– Давай, Эд, не раздумывай, – Денис схватил его за руку, видя, что тот колеблется. – Пошли к нам.

Он собрался возразить, но Милена решительно подняла руку:

– Нет, нет, решено!

Эдвард вспомнил, что почти двое суток толком ничего не ел, оттого чувствовал спазм в желудке, и напоминание о пирогах прибавило ему уверенности.

Они двинулись вдоль набережной по покрытой гравием аллее. Легкий бриз шевелил ветви огромных олеандров, высаженных по обеим сторонам пешеходной дорожки. Их мощные розовые и белые самоцветы благоухали утонченным ароматом. Сквозь смог смутной линией вырисовывался противоположный берег Мерен- ки. Раньше, насколько помнит Эдвард, здесь был дикий пляж, теперь же на прибрежье выросла тополиная аллея – кроны деревьев, сплетаясь, образовывали тенистую арку.

Они шли рядом, и время от времени Эдвард ловил на себе беглый испытывающий взгляд Милены. Будто спохватившись, она изобразила приятную улыбку и первой прервала молчание.

– Считаю себя вашей должницей, – сказала она со значением, глядя на идущих чуть впереди плечом к плечу Дениса и Эдварда. – Если бы не вы, то я сейчас проливала бы горькие слезы. Мой сын так и не научился плавать. И вообще эта коварная Меренка… Я никогда не забуду того, что вы сделали.

Эдвард пожал плечами.

– На моем месте так поступил бы каждый.

– Не знаю, не знаю… Прыгнуть с высокого моста, рискуя разбиться… Вы подарили Денису жизнь… Скажите, Эдвард, вы родом из нашего поселка?

– Родился и вырос здесь, – вполголоса ответил он.

– Значит, у вас здесь должны быть родные?

– Только отец. Но он не пожелал принять меня в свой дом.

Замедлив шаг, они остановились. Она сняла дымчатые очки, и Эдвард увидел, как в ее ярких васильковых глазах, точь-в-точь как у Дениса, отразилось негодование.

– Как так! – она смотрела на него с внезапно вспыхнувшим интересом, смешанным с осторожностью. – Родной отец отвергает собственного сына! Кто он?

– Рем Павлович Веригин.

– Ваш отец? – она, удивившись, нахмурила брови. – Иногда заходит в наш магазин. Очень скрытный, почти недоступный. Подумать только – не принять своего сына! И как вы собираетесь жить дальше?

Эдвард снова пожал плечами, но промолчал.

– Я вас прекрасно понимаю. Положение ваше незавидное, но не безнадежное… А мы вот с сыном живем одни с тех пор, как мой муж утонул в Меренке.

– Не утонул, – набычившись, возразил Денис. – Все это дядя Феликс – он утопил моего папу.

Милена всплеснула руками.

– Сколько можно без конца твердить одно и то же! – в сердцах вырвалось у нее. И глянула на Эдварда. – Это у него от неуемной фантазии. – И пояснила: – Мой Глеб со своим другом Феликсом имели автобус и занимались частным извозом. Дружили, не раз выходили на нашей лодке ловить рыбу. В тот роковой день был сильный паводок и течением перевернуло лодку. Глеб утонул, а Феликсу удалось выбраться на берег. С тех пор прошло около года, и все это время Денис неустанно твердит, что гибель Глеба – дело рук его друга. Но это не так. Даже из следственных протоколов следует, что это несчастный случай. После этой нелепой трагедии Феликс стал часто навещать нас, и каждый его визит приводит моего сына в смятение.

– Это он… Это он утопил моего папу, – продолжал стоять на своем Денис, и Эдвард заметил, что глаза мальчика наполнились слезами. – Это он… Этот негодяй!

Они двинулись дальше по набережной, каждый поглощенный своими мыслями.

Дениса явно томила обида и ревность.

После гибели отца его мать ни с кем не встречалась, наслаждаясь отсутствием особых житейских сложностей. Но спустя год в жизнь семьи ворвался Феликс. Под предлогом опекунства над сыном своего закадычного друга он зачастил в дом Ганеевых, и его отношения с Миленой вскоре стали более чем доверительными: в ней заиграли гормоны и возбудили желание. Денис воспринял это как предательство перед памятью отца, которого безумно любил, и как мог отстаивал свою честь и честь своей семьи.

Наконец они остановились возле низкой зеленой ограды, за которой просматривался белокаменный дом.

Милена отворила дверцу в воротах и, пропустив вперед Эдварда и Дениса, повела их в дом.

Она усадила гостя в кресло, а сама заспешила в спальню. Она торопливо выскользнула из кофты, облачилась в легкий домашний светло-бордовый халат, и когда вновь появилась в гостиной, выглядела все также привлекательно.

– Я сейчас вас покормлю, – сказала она с улыбкой и исчезла в кухне.

Уютом и теплом повеяла на Эдварда домашняя обстановка, однако в сознании неумолимо пульсировала угрюмая мысль: почему столь быстро разнеслась по поселку весть о возвращении после двадцатилетнего заключения опасного преступника? Он, как никто другой, прекрасно знал, что дурная весть, если даже она ложная, способна будоражить умы и сердца людей. Кто за этим стоит? Отец?

А почему бы и нет? Он мог стать распространителем клеветы, так как в его интересах изжить сына из поселка, чтобы ничто и никогда не осложняло его жизнь.

Наконец Милена вернулась с подносом и выставила на стол пироги и кофе. Они втроем молча принялись за еду. Воцарившуюся тишину первым нарушил Эдвард:

– Странно… Вы, Милена Кимовна, с такой легкостью уделяете внимание мне, бывшему зеку?

– Я не желаю вдаваться в подробности, – она с сочувствием посмотрела на него. – Прошлое осталось в прошлом, вы начинаете новую жизнь, и я искренне желаю, чтобы вы обрели счастье. Знаю, что без помощи ближних этого добиться будет непросто, но я чувствую, что у вас доброе сердце. Иначе бы мой Денис не притянулся к человеку, вернувшемуся из тюрьмы.

Легкая улыбка осветила лицо гостя.

– Спасибо за добрые слова, мне никогда не приходилось их слышать. – Допив кофе, он поставил чашку на стол, поднялся, искренне поблагодарил хозяйку за угощение. – Ну, мне пора.

– Куда вы? – Милена схватила его за локоть. – Вы же сказали, что отец вас не принял, а значит вам некуда спешить. Неужели думаете, что я могу быть такой бессердечной к человеку, который спас моего сына?

– Правильно, мама, не отпускай его, – с мольбой и надеждой в голосе защебетал Денис. – У нас вполне достаточно места на троих.

Милена на какое-то время впала в раздумье и наконец на свой страх и риск сказала:

– Сделаем вот что… – Ее голос на последнем слове замер в странном недоумении. Почти с минуту длилось молчание, чувствовалось, что в ней зреет решение. – Следуйте за мной.

Милена вышла из дома и повела Эдварда через двор к приземистому строению с зарешеченными окнами. За ними последовал Денис. Она вытащила из халата ключ, открыла входную дверь и отступила в сторону.

– Входите.

Они очутились в темном узком коридоре, проходившим через центр сарая, и в нос сразу ударил запах нежилого помещения – пыльного и сырого. На стенах, покрытых пятнами плесени, висела всякая всячина, маленькие окна забиты тряпьем, под ногами путались кучи мусора, отчего здесь и держался затхлый запах.

– Пусть хлам вас не смущает, – она откинула ногой кучу барахла. – Сарай есть сарай. Сейчас я вам покажу небольшую комнатку, где вы могли бы временно жить, пока не подвернется что- то получше.

Против воли у Эдварда вырвался вздох, на какое-то время его глаза заволокло туманом. Он опять увидел узкие решетчатые окна за серыми стенами колонии, узкие коридоры, по которым его гнали надсмотрщики, с дрожью вспомнил тюремную камеру, где его частенько преследовали приступы клаустрофобии – наглухо замкнутое пространство удручающе действовало на его психику, и он впадал в галлюцинацию.

Милена открыла дверь в комнату и посторонилась, давая Эдварду право первым войти в нее. В лицо снова повеяло сырым воздухом, который, казалось, вгрызался в кости. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли: и низкая софа, и письменный стол, и прикроватная тумбочка, и стулья с высокими обшарпанными спинками. Со всем этим соседствовало огромное старинное зеркало в деревянной раме, припечатанное к стене. Осмотревшись, Эдвард подошел к решетчатому окну, откуда виднелся двор.