– Но ты же видишь, какой дождь.

– Это полезно для кожи.

– Нет, не полезно.

– Господи, да пусть не надевает, – влезает Дидье.

– А ты бы лучше меня поддержал.

– Я бы поддержал, если б был с тобой согласен. Но мы тут уже десять минут торчим. Идиотизм какой-то.

– Идиотизм, что она нарушает правила?

– Не знал, что у нас есть правила про…

– Есть. Бекс, ты будешь и дальше всех задерживать или начнешь вести себя как взрослая шестилетняя девочка и наденешь дождевик?

– А я не взрослая шестилетняя девочка, – Бекс складывает руки на груди. – Я малыш-голыш. Я маленькая.

Жена сердито накидывает на Бекс дождевик, вздергивает капюшон, затягивает тесемки под подбородком. Поднимает разъяренную девочку и тащит ее в машину.

У мужа левая рука лежит на руле на десять часов, а правая – на два. Когда он еще только за женой ухаживал, эта привычка ее изумляла: он ведь играл в группе, пробовал наркотики, в четырнадцать лет вмазал собственному отцу. А машину водит… как старушка какая-нибудь.

Хорошо, что за рулем не жена. Можно не думать снова о том повороте.

Маленькая обожженная зверушка, вся дрожит, ей уже не жить, но она еще не умерла.

Черная, как покрышка, ползет через дорогу.

Маленькая зверушка. Пластиковый пакет.

А может, это был и не пластиковый пакет.

Может, в первый раз ей не показалось.

И кто-то зверушку поджег, какой-нибудь ребенок-садист или взрослый. В Ньювилле мерзостей хватает…

«…но здесь красиво, и тут жили многие поколения твоей семьи, а в воздухе столько отрицательно заряженных ионов. От них настроение поднимается – помнишь?»

Когда они подъезжают к магазину, Бекс уже весело болтает.

Где тут у них куклы продаются?

А Джон – лентяй.

А к ним в класс приходила чья-то мама, специалист по гигиене полости рта, сказала, что коренные зубы надо чистить, даже когда они еще не вылезли толком.

– Идеальное семейство на два часа, – шипит Дидье, пихая локтем жену.

Только не это. Только не сегодня.

– Шелл! – визжит Бекс. – Боженьки, Шелли!

Девочки бросаются друг другу в объятия, как будто случайно встретиться посреди городка, в котором они обе живут, – это совершенно невероятная удача.

Бекс:

– У тебя такое красивое платьице.

Шелл:

– Спасибо, мне его мамочка сшила.

– Привет! – щебечет Джессика из идеального семейства. – Как я рада вас видеть!

– И тебе привет, – жена тянется поцеловать воздух возле ее щеки. – Вы полным составом?

Позади загорелых подтянутых родителей рядком стоят загорелые подтянутые дети.

– Да, такой уж у нас выдался день.

День в идеальном семействе, видимо, выдался совершенно не такой, как у обитателей дома на холме.

Джессика не только шьет платья, но еще вяжет свитера из шерсти местных шетландских овец для всех четверых детей.

Варит варенье из ягод, которые они собирают в лесу.

Сама готовит обеды и ужины из муки без глютена и молока без лактозы.

И у них дома никогда не бывает куриных наггетсов и сырных косичек.

Муж у нее – специалист по питанию – однажды прочел Дидье целую лекцию о том, как важно замачивать орехи на ночь.

– Привет, Блэйк, – кивает Дидье.

– Как поживаешь, старик?

– Супер-пупер, – Дидье улыбается самым краешком губ.

– Вы только посмотрите на этого молодца! Как подрос! Сколько тебе уже? – Блэйк наклоняется к Джону, но тот весь сжался в тележке для покупок и уткнулся носом в живот отцу.

– Три с половиной, – отвечает жена.

– Ого! Как время летит, а?

– Да уж, – поддакивает Джессика, – вы так давно не были у нас в гостях! Надо вас пригласить. Только трудно вечер свободный выкроить: у детей постоянно занятия после школы. Футбол, горные велосипеды, скрипка… Господи, я что-то забыла, да?

– Мои занятия для одаренных детей? – напоминает старший.

– Точно, заинька, – она треплет сына по макушке, – в прошлом году у него были исключительные результаты, вот его и взяли на углубленные занятия по математике и языку. Вы же не вегетарианцы? Наши друзья продают просто божественную говядину, тут недалеко. У них коровы на свободном выпасе, никаких антибиотиков – здоровая, счастливая говядина.

– В смысле, пока не попала на бойню? – интересуется Дидье. – Или когда уже на тарелке лежит?

– Так что, когда вы, ребята, к нам заглянете, – не моргнув глазом, продолжает Джессика, – я пожарю стейки, да и мангольд скоро можно собирать. Господи, у нас его в этом году видимо-невидимо. Слава богу, дети любят мангольд.

Они едут домой под все тем же проливным дождем. Дворники так и летают туда-сюда.

– Пристрелить? – спрашивает Дидье.

– Слишком быстро, – отвечает жена. – Какой яд самый медленный?

– По-моему, болиголов, – он снимает руку с руля и гладит ее по шее чуть ниже затылка. – Нет, стой – голодом можно уморить! Не хвастай, коноплястый… что там дальше?

– Будешь рябенький.

– А что такое, кстати, «коноплястый»?

– Не помню, но насчет уморить голодом поддерживаю.

– Я тут заметил, что у вас орехи не вымочены, и весь разволновался. Честное слово, никогда бы не стал давать детям невымоченные орехи.

– Вы это о чем? – спрашивает Бекс.

– Да был один сериал по телевизору, – отвечает Дидье. – Про рябеньких и коноплястых. Тебе бы понравилось, Бекси. В одной серии видно, как коноплястые пукают: за каждым персонажем летают такие маленькие коричневые облачка.

Бекс хихикает.

Жена снимает его ладонь со своей шеи и кладет себе на ногу, закрывает глаза, улыбается. Он стискивает ее обтянутое джинсами бедро.

Вот оно – то, что она так любит.

Не шутки про пуканье, а это сладкое чувство. Чувство общности, когда оба они единодушно ненавидят все идеальные семейства на свете.

Она попросит его завтра.

Жена рисует на запотевшем стекле букву «п».

Да, в прошлый раз получилось погано, он отказался. И она пообещала себе, что больше не попросит.

Но дети его просто обожают.

И иногда с ним правда здорово.

«Мне дали координаты одного специалиста в Салеме, – скажет она, – говорят, крутой дядька, и не очень дорогой, принимает по вечерам. Можно попросить Мэтти посидеть…»

Она ведь представляла себе, как сворачивает прямо в пропасть на машине вместе с детьми.

Она не знает точно, прятал ли Гунни кусочки ферментированной баранины в башмаке, чтобы потом поделиться с Айвёр, но все равно написала об этом в книге, потому что в детстве, когда мама говорила, что нельзя есть столько сладкого, иначе растолстеешь, ее собственный брат тайком заворачивал для нее печенья в салфетку и оставлял в ящике своего комода. И каждый раз, когда жизнеописательница открывала ящик, в горле у нее теплело от счастья при виде запрятанных среди носков промаслившихся бумажек.