– «Встретишь архата – убей архата, – продолжил я. – Встретишь отца и мать – убей отца и мать, встретишь родича – убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

Я прочитал это высказывание давным-давно где-то в Интернете и сразу запомнил. Иногда я запоминаю то, что не понимаю.

– Что это за хрень? – спросила Вика.

– Это дзен-буддизм, – ответил я.

– И что значит этот дзен? – спросила Алина.

– Буддизм – это освобождение от страстей, – сказала Соня. – Нельзя ни к чему привязываться. Только тогда можно достичь просветления.

– Точно, – Ольга Алексеевна кивнула ей. – А в дзен-буддизме просто другие методы достижения просветления. Не стоит читать священные тексты, не стоит слушать никаких учителей или искать истину вовне. Все ответы можно найти внутри себя.

– Мне нравится, – хихикнула Женя. – Не слушать учителей. Вот бы физичка взбесилась, если бы ей такое сказали.

– Хрень какая, – сказала Вика и закатила глаза.

– Ничего не хрень, – ответила Женя. – Это концепт.

Алина хмыкнула.

– В буддизме считается, что жизнь полна страстей, которые мешают человеку, – продолжила объяснять Ольга Алексеевна. – Пока не избавишься от этих страстей и привязанностей, пока будешь совершать плохие поступки, будешь вечно перерождаться. А когда достигнешь просветления, то попадешь в нирвану.

– А кто считает плохие и хорошие поступки? У местного бога должен быть суперкомпьютер, – улыбнулась Вика.

– В буддизме боги стоят ниже, чем люди, – сказал я. – Они ничего не решают. Это все карма. Каждому воздается по его заслугам.

– Тем более. Буддизм нелогичный. И при чем здесь отсутствие души?

Вика все считала нелогичным, кроме математики. Возможно, она была права. Но тут внезапно я сам кое-что понял.

Я погрузился в это понимание целиком и полностью. На несколько секунд я даже забыл, что надо дышать. И я понимал, что должен был объяснить это.

– Духовные учения не должны быть логичными, – сказал я, глядя Вике в глаза. – Они должны приносить умиротворение. Спокойствие. Если буддизм не приносит тебе спокойствия, то это просто не твое. Наверное, тебе нравится наука, вот и все.

– Конечно. Наука рулит.

– А кому-то нравится концепция буддизма, – продолжил я. – В буддизме нет души, есть просто составляющие ее дхармы. Мельчайшие частицы, из которых состоит человек. Как из атомов. Если человек не достигает просветления, то он проводит много жизней в сансаре, умирая и рождаясь снова. Но если он достигнет просветления, то он избавится от всех страстей и привязанностей. Он избавится даже от самого себя. Он распадется на составляющие его дхармы, чтобы создать что-то новое. То, чего еще никогда не было. Это и есть настоящее просветление. Отпустить этот мир. Отпустить все. Полюбить все. Но знаете, что самое интересное? – я улыбнулся, ожидая, что кто-нибудь спросит что. Все молчали, и я продолжил: – Современная наука говорит, что когда человек умирает, его атомы становятся чем-то другим. Карл Саган говорил, что мы все были рождены в звездной колыбели Большого взрыва. Нам всем уже несколько миллиардов лет. Когда мы умираем, мы распадаемся и даем начало новой жизни. Новым звездам. Мы в любом случае попадаем в нирвану.

Все молчали. И я тоже замолчал.

До конца второго академического часа осталось пятнадцать минут.

– Думаю, на этом стоит закончить, – подытожила Ольга Алексеевна.

Никто не был против, и мы пошли домой.

Вечером к нам должна была прийти Людмила Сергеевна, но я не слишком расстроился. У меня появилось нечто свое. Нечто важное.

Я пришел домой и вырвал из альбома для черчения два листа. Склеил их скотчем и написал карандашом цитату Линьцзи.

Иногда у меня хороший почерк. Если я стараюсь писать ровно и красиво.

Я обвел буквы черным маркером и повесил листы на стену.

«Встретишь Будду – убей Будду,

встретишь патриарха – убей патриарха,

встретишь архата – убей архата,

встретишь отца и мать – убей отца и мать,

встретишь родича – убей и родича.

Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».

К тому времени, как мама, Людмила Сергеевна и Игорь пришли домой, я подготовил уроки на пятницу (география, английский язык, геометрия и обществознание).

Я остался в комнате, слушал «Времена года» Антонио Вивальди и думал о том, что я всегда был один.

Ничего в этом мире нам не принадлежит. Даже мы сами. Это пугало и одновременно умиротворяло.

В 20:02 меня позвали ужинать. Мы ели овощное рагу, которое приготовила Людмила Сергеевна. Я съел оттуда весь картофель и после смотрел в окно. На улице было темно, небо было желтым и низким. Людмила Сергеевна и Игорь о чем-то говорили.

– Ты закончил? – спросил Игорь.

Я посмотрел на него и кивнул.

– Какое неуважение к собственной бабушке, – сказал он и посмотрел на Людмилу Сергеевну. – Он же совсем ничего не ест.

– Да можете не говорить. Знаю я, – Людмила Сергеевна махнула своей костлявой рукой.

Мама, как обычно, промолчала. Я тоже.

Что я мог сказать?

Мы ужинали вчетвером всего три раза, но мне казалось, что это длилось всю мою жизнь. Интересное свойство человеческого мозга.

– А как у него в школе дела? – спросила Людмила Сергеевна.

– Да вот тройку получил, – ответила мама.

– Тройку?

– Да. По русскому.

Хорошо, что мама сказала про одну тройку.

– И как он умудрился получить тройку по русскому? Предмет простой же, – хмыкнула Людмила Сергеевна.

– Можно мне пойти в комнату? – спросил я.

– Сиди, – сказала Людмила Сергеевна и отпила вина. – Лучше расскажи, как ты «три» получил.

– Я отвечал у доски.

– И? Говори нормально, не мямли.

– Мне тяжело отвечать перед всем классом.

– Разбаловала ты его, Лиза. Почему не научила нормально говорить со взрослыми?

Мама сделала большой глоток белого вина из своего бокала и ничего не ответила.

– А как ты одеваешься? – продолжила Людмила Сергеевна. – Надень рубашку, а то носишь водолазку, как голубой.

– А что такого в?..

– Иди в комнату, Леша, – сказала мама.

Я молча встал и ушел.

У меня дрожали руки.

Если бы у меня спросили о чем-нибудь, я бы мог рассказать им. Но никто ничего не спрашивал. Они только констатировали. Будто бы они всё обо мне знали.

Меня раздражало, когда обо мне говорили в третьем лице. Ужасно раздражало.

Я лег на диван и включил «Так говорил Заратустра». Я думал о смерти в космосе и о том, что многие люди путают Рихарда Штрауса и Иоганна Штрауса. Это меня тоже ужасно раздражало. Людмила Сергеевна, наверное, тоже их путала.

Игорь отвез ее домой (Людмила Сергеевна жила на Волгоградском проспекте), но потом вернулся и остался ночевать у нас.

Я хотел поговорить с папой по скайпу, но он написал, что занят. Поэтому я читал Карла Сагана, пока не уснул.

Утром я быстро встал, собрался и ушел в школу.

Я шел по мокрому от выпавших осадков асфальту, серое небо низко висело над головой. Поразительно, как Москва похожа осенью на Санкт-Петербург.

Несмотря на слова Людмилы Сергеевны и Игоря, в школе дела налаживались. Теперь я ходил обедать с Артемом Хвостовым, Гришей Зыбиным и Надей Соловьевой. Обычно они ели в «Макдональдсе», и мне тоже пришлось. Артем Хвостов и Гриша Зыбин курили, и иногда я просил у них сигареты.

Надя Соловьева стала садиться рядом со мной на лабораторных работах, потому что Артем Хвостов сидел с Гришей Зыбиным. Раньше Надя сидела с кем-то другим, а я сидел с Викой, но теперь Надя решила сидеть со мной.

Почти каждый день после школы мы с Артемом, Надей и Гришей ходили ко мне в гости. Обычно мы сидели у меня в комнате и смотрели разные видео с ноутбука. Точнее, Артем, Надя и Гриша смотрели, а я сидел рядом и читал. Это было проще, чем я думал. Каждый день, когда они приходили ко мне, я считал победой.

Они бывали у меня дома, ели мою еду, значит, мы приняли друг друга. Я точно это знал, потому что это универсальное действие в разных культурах: от древних племен до нынешних корпоративных вечеров.