— Джакс ранен?

— Нет, хотя пытался, — сказал Дрен.

— Джакс, — сказал Хасан, кладя руку мужчине на плечо. — Это я. С тобой все в порядке?

Тогда Джакс поднял голову, заплаканную и окровавленную, и Дрен никогда раньше не видел такого отчаяния в глазах мужчины:

— Почему я не могу умереть?

— Джакс. Ты не хочешь этого делать, — сказал Хасан, забирая своего друга из рук Дрена. — Не сейчас. Не после всего, через что прошли мы — через что прошел ты. Не сейчас, когда мы побеждаем.

— Мы никогда не победим, — всхлипнул Джакс. — Монсута не позволит нам. Он даже не позволяет мне умереть.

Хасан взглянул на Дрена:

— Монсута мертв, Джакс. Ты его убил.

— Ты отрубил его чертову голову, — сказал Дрен.

— Нет! — закричал Джакс. — Он жив. Я его слышу. Он разговаривает со мной. Смеется надо мной. — Он оттолкнулся от Хасана. — Это все трюк. Он играет со мной в свои игры.

Хасан поднял обе руки:

— Переведи дух, Джакс. Его здесь нет. Он мертв, обещаю тебе. Ты в безопасности. Тебе просто нужен отдых.

— В безопасности? — Джакс огляделся, увидел Черепа, лежащие мертвыми на земле, затем вернулся к Дрену и Хасану. — Только мертвые в безопасности.

— Пойдем, отведем тебя домой, — сказал Хасан. — Давай немного отдохнем.

Джакс позволил другу обнять себя за плечи.

Хасан посмотрел на Дрена:

— Ты молодец, малыш.

— Ага. Спасибо. — Дрен закашлялся. Хоть какая, но победа.

— Тебе тоже надо отдохнуть, — сказал Хасан. — Ты выглядишь усталым.

— Как все мы, а?

— В этом ты прав. Увидимся в следующем бою.

Хасан увел Джакса, оставив Дрена одного. Он снова закашлялся и сплюнул какую-то гадость на землю. Он подумал о том, чтобы пойти за Эндж и остальными, но отказался от этой идеи. Ему нужно было немного воды, чтобы смыть привкус дыма из горла. Затем немного поспать. Возможно, пока они победили, но у него было предчувствие, что впереди будет еще много сражений, и он не мог позволить себе заболеть.

18

Франсин

Лейсо

Франсин смотрел на Тиана Косу, на его лицо без маски, шелковую одежду, намасленные волосы и остроконечную бородку и не испытал ничего, кроме отвращения. Как можно быть таким эгоистичным? Мейгорцы тратили так много времени на то, чтобы прихорашиваться, заботясь о том, как они выглядят, отчаянно желая, чтобы мир увидел их собственную славу. Франсин почти их жалел. Коса никогда не узнает, что настоящую славу можно найти только у единственного истинного Бога, Кейджа.

Франсин знал. Он был одним из Избранных Императора, возлюбленным Кейджа. Он отдал свою жизнь служению своему Богу и своему Императору. Он знал только самопожертвование. Он знал только служение. Он ничего не делал для собственного удовольствия, не заботился о себе. Был только долг. Только вера. Только страдание за правое дело.

— Как ты можешь жить в мире с самим собой? — спросил он тиана. Этот вопрос он задавал сотни раз, тысячу. И, как и каждый раз до этого, Коса уставился на него в ответ и ничего не ответил. Что он мог сказать? Франсин не верил, что, когда придет время, кто-нибудь из мейгорцев сможет спастись. Пусть лучше они отправятся в Великую Тьму и будут служить Кейджу там. Это будет милосердием.

Франсин глубоко вздохнул. В окно проникал свет. Ночь почти закончилась, темнота вскоре рассеется. Пришло время помолиться.

Он опустился на колени перед маленькой статуэткой Кейджа, установленной в углу спальни, наблюдая, как тиан делает то же самое. Он снял свою мантию и взял маленький хлыст с девятью нитями завязанного шнура. Тиан повторял каждое его движение.

— Кровь, которую я дам тебе, о Великий.

Удар. Хлыст делал свое дело, впиваясь в кожу, пуская кровь. Боль была желанной.

— Души, которые я пошлю тебе.

Удар.

— Мое тело — твое оружие.

Удар.

— Моя жизнь — твой дар.

Удар. Он стиснул зубы, терпя боль. В этом и заключалась суть веры, в конце концов.

Франсин знал, что должен остановиться. Он отдал достаточно. Он чувствовал, как кровь стекает по его спине, смотрел, как она капает с тела тиана на пол. Но этого было недостаточно. Совсем недостаточно.

Удар. Плетка ударила сильнее, рассекла глубже. Обнять боль. Боль — удовольствие. Она проверяла его веру, показывала его решимость.

Удар. Он посмотрел вниз и увидел брызги крови на каменном полу. Такие красные. Частый стук капель о землю был изысканнее любой симфонии.

Солнечный свет пополз по стене его спальни. Пора остановиться. Пора работать.

Удар.

По ночам он мог чувствовать Кейджа повсюду. Но днем, в этой языческой стране? Кейдж оставался только в его сердце. Когда Ложные Боги будут мертвы, а верующие в них принесены в жертву, Кейдж распространит Великую Тьму по всему миру, и солнце больше не взойдет.

Удар.

Еще один день среди язычников. Еще один день притворяться одним из них.

Франсин уставился на лицо Тиана Косы в зеркале. Его лицо сейчас. Почему Франсин должен был притворяться кем-то таким слабым, таким тщеславным? Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не разбить зеркало, не уничтожить это проклятое отражение.

Он стоял и смотрел вниз на тело, которое он принял, на темную кожу, мягкие руки. Они бы и дня не прожили в Эгриле без роскоши, без жаркой погоды, вдали от своих Ложных Богов. И все же он смог выжить среди них, со всеми их соблазнами и поблажками, но Кейдж знал, что это тяжело. Каждый раз, когда ему приходилось разделять трапезу или стоять рядом с королем, слушая бесконечные споры мейгорцев, ему хотелось кричать. Прошло всего четыре месяца с тех пор, как он отправил настоящего Косу в Великую Тьму и заменил его, но казалось, что прошла целая жизнь.

Раздался тихий стук в его дверь.

— Да, — прорычал Франсин.

— Избранный. — Это была его помощница Гейлин. — Врата открыты. Лорд Бакас желает вас видеть.

Франсин напрягся. Сегодня он намеревался отправить сообщение лорду Бакасу о прибытии девочки-джианки. Но, должно быть, что-то случилось — что-то серьезное, — раз Бакас его вызвал.

— Подожди меня внизу. Мне нужно измениться.

— Да, Избранный.

Франсин слушал как она уходит, затем снова обратил внимание на свое отражение в зеркале и улыбнулся. Это было благословение Кейджа. Награда за пролитую им кровь, за принесенную жертву. Даже часовая поездка обратно в Кейджестан, в его собственном теле, с его собственным лицом, в настоящей маске веры, была единственной наградой, о которой он мог просить. Пусть на короткое время, но он окажется среди верных, на благословенной земле.

Франсин взял маленький кожаный кляп, лежавший на столе. Он был старым и сильно изношенным, отчетливо виднелись следы его зубов. Он хотел бы, чтобы кляп ему не понадобился, но... он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал его крики.

Боль — удовольствие, напомнил он себе. Франсин стянул с себя оставшуюся одежду и снова сел на пол, медленно дыша, готовясь. Он вставил кляп в рот и закусил его.

Глубоко вздохнув, он начал изменяться.

Это началось как рябь внутри, ощущение, похожее на волну, набегающую на берег. Приятное ощущение. Обманчивое.

Затем волна превратилась в поток, раскаленный добела, пронзающий его от кончиков пальцев ног до макушки черепа. Он прикусил кляп, дыхание стало тяжелым и учащенным, когда его настоящая форма рванулась, чтобы освободиться от оков мейгорца. Его кости удлинились, мышцы затвердели. Его волосы изменили цвет, укоротились. Огонь горел на его лице, когда борода отпала. Он стонал, отчаянно желая, чтобы это закончилось, но остановиться было невозможно, не сейчас.

Были только боль и огонь.

А потом все прекратилось. Ему потребовалась секунда или две, чтобы ощутить спокойствие, а затем Франсин свернулся калачиком на полу и зарыдал. Болело все. Даже зубы, даже кончики пальцев. Изменение заняло всего несколько минут. Он знал это, но, во имя Кейджа, оно проверяло каждую частичку его существа.