Винсент покраснел от стыда и опустил глаза.

С этим мальчиком что-то происходило, и Эндрю чувствовал, что должен помочь ему справиться с этой бедой. Но полковник понимал, как трудно будет Винсенту победить ненависть к самому себе, вызванную тем, что он отказался от моральных принципов, на которых был воспитан. Эндрю видел, что он мучится, не находя ответов на свои вопросы — вопросы, которые большинству людей даже не приходят в голову.

— Мы хотим тебя спросить еще только об одном, — произнес Бака, прервав размышления Эндрю.

Карфагенянин смотрел прямо на него, черная борода в завитках опускалась ему почти до пояса.

— Вы не понимаете, почему я так снисходителен, — догадался Эндрю.

— Если бы битва завершилась в нашу пользу, вы все стали бы нашими рабами.

— И вы отдали бы нас меркам, которым вы вынуждены подчиняться?

Ответ на этот вопрос был слишком очевиден, и Бака промолчал.

— Мы не враги вам! — пылко воскликнул Эндрю. — Мы сразились, и вы проиграли. Бой закончен. Но посмотри туда, на море! Что там сегодня произошло? Люди убивали людей. Уничтожено много машин, над созданием которых мы так упорно трудились. А ваш настоящий враг — это орда, а не я или Марк. Вы знаете, что мы победили тугар, освободили от их власти наш народ и покончили с убойными ямами?

Бака кивнул.

— Но тогда все было иначе, — заметил он. — Вы застали их врасплох. А теперь мерки знают, что надо делать. Мы тоже хотели последовать вашему примеру, но прежде, чем мы успели начать подготовку, в Карфаген вошло пол-умена. А затем появился этот Кромвель и начал строить свои машины. Мерки пообещали, что никто из нас не попадет в убойную яму, если мы победим вас. Поэтому я буду молить Баалка, чтобы Кромвель одержал над вами победу, — в голосе Баки звучал вызов, — ибо, если мы проиграем, гнев мерков обратится на мой народ.

— Пусть лучше в убойные ямы отправятся русские и римляне, так? — холодно поинтересовался Эндрю.

— Если бы мы победили тугар, а вы бы оказались в нашем положении, разве вы поступили бы иначе?

С уст Эндрю готов был сорваться быстрый ответ, но сердцем он понимал карфагенянина. Если бы в руках врагов оказалась Кэтлин и все его друзья — пожертвовал бы он их жизнью и своей, чтобы не погибли другие? — Честно говоря, не знаю, что бы я сделал в такой ситуации, — тихо ответил он.

Губы Баки скривились в слабой улыбке.

— Возможно, теперь ты понял, почему мы воюем.

— Но и мы будем сражаться, чтобы защитить то, что нам принадлежит, — грустно произнес Эндрю. — Все мы втянуты в эту войну, которой бы не было, если бы мир был иным. Но мое предложение остается в силе. Если мы победим, думаю, что твоему народу понадобится место, где вы сможете укрыться от врагов.

— Я еще раз спрошу тебя: почему ты нам это предлагаешь?

— О Господи, да потому, что я не могу иначе! Я не буду отсиживаться в стороне и спокойно наблюдать за тем, как вас будут убивать, словно скот. Вы нам нужны! Нам пригодятся люди, знающие море и корабли, люди, которые участвовали в перестройке «Оганкита» и которые будут биться, чтобы спасти свои семьи от такой позорной смерти. И кроме того, — тихо добавил Эндрю, — если мы одержим победу, неужели ты действительно думаешь, что сможешь так просто вернуться домой? Мерки убьют вас всех, как только вы попадете им в руки. Более того, они вас убьют и в том случае, если вы победите. Вы, должно быть, потеряли рассудок, если верите, что мерки позволят вам жить, обладая новыми знаниями и нашим оружием. Можешь не сомневаться, если мы проиграем, от Рима, Руси и Карфагена останутся только дымящиеся руины.

Эндрю пытался сдержать свой гнев, но сознание того, что совершили эти люди, пусть их и заставили это сделать, наполнило его голос горечью. Кромвель все еще обладает «Оганкитом», значительная часть железной дороги в Рим разрушена, тонны рельсов и большинство паровозных двигателей покоятся на дне моря, а здесь на берегу лежат сотни мертвых тел.

— Мне пора заняться другими делами, — произнес Эндрю, и черты его лица резко заострились.

Бака не сводил с него взгляда, и вдруг, совершенно неожиданно для Эндрю, карфагенянин сделал шаг вперед и протянул ему руку.

На мгновение замешкавшись, Эндрю ответил на этот жест. Бака сжал его предплечье.

— Я верю, что ты сдержишь свое слово — с уважением произнес он. — У тебя есть воинская честь.

Эндрю кивнул и повернулся, собираясь уходить.

— Кин! Полковник оглянулся.

— Мы захватили Суздаль двадцать с лишним дней назад.

Эндрю замер на месте. Его спутники тоже застыли, как статуи.

— Ты ведь этого не знал?

— Нет.

— Нас впустил кое-кто из твоих людей.

— Михаил, проклятый ублюдок! — прошипел Джон.

— Да, это был он. Мы удерживали половину города, ваши — вторую половину. Когда ваш вождь отказался сдаться, Кромвель пригрозил ему, что сровняет весь Суздаль с землей. Тогда ваша армия неожиданно отступила и засела в месте, где много кирпичных зданий.

— Почему ты мне об этом рассказываешь? Бака пожал плечами:

— У меня тоже есть дом. Если бы он попал в руки врагов, я хотел бы об этом знать.

— Твой дом уже в руках врагов, — негромко произнес Эндрю.

Карфагенянин склонил голову:

— Я знаю. Жаль, что все так получилось.

Эндрю несколько мгновений смотрел на своего пленника, затем развернулся и пошел прочь.

— Может быть, ты посеял семена нового союза, — сказал ему Джон.

— Черт возьми, почему эти проклятые карфагеняне не заключили с нами союз два года назад! — в сердцах воскликнул Винсент.

— Мы сообщили им о наших планах в самом начале, тем летом, когда тугары еще не пришли, — ответил Эндрю. — Наверное, тогда мы и упустили этот шанс, не предложив им свою помощь. — У нас было полно собственных забот, — возразил Джон. — Все наши помыслы были направлены на то, как бы спастись самим.

Эндрю сознавал, что Джон прав, но все равно продолжал корить себя. Если бы он тогда лучше все спланировал, возможно, сейчас бы не было этого кошмара.

— Что там ни говорите, а это очень здорово, что мы сегодня разбили этих карфагенских собак, — тряхнул головой Марк. — И не думайте, что я соглашусь вступить в союз с этими худородными ублюдками после того, как закончится война.

— Мой дорогой Марк! — ухмыльнулся Эндрю. — Осмелюсь предположить, что и они не горят желанием дружить с вами. Джон, подойди ближе, мне нужна вся информация. Что у нас осталось?

— В хорошем состоянии?

— Хотя бы просто на плаву.

— Два броненосца, «Геттисберг» и «Президент Калин», почти не пострадали. Еще четыре получили повреждения различной степени тяжести. «Мэн» больше никогда не выйдет в море, это огромная куча металлолома. На трех остальных кораблях разнесены батарейные палубы, а в одном из них пробоина ниже ватерлинии и трещина в котле. И еще у нас есть квакербот. Дмитрий пустил второй двигатель на полную мощность, чтобы успеть сюда вовремя, и теперь эта махина разваливается на части. Это судно уже отслужило свое.

— Но перед этим оно спасло нас всех, — заметил Эндрю и бросил взгляд на бутафорский корабль. Хотя Бака ничего ему про это не сказал, Эндрю чувствовал, что карфагеняне испытывают к Кромвелю гнев пополам с презрением из-за того, что тот бросил их на произвол судьбы, испугавшись подделки.

— Остальные шесть броненосцев остались там, — тихо продолжил Джон, смотря на море. — Мы захватили два карфагенских броненосца, оба с поврежденными двигателями и разбитыми батарейными палубами. Еще восемь кораблей мы потопили, а два судна выбросило на берег. Я был внутри одного из них — наш снаряд произвел там колоссальные разрушения. Кромвель сделал из «Оганкита» настоящего монстра, но я думаю, он не рассчитывал, что по его броненосцам будут стрелять семидесятифунтовыми ядрами.

— Что у нас с галерами? Джон покачал головой:

— Из всего нашего гребного флота сейчас на плаву осталось не больше тридцати кораблей. Около пятнадцати судов на берегу, и мы можем попробовать привести их в порядок. К счастью, нам удалось захватить почти неповрежденными тридцать карфагенских квадрирем. И еще там в море осталось множество подбитых галер — эти посудины почти не тонут. Я постараюсь организовать спасательные команды и вытащить их на берег.