С этого момента все принялись нападать друг на друга. Люди, которые поднимали корзины, не могли уяснить, что им кричат с высоты. Укладчики кирпичей бросали в них камни и доски. Один человек не знал, чего хочет другой.
Не только строители башни, весь город пришел в неистовство. Грандиозный план Армилуса рушился на глазах. Строгая система, выстроенная Каином и его сыновьями, пошатнулась. Обозленные люди никого не слушали. Весь день и ночь они бегали по городу с факелами, поджигая дома и шалаши. От их ярости нигде не было укрытия.
– Ты должен выйти на площадь и припугнуть всех! – кричал на Каина Армилус.
– Что я им скажу, если они не понимают моих слов? А я не понимаю, что они мне отвечают! – визжал Каин в ответ.
Толпа начала приближаться к замку правителя города. Каин видел, что не может никуда спрятаться от вавилонского столпотворения. Он сидел на своем троне, вслушиваясь в нарастающие крики. Удары по дверям его замка становились сильнее и жестче. Совсем недавно тихие и покорные жители Вавилона рвались к нему и его детям. Двери уже скрипели и вываливались из петель.
И вот это случилось. Толпа ворвалась в его замок. Первым к Каину подбежал мужчина с ножом. Он со злостью смотрел в лицо верховного жреца Вавилона. Каин его узнал. Это был отец ребенка, которого он первым принес в жертву.
– Что сейчас говорят тебе твои звезды? – закричал мужчина, замахиваясь ножом.
Каин даже не попытался устраниться или прикрыться, когда рука налетчика взмыла в воздух. Удар пришелся прямо в сердце.
– Надеюсь, на этом всё! – успел прошептать верховный жрец перед смертью.
Последнее, что он услышал, это был мерзкий смех Армилуса.
– Не надейся, – прохрипел злодей, – мы еще не закончили! Готовься к новому рождению, мой друг.
На Армилуса тоже замахнулись ворвавшиеся, но он сделал шаг назад и исчез в туманах Вечности.
Тогда вся ненависть и ярость жителей Вавилона обрушилась на сыновей Каина. Их черные мертвые лица свалили в кучу рядом с телом правителя.
Ханаан успел убежать. Он стал началом нового племени чернокожих людей.
Жизнь четвертая
Каин открыл глаза.
Армилус стал проклятьем жизни и смерти Каина. Он не давал ему умереть и возвращал в Божий мир, когда это было ему угодно. Прежде Армилус возрождал Каина в телах других людей, которые уже сколько-то лет до этого жили на земле.
Впервые Каин по воле Армилуса родился.
Началось все вроде бы, как обычно: Каин открыл глаза и начал вспоминать свою историю, пытаясь разобраться, почему так мерзко на душе. Вспомнил быстро, а где находится, долго не мог понять. И вдруг догадался: он – еще не родившийся плод в животе у женщины. А рядом – одно из проклятий всей его прошлой и будущей жизни – потомок Сима, глаза которого еще не раскрылись. Было так соблазнительно набросить на него пуповину и чуть крутануть. Разве не ради этого его позвали сюда на этот раз? Каин – охотник. А это жертва. Его цель – ее смерть. Можно все сразу завершить и в течение нескольких минут освободить себя от брата, которого Бог, как повелось, будет любить больше, чем его. Не страдать, не мучиться, не завидовать. Просто жить.
Возможно, он так бы и поступил. Каин уже начал ручками и ножками двигать своего брата шейкой к пуповине. Тот еще не проронил ни звука, еще не осознал, что должен вот-вот родиться, а его ждала гибель. Потому что Каин уже все понимал и ненавидел своего братишку с утробы матери. А тот еще ничего не знал ни про настоящее, ни про будущее, ни про прошлое. Не знал.
И не должен был узнать.
– Играют, – сказала Ревекка, поглаживая свой живот, – они с самого начала вели себя шумно, но сегодня особенно. У них там прямо настоящая борьба развернулась.
– Это тебя Бог наградил. Двадцать лет ты сомневалась, что можешь родить, а теперь сразу двое! И они тебе напоминают о себе, чтобы ты радовалась, – утешила Ревекку сестра, которая шла рядом, – а раз играют – значит, много радости принесут. Вот посмотришь, мои слова всегда исполняются! Поэтому тоже радуйся!
Ревекка села на бревно и попросила воды. Они шли от источника и несли большие кувшины к вечерней трапезе.
– Так, может, тебе не сидеть, а постараться быстрее до шатра дойти? – спросила ее сестра. – Что ж на дороге-то раскисать?
– Боюсь, не получится мне до шатра идти. Я сейчас и встать с бревна боюсь.
– Не бойся! Ты попробуй! В шатре лучше, чем на дороге! А я тебе помогу. Кувшины оставим и потихоньку пойдем.
Ревекка посмотрела вперед: идти было недалеко, но женщина не знала, справится ли она с этим расстоянием. Все-таки попыталась встать.
От этого толчка еще не родившийся соперник Каина тоже открыл глаза. И с удивлением посмотрел, как стараниями брата, на его шее завязывается смертельная петелька из пуповины. Да так проворно, что высвободиться от нее уже не получалось. Но он уже знал, что от петельки надо обязательно освободиться. Как же поступить? А если быстро опуститься вниз, то петелька соскользнет и останется над головкой, а не вокруг шейки! Он так и сделал.
Ревекка вскрикнула и чуть не упала на дорогу. Сестре пришлось уложить ее на траву и побежать за помощью.
Только что избавившийся от петельки, еще не родившийся мальчик понял, что надо выбираться именно в том направлении, и сделал еще один рывок к низу живота мамы.
– Ты, наверное, хочешь выйти первым? – не словами, а каким-то чувством проговорил ему второй плод, преграждая ножкой дорогу на выход.
"Как странно, – подумал мальчик, – мы еще не можем разговаривать, а в его взгляде столько страшного и неприятного. Почему он на меня так смотрит? Какие черные мысли он присылает мне! Что я ему сделал?"
И ему так захотелось куда-то деться. Он уже понял, что спасение – внизу. Надо просто немного сил. Совсем немного сил. Но его соперник с тяжелым взглядом остановил эти попытки:
– Ты же понимаешь, что мы находимся внутри мамы? Ты девять месяцев слышал ее голос, успел полюбить ее сильнее всех на этом свете. Хочешь ее увидеть, обнять ее, прижаться к ней. Этого ничего не будет. Я не успел убить тебя, но если ты сунешься первым, то я убью ее. Поэтому, милый братец, подожди сначала, когда я появлюсь на свет, а потому уже выходи. Если не побоишься. Потому что я постараюсь сделать невыносимой твою жизнь!
Услышав такие слова, мальчик отступил ради мамы, в которой он находился. И дал выйти на свет своему злому брату. А тот в последний момент злобно взглянул на него и с силой ударил пяточкой по голове.
– Какой красненький! Никогда не видела, чтобы при рождении у ребенка было столько волос по всем телу. И кожа необычная! Красная-красная! – удивилась сестра Ревекки.
– Лишь бы был здоровым! И целым! – прошептала в ответ Ревекка. – А второй?
– Второй тоже выходит! Держит первого за пятку! Чтоб не отстать!
Он тоже красненький?
– Нет! Этот беленький, как все дети! И без шерсти! Зато первый какой буйный! Так и брыкается!
Шестидесятилетний муж Ревекки Исаак вернулся домой только к вечеру. Женщина уже пришла в себя. Ей приготовили мясной бульон, напекли свежих лепешек, а сестра слепила и поджарила шарики из гороха нут и крупы булгур – фалафели, которые Ревекка так любила с домашним хумусом. Этот соус в Ханаане, где они сейчас жили, готовили по-другому. Добавляли много перца и зиры. А на родине Исаака Харране готовил более нежный хумус, потому что его сдабривали лимонным соком. Ревекка тоже была из Харрана, знала этот рецепт. Поэтому у них в доме гороховый нут всегда был очень легким, с освежающим вкусом. Исаак и Ревекка готовили его себе раз в несколько дней. И теперь они опускали горячие фалафели в миску с хумусом и тихонько говорили о том, как прежде боялись остаться бездетной парой, но Господь про них не забыл и решил порадовать! Родилась сразу двойня! Первенец такой бойкий и необычный. С красной кожей, поросший волосиками. Исаак предложил ему дать имя «Исав» – волосатый, а второго, который поспокойней, назвать Иаковом, «схватившим за пятку». И не надо ничего придумывать. Ведь имя должно рассказывать о родившемся человеке.