– Подожди, – остановила она Альберта у самой двери. – Очки забыл что ли?

– Что? А очки… Да, дома оставил.

– Надо же, как измелилось лицо! А всего-то – очки снял. Ну, иди уже! Николай Андреевич ждет.

Массивная дверь кабинета директора скрипнула, но на сей раз не от страха и волнения переступающего порог, а от обычного отсутствия смазки в старых петлях.

– Здравствуйте, Николай Андреевич! Искали меня?

Шеф – маленький, лысый мужчина с брюшком и видом довольного собой человека, прищуром смешливого мудреца в глазах и как будто для него одного придуманной фамилией Карасев, посмотрел на вошедшего:

– А… Альберт! Садись, рассказывай.

– Да нечего рассказывать, Николай Андреевич. Процесс на завтра перенесли. Судья вроде бы заболела.

– Это я уже знаю. Что там случилось у тебя с Кривошеевым?

– Как?.. Вы откуда знаете?

– В том-то и дело, что не знаю. Мне адвокат Кривошеева звонил – спрашивал, кто ты и почему тебе дали представлять в суде интересы Елены. А просто так он звонить бы никогда не стал. Так что произошло?

– Так, в общем, ничего. Просто он стал ссориться с женой прямо перед зданием суда, а я вроде бы вмешался…

– Ты вмешался? Как? – шеф весь даже задвигался от оживления и интереса.

– Да просто сказал, что я адвокат Елены Николаевны. И все. И Кривошеев ушел.

– Как ушел? Просто услышал, что ты ее адвокат, развернулся и ушел? А до этого, наверное, орал на Лену?

– Так и было.

– Странно… Странно… Он, конечно, эмоциональная личность, мог и сам себе как-то передумать. Но зачем потом Борис звонил?.. Чем ты его напугал, а Альберт? Он ведь тебя всерьез воспринял, – шеф посмеялся коротким ехидным смешком. – Заседание завтра?

– Да, в десять.

– Хорошо, хорошо… Ты давай иди, готовься. Можешь даже дома. А завтра я тоже приду в качестве зрителя… Ну иди!

– До свиданья.

– До свиданья, до свиданья.

– Ну что? – Ниночка встретила прямо у порога и почти прижала Крестовского своей пышной грудью к косяку двери.

– Да ничего.

– Что он спрашивал?

– Ниночка… Нина Григорьевна… мне Николай Андреевич приказал домой ехать, к процессу готовиться. Можно я уже пойду?

Для секретарши такое обращение было хамством. Мало того, что этот никому не нужный здесь сопляк-адвокатишко отказался говорить с ней, он еще и назвал ее по имени-отчеству!

– Так?! Так, Альберт… как вас там.

– Сергеевич.

– Альберт Сергеевич…

– До свиданья, – Крестовский вдруг понял, что зря обидел женщину и что дороги назад уже нет, – Простите, если я вас обидел.

– Да я не из обидчивых! До свиданья, Альберт Сергеевич!

Трамвай катился медленно, будто катерок на небольшой волне раскачиваясь на неровностях дороги. Колеса выдавали однообразный ритм, сухо отсчитывавший количество оставленных позади рельсов. На остановках люди выходили и заходили, унося одни эмоции и принося другие. Все двигалось так, словно в этом хаосе был какой-то смысл, особый порядок, кем-то устроенный и управляемый. Казалось, еще чуть-чуть и суть происходящего откроется сама собой. Крестовский впервые смотрел на мир глазами стороннего наблюдателя. Раньше он всегда был участником событий, нес свои переживания в толпу, получал чужие, а сегодня видел все будто сверху. Он еще не различал деталей, не выделял отдельных лиц, не определял характеров, но уже был не с массой. Это ощущение давало чувство свободы и одиночества.

В голове и груди проворачивались произошедшие события – эмоции сравнивались с картинками фактов, раскладываясь по важности в логической памяти. Так, наверное, могло бы продолжаться долго, но в кармане зазвонил телефон. По сигналу звонка он понял, что это мама. Говорить не хотелось, и не ответить было нельзя – Альберт знал, что она волнуется и сейчас звонит узнать, как прошел процесс.

– Алле, мама, здравствуй, – он старался говорить негромко, чтобы не нарушить загадочный порядок окружавшего движения, заставив людей обратить на себя внимание.

– Альберт, сынок, здравствуй. Ну, как, уже закончилось?

– Нет, мама, суд перенесли на завтра.

– А ты уже этого Кривошеева видел? Про него всякие нехорошие истории рассказывают.

– Видел, мама. Все хорошо, не беспокойся. Я сейчас не могу говорить – я в трамвае. Я тебе позже перезвоню, ладно?

– А… Хорошо. Я буду ждать.

Вместе с исчезновением слова «мама» на дисплее телефона, ушли все прежние ощущения. Он снова оказался частью толпы и вспомнил про предстоящие дела. Перед ним стояла неразрешимая задача: как провести процесс, чтобы… если и не выиграть, то хотя бы доказать свою профессиональную состоятельность – думал он раньше… победить – думал теперь. Ставки стали такими, что можно было только выиграть или все потерять.

Завтра шеф приедет посмотреть на мою работу. Если удастся… А что может получиться? Я ведь не знаю, что придумать, чтобы повернуть дело в свою пользу. Тут только чудо поможет… Хотя чудеса уже происходят. Зрение не портится… Тьфу, тьфу, тьфу. По голове стучать не стоит – люди подумают, что дурак… И с Кривошеевым интересно получилось… Или показалось? Этот луч из солнечного сплетения… Может, это тоже эффект нормализации излучения? Надо будет позвонить Алексею Ивановичу… Впрочем, сейчас не до этого – необходимо сосредоточиться на процессе… Ниночку опять же обидел. Она меня съест целиком, и даже косточки не выплюнет. Не даст больше работать в конторе. Если я не выиграю процесс. А если выиграю – тогда плевать на все ее интриги, тогда я и сам смогу спокойно уйти в любую фирму. Адвоката, отсудившего имущество у Кривошеева, возьмут везде… Правда, если жив останусь после такой победы. Для него месть такой же закон, как для других уголовный кодекс… О! Чуть свою остановку не проехал.

Крестовский выскочил из трамвая перед самым закрытием дверей и тут же ощутил чувство голода. Оказывается, оно уже давно захватило внутренние органы, просто он, погруженный в события и проблемы, не давал себе возможности это заметить. В холодильнике была недоеденная пачка пельменей и сосиски. К ним Альберт и двинулся, ускоренно перебирая ногами тротуар, на время исключив из внимания неразрешенные вопросы, застрявшие и бившиеся в голове, как рыба в сетке.

Насыщение произвело расслабляющее действие. Мозг начал активную борьбу с желанием спать, зная при этом, что силы неравны. Надо было сесть за компьютер, что-то подумать, попытаться проработать хотя бы новую канву выступления. Но ощущение сытости, доставленное пельменями с сосисками, и чувство защищенности, продиктованное домашней обстановкой, располагали к другому. Он сначала перешел из кухни в комнату, лживо убеждая себя, что идет не к дивану, а к компьютеру, затем посмотрел на подушку, манившую в горизонталь, пообещал себе просто чуть-чуть отдохнуть и уже с новыми силами взяться за дело. Легко согласился, что так будет продуктивней, прилег и… закрыл глаза.

Проснулся от острого желания есть. Взглянул на часы: без четверти восемь.

Хорошо, что снова кушать захотел, а то проспал бы до ночи… Однако что-то очень сильно хочется. Там еще яйца есть, сосиски остались, масло, сыр… Яйца поджарю. Стой! А чего так светло? Солнце! Значит, это не вечер! Я проспал до утра! Все проспал!.. Так, без паники. Спокойно! Успеваю помыться, переодеться, поесть и вовремя приехать в суд. Но я же не готов?! Я же… Поздно! Ехать в суд и по дороге что-нибудь придумаю. В крайнем случае, выступлю по подготовленному варианту… Все! Времени на панику нет.

С этого момента Крестовским овладела сосредоточенность. Именно овладела, потому, что сам он не прилагал никаких усилий, чтобы ее удерживать. При этом адвокат не был сконцентрирован на каком-то отдельном предмете, не думал больше даже о предстоящем процессе и своем выступлении. Единственной целью его жизни в это время стал путь к зданию суда. Он тут же понял, что необходимо в первую очередь заказать такси, чтобы избавиться и от лишней нервозности при поездке в общественном транспорте, и от необходимости находиться среди других людей, мешающих напряжениями своих переживаний настраиваться на самое важное событие в жизни. Душ был без эмоций, еда без ощущения вкуса, процесс одевания и сборки портфеля – без лишних движений. Заиграл общую мелодию для входящих вызовов телефон. Но это было не такси.