«Эти сволочи, должно быть, перенесли свою базу аэростатов с холмов Шенандоа к Форт-Линкольну. Если бы имели достаточное преимущество в высоте полета, — размышлял Джек, — можно было бы сгонять на разведку и выяснить расположение базы. Если она окажется близко к берегу моря или реки, то в команде Буллфинча нашлись бы желающие поохотиться. Но полетим сегодня, конечно. — мрачно подумал он. — На сегодня хватит того, что уже довелось увидеть».

Джек установил камеру, открыл объектив и, сосчитав до двадцати, закрыл его.

— Давай выбираться отсюда, к чертовой матери! — закричал Федор. — Они для скорости выбросили весь балласт, а мы не знаем, что еще они могли придумать за эти тридцать дней.

— Они не проворнее нас, — ответил Джек, сам едва ли веря своим словам.

Казалось, он вот-вот взорвется от ярости. Отчаянные крики мужчин, женщин и детей внизу громом отдавались у него в ушах. Он с ужасом смотрел на залитый кровью холм, на обнаженные обезглавленные тела, десятки тысяч которых растаскивались во все стороны. В воздух поднимался дым от тысяч костров, мерки плясали вокруг огня, на котором жарились части тел, насаженные на вертела. Некоторые мерки грозили кулаками, завидев аэростат, другие жестами приглашали их спуститься и махали отрезанными человеческими руками или ногами.

Джек снял с плеча карабин, свесился из корзины и начал палить прямо в толпу. С третьего выстрела он поразил цель, толпа на мгновение отпрянула, но кровавая бойня вокруг ямы продолжалась. Тогда Джек стал выбирать цель поближе к яме. Он заметил блеснувший под солнечными лучами круглый бронзовый щит. Положив руку на борт корзины. Джек тщательно прицелился и спустил курок. Щит дернулся.

— Ублюдки!

Джек уже не слышал собственных криков, даже не сознавал, что в приступе ярости снова и снова повторяет одно и то же.

Раздался громкий треск, в лицо полетели щепки, мушкетная пуля пробила корзину и ударилась в баллон у него над головой. Это немного привело Джека в чувство, и он услышал вопли Федора:

— Поворачивай! Поворачивай скорее!

Джек очнулся, и ему показалось, что весь мир затянут кроваво-красной дымкой, как будто он видит его в конце длинного туннеля. У него бешено колотилось сердце, во рту пересохло, а дыхание давалось с большим трудом. Джек ошеломленно оглянулся вокруг, стараясь сориентироваться. Аэростаты мерков развернулись и направились к опустевшему Суздалю. Джек резко повернул руль и услышал за спиной вздох облегчения, вырвавшийся у Федора.

— Увеличь пламя и закрой выпускной вентиль на баллоне! — крикнул Джек.

Федор выполнил приказ, и Джек разогнал аэростат. Как только «Клипер янки» лег на обратный курс, Джек снова посмотрел на загон внизу, еще до половины заполненный десятками тысяч людей. Некоторые из них смотрели вверх и в отчаянии протягивали руки, как будто видели перед собой божество, способное спуститься с небес и избавить их от страшной казни.

Джек отвернулся и сквозь слезы уставился строго на запад, держа курс на Кев, где их ждала безопасность.

На поля легла темная тень, солнце скрылось за высокими клубящимися тучами, набежавшими с юго-запада; их черно-зеленый фон прорезался вспышками молний.

Тамука повернулся навстречу грозе. Послеполуденный жар уступил место прохладным порывам ветра. Хороший знак — небесное пламя спускается в мир смертных, принимает в свои объятия дух Джубади и Хулагара. Он пошевелил правой рукой. Онемение еще не прошло, а ссадины на пальцах болели и кровоточили. Щит выдержал удар пули, выпущенной с летающей машины. Она только оцарапала полированную поверхность, а ему самому достался довольно чувствительный толчок. Тамука молча выругался после такого вероломного удара, кроме того, символ его положения был поврежден, а ведь Хулагар владел этим щитом больше полного оборота и каждый вечер собственноручно полировал его. Теперь на внешней стороне появилась глубокая царапина. И не было больше скотов, способных привести в порядок полированную бронзу, — их головы уже в яме. Эта мысль беспокоила Тамуку. Они уничтожили всех любимцев, всех карфагенских пленников, оставив только горстку мастеров, умеющих изготавливать оружие или управлять летающими машинами, да еще тех, кто имел слишком ценные способности, чтобы попусту похоронить их в убойной яме. А также нескольких любимчиков, принадлежащих самым видным вождям. Все они были заранее вывезены на другой берег реки. Тамука решил, что из всех остальных только один переживет этот день, чтобы увидеть все до конца. Но тому были свои причины. А что дальше? В прошлом все было достаточно просто — после смерти кар-карта на ближайшей зимовке они бы восполнили все потери. Вука так и собирался поступить; Тамука был против.

Бойня почти закончилась. Команда мясников сменилась уже в третий раз: первая смена работала с самого рассвета, вторая пришла незадолго до полудня, теперь день уже клонился к вечеру. В долине буйствовали пирующие, более сотни тысяч тел были нанизаны на вертела и поглощались воинами. Вся долина была покрыта дымом тысяч костров, ветер относил его на восток, прямо туда, где ждал Кин.

Тамука не спеша, с мрачным удовлетворением обошел вокруг груды голов, принадлежавших мужчинам, женщинам, детям, собранным из различных земель, — светлые были из Норсы, темные и черные из Карфагена и Зимбы, плосколицые и узкоглазые из Чина и Ниппона, со всех подвластных меркам стран.

Загон наконец опустел, осталась последняя партия скота. Жертвы были до странности тихими, их души, как представлялось Тамуке, уже были мертвы от страха. Вот из тысячи осталась сотня, через несколько минут — всего несколько человек. Тамука обнажил свой меч и подождал, пока остались всего двое. Он наметил одного из них, пожилого мужчину, захваченного не очень давно.

— Итак, ты остался один, — резким голосом обратился к нему Тамука.

Любимчик из Констана не опустил глаз и смотрел прямо на щитоносца.

— Вам не удастся истребить нас, всех, — прошипел он. — Даже если убьете десять миллионов, Кин все равно разобьет вас.

Старик сжал губы и плюнул в лицо Тамуке.

С яростным криком щитоносец размахнулся и отсек голову скоту, прервав его презрительный смех. Голова, извергая фонтан крови, покатилась по каменному настилу. Тамука схватил ее за волосы и зашвырнул на вершину кургана; открытые глаза продолжали смотреть на него сверху. Тяжело дыша, Тамука оглянулся на мясников. Те неподвижно застыли, только прерывистое дыхание срывалось с их губ да капли крови продолжали стекать с мечей на землю. В воздухе возникла напряженность.

— Вырежьте его сердце и внутренности. Я съем их за обедом. — приказал Тамука и повернулся, чтобы уйти.

В стороне он увидел последнего из оставшихся скотов. Ему не говорили, что он будет жить, таков был замысел Тамуки, призванный сломить волю пленника. Теперь он был единственным из всего отряда, захваченного в плен в первые дни войны. Пленник стоял неподвижно, лицо его было пепельно-серым, на голове еще сохранилась повязка, прикрывавшая рану, едва не ставшую смертельной. Тамука по выражению его глаз видел: скот уже понял, что ему предстоит пережить этот день.

Пленник стоял неподвижно, следя за Тамукой настороженными глазами, его голубой мундир янки был забрызган кровью. Вот он достал из кармана плитку табака, отломил кусочек, и его челюсти стали равномерно двигаться. Эти скоты имели отвратительную привычку жевать табак.

— Я решил оставить тебя в живых, — сказал Тамука.

Янки не ответил, просто продолжал жевать, время от времени сплевывая себе под ноги и неприязненно наблюдая за Тамукой.

— Я уже давно умер, — наконец произнес он. — Так что мне все равно.

Тамука в приступе ярости чуть было не прикончил последнего пленника вслед за остальными жертвами. Янки улыбнулся, его седая борода встопорщилась.

— Подойди и убей меня, если тебе станет от этого легче. Эндрю всех вас отправит в ад, а я уже буду там и встречу тебя.

Опасаясь, что новый приступ гнева может сорвать его план, Тамука развернулся и пошел прочь, так и не увидев слез яростного бессилия в глазах старшего сержанта Ганса Шудера.