Кровь капала из ее разбитой губы на пол. Его ботинок с хрустом врезался ей в ребра, перевернув ее на спину. У нее закружилась голова, зрение то появлялось, то исчезало, и каждый вдох отдавался острой болью, пронзавшей ее насквозь.

Череп встал над ней и снял шлем. Его лицо исказилось от гнева.

— Глупая женщина. Делай, что сказано. Так будет лучше. Так будет лучше для тебя. Так будет лучше для меня. — Он бросил шлем на кучу соломы, расстегнул пояс с мечом и бросил его на пол. За ним последовали его нагрудные доспехи. Он возвышался над ней в белой майке и брюках. Он выглядел всего на год или два старше ее, как и сотня других мальчиков, с которыми она тренировалась в Котеге. Такой обычный. Мальчик, а не чудовище.

Затем она увидела выражение его лица. Вожделение и, милостивые Боги, ненависть. Он собирался изнасиловать ее и убить.

Она брыкалась, отталкиваясь от Черепа. Ей нужно было уйти. Выжить.

Рассмеявшись, он наступил ей на лодыжку, растирая ее ботинком. Она вскрикнула, но Черепу было все равно. Он расстегнул брюки:

— Ты молодец, ты живая.

На полу, в нескольких дюймах от ее руки, лежал нож, все еще пристегнутый к поясу. Что бы ни случилось, Тиннстра знала, что не хочет, чтобы у Черепа в руке был клинок.

— Я буду вести себя хорошо. — Говорить было больно. Язык казался слишком большим, а полный рот крови вызвал у нее рвотный позыв. Ее крови.

Он упал на нее. Стал ее лапать. Стянул с нее брюки, причиняя ей боль. Он держал ее за шею, когда запустил руку в свои брюки и высвободился. Слезы наполнили ее глаза, и она зарыдала, почувствовав его плоть на своей.

Она вцепилась в землю. Она должна его остановить. Ее пальцы коснулись пояса, пока он старался раздвинуть ее ноги.

Его хватка на ее шее усилилась:

— Не сопротивляйся.

Тиннстра позволила своим ногам раздвинуться и подтянула пояс ближе. Его горячее дыхание обжигало ей шею, когда он лежал на ней сверху. Такой тяжелый. Он просунул руку под нее, приподнимая ее пах. Она могла чувствовать его. Милостивые Боги, нет.

Ее рука сомкнулась на рукояти ножа, когда она оттолкнула его, пытаясь сбросить с себя.

Его пальцы впились ей в горло. Она не могла дышать.

Череп усмехнулся ей в лицо:

— Тебе понравится настоящий мужчина.

— Нет. — Она вытащила нож и ударила его, хорошо и сильно, под мышку.

Он дернулся в сторону, выглядя сбитым с толку. Он отпустил ее горло и снова встал на колени, ощупывая рану рукой. Это не имело значения. У Тиннстры все еще был нож, и она вонзила его ему в почку. Она почувствовала, как его кровь залила ее, когда она высвободила нож и снова его ударила. И снова:

— Нет.

Череп попытался оттолкнуть ее руку, но в нем не было сил. Она оттолкнула его, и тогда настала ее очередь оказаться сверху. Ее очередь наблюдать, как он уставился на нее, широко раскрыв глаза и окаменев. Его очередь вцепиться в землю. Он кашлял кровью, пытаясь заговорить. Это не имело значения. Он не мог ее остановить. В ней не было милосердия. Она наносила удары, снова и снова. Кровь пропитала его белую рубашку и пузырилась у него в горле, но она все равно снова и снова вонзала нож, колола его, пока ярость в ней не угасла. Этот ублюдок больше никогда никому не причинит вреда.

Затем она остановилась, запыхавшись, с колотящимся сердцем, живая. Ее руки, ее одежда, все было покрыто кровью. Его кровью. Не моей. Не моей. Я жива. Я жива.

Она выронила нож и, пошатываясь, поднялась на ноги, подтягивая брюки. Я убила человека. Она не могла в это поверить, но он был там, у ее ног. Мертвый. Дерьмо. Что она сделала?

Выжила. Вот что я сделала. Выжила. Это все, что имеет значение. Но если другие Черепа вернутся… Дерьмо. Она подбежала к двери конюшни, приоткрыла ее и осмотрела улицу. Черепов не было. Они ушли. Она нашла перекладину и заложила ею дверь.

Я убила Черепа. Убила его. Тело там. Доказательство. Они меня повесят. Милостивые Боги, что я наделала? Черепа вернутся за ним. В этом нет сомнений. Они видели, как она вошла с ним в конюшню. Они знали, как она выглядит. Они придут ее искать. Они бы ни за что не оставят это так. Они захотят ее наказать. И не остановятся, пока она не будет раскачиваться на веревке. Черт.

Застегивая брюки, она заметила, что они все в крови. Она протерла их соломой, но это мало помогло. Ей надо уйти. Убежать.

Прошло всего несколько мгновений, но уже было трудно связать труп у ее ног с человеком, который так ее напугал. Раньше он казался таким могущественным, но теперь он был... никем. Она вспомнила женщину в доме на Салин-стрит, брошенную гнить. Она вспомнила своих друзей в Котеге. Черепа убили слишком много джиан. Было приятно дать отпор.

Она оттащила его в пустое стойло и укрыла соломой. Тщательный обыск позволил бы найти его достаточно легко, но, возможно, Черепа не приложат столько усилий. Вида пустой конюшни может оказаться достаточно, чтобы заставить их искать в другом месте — по крайней мере, на некоторое время.

Она разбросала еще соломы по пятнам крови на полу, а затем, как могла, умылась водой из корыта. Разбитую губу было не скрыть, но с раной на лбу она была просто еще одной избитой женщиной. В эти дни таких было предостаточно.

Тиннстра запрягла в фургон четырех лошадей. В кузове были еще припасы — еда, вода, одеяла и палатка, немного корма для лошадей — этого хватит на несколько дней пути, если они будут экономны. И одежда. Чистая одежда.

Она надела новые брюки, новую рубашку, новое пальто. Ничто из них не сидело хорошо, но, по крайней мере, она больше не выглядела так, будто побывала на бойне, и они были чертовски теплее, чем ее старая одежда. Окровавленные вещи она закопала в солому рядом с мертвым Черепом.

Она широко распахнула двери конюшни, и порыв холодного воздуха ударил в нее, обжигая порезы. На улице не было Черепов. Слава Четырем Богам. Пора уходить, вернуться к Аасгоду, и тогда я смогу уйти навсегда.

Но уйти куда? Меня будут разыскивать, на меня будут охотиться. Если я останусь в Айсаире, то закончу тем, что запляшу на веревке. Она покачала головой. У судьбы, казалось, были на нее свои планы.

Она в последний раз оглядела конюшни и заметила нож Черепа, лежащий на земле. Она его подняла. На стали все еще была кровь. Лучше не оставлять нож здесь. Лучше взять его с собой. На всякий случай.

Засунув его под пояс сзади, она позволила своему пальто упасть поверх него. Она чувствовала нож, когда забиралась на сиденье кучера. Это было приятно — он прижимался к ее пояснице, как будто у нее наконец появилась какая-то сила. И впервые за все время, что она себя помнила, Тиннстра не боялась. Может быть, во мне все-таки есть что-то от моего отца.

25

Дрен

Киесун

Повешение должно было начаться в полдень, и перед Домом Совета собралась толпа, чтобы за этим понаблюдать. Дрен думал, что за последние полгода им всем этого было более чем достаточно, но народ никогда не переставал его разочаровывать.

Он сидел на стене на восточной стороне площади, в двух шагах от виселиц, наблюдая за приготовлениями. Оставалось еще полчаса. Квист и Фалса были с ним, сумка лежала у них под ногами. Квист курил трубку, стараясь держаться как можно хладнокровнее, но девочка выглядела далеко не счастливой.

— Вы думаете, Ханран попытается их спасти? — спросила Фалса, ее голос был полон надежды. Глупый ребенок — она, вероятно, все еще верила в сказки и героев на белых конях. Дрен не потрудился ответить.

Девочка переводила взгляд с Дрена на Квиста и обратно, не желая оставлять эту тему. В конце концов, Квист сжалился над ней:

— Никто не попытается.

— П… почему?

Квист указал на другой угол.

— Посмотри туда, вниз по той улице. Там пара взводов Черепов, которые ждут, когда кто-нибудь достаточно тупой появится и попытается что-нибудь предпринять. — У Фалсы отвисла челюсть, когда она увидела солдат. Затем Квист указал на балкон. — И видишь там, наверху? У Черепов наготове куча арбалетчиков. И ты найдешь еще больше, если захочешь поискать. Может быть, даже одного или двух Избранных. Вряд ли кто-то настолько глуп, чтобы пытаться что-либо противопоставить таким силам.