным к нему духовным завещанием Шумана.

Среди великих художников мало было таких, кто столь точно знал бы, какое место занимает он среди современников и в истории.

Первый месяц 1854 года, за исключением короткой поездки в Ганновер, Шуман провел в совершенной изоляции от внешнего мира. Начиная с рождества он не пишет музыки, а работает над книгой, которую предполагал назвать «Сад поэтов». Книга должна была состоять из тщательно подобранных – в стихах и в прозе – высказываний великих писателей о музыке.

Еще 6 февраля пишет он о своем замысле Иоахиму:

17 февраля проявился первый решительный симптом психического заболевания. Ночью Шуман проснулся и попросил света, чтоб он мог записать тему, которую, как он заявил изумленным членам семьи, он сейчас получил готовой от ангела.

Печальное известие быстро распространилось по городу, и друзья спешат к Кларе, чтоб помочь ей, сменяя ее в присмотре за больным. Шуман не лежал в постели и даже иногда покидал свою комнату, и те, кто навещал его в хорошие часы, уходили с убеждением, что весть о его болезни лишь пустой вымысел. Так, Рупперт Беккер, концертмейстер дюссельдорфского оркестра, навестивший Шумана 24 февраля, записал в своем дневнике: «24 февраля. Я посетил его после обеда, и госпожа Шуман попросила, чтобы я пошел с ним гулять. В течение целого часа, что я провел с ним, он разговаривал вполне разумно, за исключением того, когда он рассказал, что образ Франца Шуберта послал ему прелестную мелодию, которую он записал и на тему которой сочинил вариации».

Из записи в дневнике того же Беккера узнали мы трагическую историю, происшедшую 27-го февраля: «27 февраля. Известие, которое я получил в этот день, было ужасно: около двух часов дня Шуман (в фетровых туфлях) тайком выбрался из своей спальни и побежал прямо к Рейну, где с середины моста бросился в реку! Счастливым образом он был замечен еще у входа на мост, а именно потому, что, не имея денег, оставил в залог свой носовой платок. Поэтому несколько рыбаков, провожавших его взглядами, тотчас же спустили лодку и смогли спасти его. Он пытался еще раз прыгнуть в воду из лодки, но рыбаки воспрепятствовали этому. Его путь домой должен был быть ужасен: его вели восемь мужчин, а за ними плелась целая толпа народа (было время карнавала), которая на свой лад развлекалась происшедшим».

Дома он запирается в своей комнате, и, не давая никому никаких объяснений, садится за работу, продолжая ее с того места, где он остановился. Но временное улучшение не вызывает иллюзий ни у врачей, ни у самого Шумана. По его собственной просьбе 4 марта 1854 года его помещают в частную психиатрическую лечебницу доктора Рихарда в Энденихе, близ Бонна.

Профессиональный уход, перемена обстановки и покой быстро сказываются. Вольной становится спокойнее, общее самочувствие его улучшается. Не только ночи, но и дни он охотно проводит в постели или отдыхает на диване. Цветут фиалки, и Шуман, гуляя в саду, с любованием часто собирает целые букеты.

Стеснения и слуховые галлюцинации прекращаются, к нему возвращается аппетит, он хорошо спит. В следующие месяцы и даже годы угрожающих симптомов болезни, связанных с явными взрывами и припадками, не видно. Шуман чувствует лишь глубокую и постоянную усталость. Он ощущает себя совершенно опустошенным, что вызывает у него меланхолическое настроение. В августе он еще живет в полном одиночестве, совершенно уйдя в себя, никем не интересуясь. В течение первого полугодия никому не было разрешено посещать его. Клара примиряется с этим распоряжением врачей, она и не подозревает, что вновь увидит мужа только на смертном одре.

Позже они переписываются. Шуман испытывает горячую тоску по жене и детям. Кажется, что он все больше возвращается к жизни. Он просит прислать ему старые экземпляры «Нового музыкального журнала», стихи и свои «Жизненные правила и советы молодым музыкантам». Ему нужна и нотная бумага, пишет он, чтобы кое-что записывать. Он хочет продолжить ту работу над вариациями, во время которой начался приступ болезни. Здесь, в лечебнице, он получает известие о рождении последнего, восьмого ребенка, сына Феликса. (Причудливая игра судьбы: это был единственный ребенок Шуманов, в котором билась настоящая поэтическая жилка. Три его стихотворения были положены Брамсом на музыку. Но он умер от туберкулеза еще в студенческом возрасте.)

Шумана интересует и судьба его произведений. Более того, у него достает сил с горячим интересом просмотреть новейшие Вариации Брамса. Но все больше занимает его прошлое. Часто кажется, что он неделями живет только в воспоминаниях. Так, он сделал детальную запись всех путешествий, когда-либо совершенных им в жизни. Он перечитывает любовные письма и стихи, написанные им в свое время Кларе. Особенно часто и с радостью вспоминает он последнюю, триумфальную поездку по Голландии.