— Откуда у него может возникнуть такое желание? — спросил Марк, не в состоянии постичь подобный образ мыслей.

— Оттого что он свободный человек. Чем лучше он сделает свою работу, тем больше денег заработает. Постепенно весь народ становится богаче, сильнее, живет все лучше и лучше. Правительство старается не облагать людей слишком большими поборами и не препятствовать частной инициативе, так как понимает, что, делая это, лишь ослабляет само себя. На этом и основывается та сила, которой мы обладаем, и это же может стать залогом вашего успеха. Подумайте об этом, Марк. Ведь ваши люди способны на это.

Марк взглянул на Винсента скептически, как будто тот говорил невообразимую чушь.

— Ваши землевладельцы могли бы облагать крестьян разумным налогом, а не обирать их, — продолжал Винсент. — Если бы ваши труженики знали, что работают ради своего блага, то делали бы в три-четыре раза больше, и вы со своими сенаторами в итоге ничего не потеряли бы.

— Если мы дадим плебсу полную свободу, то первое, что он сделает, — это прогонит нас прочь, — возразил Марк.

— Издайте законы, которые будут гарантировать вашим семьям сохранение того, чем они владеют, в обмен на свободу для всех. Мы можем помочь вам в разработке таких законов. Можно было бы избрать две группы представителей — одну из патрициев, другую из простых людей, как это было в вашем Древнем Риме или в стране вроде нашей, которая называется Англией. И закон будет считаться принятым только в том случае, если обе группы представителей согласятся с ним. Это будет справедливо по отношению ко всем. Каждая из этих групп может выдвинуть своего консула, чтобы они правили вдвоем по соглашению друг с другом.

Винсент клял себя за эти слова, ибо таким образом власть земельной аристократии увековечивалась. «Если бы меня услышал Том Джефферсон, — печально думал молодой человек, — он, наверное, растерзал бы меня». Оказалось, что быть последовательным аболиционистом гораздо труднее, чем это ему раньше представлялось.

— У нас еще будет достаточно времени, чтобы обсудить эти вопросы, — сказал Марк, видя, что из сената выходят ликторы со своими фасциями и выстраиваются в две шеренги на ступенях для встречи первого консула. — Сейчас меня ждут неотложные дела. Поговорим об этом вечером. — Марк начал подниматься по ступеням, но обернулся к Винсенту: — Жара невыносимая. Почему бы вам не сходить в бани?

— Я предпочитаю вернуться в ваш дом, — сдержанно ответил Винсент. Марк со смехом прошествовал в сенат.

Винсент же, покачав головой, отмахнулся от раба, пытавшегося раскрыть над ним зонтик от солнца, и решительным шагом направился в апартаменты, отведенные ему во дворце консула.

«Не все сразу, — говорил он себе. — Пускай аристократия пока оставит себе свои земли. Но года через два все будет решать не земледелие, а индустриализация. Когда железная дорога дойдет до Китая и Ниппона, Рим станет крупным центром новых отраслей промышленности. Этот процесс захватит всех тружеников, включая освобожденных рабов, и явится основой процветания государства. Внедрение сельскохозяйственной техники освободит большое количество рабочих рук для развивающейся промышленности, как это произошло на Руси. (Главная хитрость при этом — поддерживать в патрициях убеждение, что участвовать во всех этих новшествах ниже их достоинства, и тогда они увянут на корню, подобно английской аристократии.)».

Эта мысль несколько успокоила Винсента, и тут он осознал, что уже какое-то время находится в тени. Раб потихоньку подкрался к нему сзади и распустил-таки над ним этот проклятый зонт.

— Убери эту мерзость! — завопил Винсент, и напуганный раб тут же подчинился.

«Опять я ругаюсь, — укорил себя Винсент. — Давно пора избавиться от этой привычки».

— Как тебя зовут? — спросил он раба.

— Юлий, благородный господин. Я слуга в доме первого консула.

Раб был почти такого же роста, как и он сам, отметил Винсент с удовлетворением. Почти все в Риме были ниже и тщедушнее русских. Виски Юлия начинали седеть, потемневшее от загара лицо было изборождено морщинами. Руки его были худыми, но мускулистыми, на них заметно выступали вены. Юлий взирал на Винсента с благоговением, как на бога, и молодой человек чувствовал себя неловко.

— Что ты знаешь обо мне? — спросил он раба.

— Я знаю, что ты истребитель тугар и новый хозяин Руси, самый благородный из всех.

Винсент расхохотался, и Юлий тоже робко улыбнулся, явно испытывая облегчение оттого, что сумел ответить правильно.

— У тебя есть семья, Юлий?

— Да, благородный господин. У меня есть жена Кальпурния и четверо детей.

— А моя жена только что родила двойню — двух девочек, — объявил Винсент с гордостью и вытащил миниатюрный групповой портрет своего семейства, подаренный ему Эндрю после церемонии открытия новой железнодорожной линии.

Поглядев на портрет, Юлий почтительно улыбнулся.

— Да благословят их боги, как и тебя самого, — произнес он.

Винсент разозлился. Этот человек был так запуган, что не мог говорить с ним без подобострастия. Достав носовой платок, Винсент вытер пот со лба, и тут у него родилась неплохая идея.

Улыбнувшись, он положил руку на плечо раба:

— Пойдем во дворец, Юлий, найдем там подходящее местечко в моих апартаментах и разопьем бутылочку вина.

— Ты собираешься пить со мной, благородный господин? — спросил Юлий, не веря своим ушам.

— Ну да. А что тут такого? Мне кажется, от полбутылки вина с тобой ничего не случится.

— Но я же слуга, я должен только носить за тобой зонтик и быть твоим телохранителем.

— Ну и что?! Там, откуда я родом, это вовсе не означает, что при этом нам нельзя выпить на двоих. Слушай, а твоя Кальпурния умеет готовить?

— Кальпурния готовит очень хорошо. Она работает поваром на кухне моего хозяина.

— Тогда давай сначала немножко выпьем, а потом попросим ее приготовить для нас что-нибудь вкусненькое и поедим прямо у нее на кухне.

Юлий смотрел на него разинув рот. — Но, благородный господин, ты гость благородного Марка и должен есть за его столом, а не вместе с рабами!

— Пусть это тебя не волнует, — отозвался Винсент, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Выдавив из себя улыбку, он положил руку Юлию на плечо, и тут раб впервые искренне улыбнулся ему в ответ.

Винсент убеждал себя, что мысль о выпивке пришла ему в голову только потому, что он искал повод поговорить с простыми людьми и узнать, как они относятся к приезду русских. Но в глубине души он сознавал, что опять поддался пагубному искушению. Ругаться он, возможно, когда-нибудь и отучится, но вино, черт бы его побрал, приобрело для него несомненную притягательность после нескольких вечеров в компании Пэта О'Дональда. Думая о том, как отнеслись бы его родители, не говоря уже об отцах Церкви, к его очередному нарушению обета воздержания, Винсент терзался угрызениями совести. Он живо представил себе, как из-за угла появляется старший куратор и с негодующим воплем тащит его за ухо прочь.

— Чему ты улыбаешься, благородный господин? — спросил Юлий, не в силах сдержать любопытство.

— Боюсь, я не смог бы объяснить этого тебе, как бы ни старался, — ответил Винсент.

Поднявшись по белым ступеням дворца, он оглянулся на залитую солнцем площадь. Время приближалось к полудню, и в самом воздухе, казалось, было разлито что-то расслабляющее. Торговцы заперли свои лавки, окна в домах были закрыты ставнями, чтобы не впускать зной. Все жители, кроме рабов, никогда не прекращавших работы, попрятались в своих двориках или в банях в ожидании часа, когда придет вечерняя прохлада.

Винсент провел рукой за воротником, и ему показалось, что он насквозь пропитался потом. Сморщив нос, он почувствовал, что издает явственный неприятный запах.

— Юлий…

— Да, благородный господин?

— Нельзя ли, прежде чем мы начнем пить и есть, устроить для меня ванну и привести в порядок мою одежду?

— Конечно, господин. — Сложив зонтик, Юлий жестом пригласил Винсента во дворец.