– Ну а Шувалова придерживалась того мнения, что Гаршин виновен? – спросила я.

Лисицкий выдержал небольшую паузу и чуть склонил голову набок.

– Тамара Аркадьевна, кстати, незадолго до ее трагической кончины признавалась мне, что прямых и убедительных доказательств причастности моего клиента к попытке убийства нет. И я думаю, что она бы изменила свое мнение. Я бы постарался убедить ее…

Я не стала спорить. Хотя Костин убеждал меня совсем в другом – а именно в том, что Шувалова была уверена: Гаршин – отморозок, и место ему, естественно, в тюрьме.

– Вы хотите знать, что я сама думаю? – переспросила я. – Хорошо, я вам скажу. Родители Гаршина, насколько я поняла, довольно влиятельные люди. Естественно, они имеют возможности устранить нежелательных людей, мешающих вытащить их отпрыска. К этим людям принадлежала Тамара Шувалова. Поэтому руками неких людей Шувалова и была устранена. А дело было передано судье Антипову, у которого, по моим данным, несколько другое видение обстоятельств дела.

– Это всего лишь совпадение, – парировал Лисицкий. – Может быть, это высшие силы встали на сторону моего клиента.

«О, ну это совсем уже что-то новенькое!» – не могла я скрыть усмешку. Адвокат, опирающийся, как правило, на земные и материальные вещи в своей деятельности, вдруг вспомнил о потустороннем.

Собственно говоря, разговор можно было заканчивать. Пятнадцать минут уже истекли, более того, сверх набежало еще пять. Лев Романович, увлекшись, вроде бы как и не гнал меня, но я, по сути, свою задачу выполнила. Адвокаты вообще, как мне кажется, влюблены в свой голос, в свою манеру говорить, плести словесную вязь, опутывая ею слушателя. А если еще прибавить бархатистый тембр голоса, почти гипнотизирующий и даже убаюкивающий… В общем, Лисицкий был профессионалом и сейчас, по всей видимости, предавался нарциссизму – на моих ушах оттачивал свое мастерство и одновременно любовался им.

Я же заявила о своем присутствии. Нет сомнений в том, что этот факт вскоре станет известен подследственному, а также тем, кто стоит за ним. И если они виновны в смерти Шуваловой, то наверняка от них следует ожидать каких-то действий. А если получится, то их можно и спровоцировать. Но это все дело будущего. А сейчас пора благодарить Льва Романовича и откланиваться.

– Желаю вам удачи, Танечка, – расплылся адвокат в елейной улыбке, едва я заикнулась о том, что собираюсь уходить. – И лучше бы вам, конечно, отработать другие версии.

Я ничего не возразила на это, попрощавшись с Лисицким.

Я лежала на диване и смотрела телевизор. На часах было уже почти десять вечера, когда раздался телефонный звонок. Я подняла трубку и услышала знакомый мне восторженный голос. Это был Никита Владимирович Костин.

– Татьяна, извините, что беспокою. Но есть кое-какие новости. Нам нужно обязательно встретиться, и желательно прямо сейчас.

В его интонациях чувствовались напор и некая безапелляционность. Он был уверен в том, что собирается делать, и я, судя по всему, должна сейчас подстраиваться под него.

– А что случилось? – все же решила уточнить я.

– Не по телефону, – оборвал меня Костин. – Где мы можем встретиться?

– Давайте лучше у меня дома, – ответила я и продиктовала судье адрес.

Он тут же отключил связь, пообещав быть через полчаса. Я потянулась и прошла на кухню, чтобы сварить кофе.

Насколько я успела узнать Костина, он был человеком эмоциональным и поэтому склонным ко всякого рода импульсивным поступкам. Возможно, этим и объясняется этот его звонок. Но он же судья, и судья опытный, поэтому все же вряд ли отдается эмоциям безоглядно, во всяком случае, в делах. Но звонок этот меня заинтриговал. Ждать, однако, мне оставалось недолго – всего каких-то двадцать минут.

Никита Владимирович явился даже раньше минут на пять. Прямо с порога, едва закрылась дверь, он объявил мне:

– Я нашел нечто важное. У себя в сейфе. Тамара мне передавала кое-какие материалы, но я после того, как она умерла, туда не заглядывал. Просто как-то было не до того. Но сейчас вспомнил.

Я пригласила судью пройти в комнату и поставила перед ним чашку кофе. На нее он не обратил никакого внимания. Был весь сосредоточен на папке, которую вынул из «дипломата».

– Вот здесь есть кое-что относительно судьи Антипова.

– Компромат? – тут же спросила я.

– Да. Видимо, она чувствовала, что от Антипова исходит угроза, и решила подготовиться.

– А что там за материалы?

– Посмотрите, очень интересно. – Никита Владимирович протянул мне папку.

Я взяла папку и вытащила оттуда листок бумаги. Это было заявление Тамары Аркадьевны Шуваловой, адресованное в прокуратуру. В нем она описывала несколько подозрительных, с ее точки зрения, эпизодов, связанных с деятельностью своего коллеги, судьи Антипова Сергея Владимировича. Я несколько разочарованно пробежала глазами документ. В нем, к сожалению, не содержалось ничего, что могло бы доказательно свидетельствовать о том, что Антипов – коррупционер.

– Вы удивляетесь, почему там прямо не написано, что Антипов – нехороший человек? – прочитал мои мысли Костин.

– Ну да, – согласилась я.

– Потому что он не совсем дурак, – ответил Никита Владимирович. – И документальных свидетельств найти не удалось. Но она все равно решила подстраховаться. К сожалению, ей это не помогло. Но в этой бумаге есть кое-что, что может помочь вам, Татьяна. Видите, там она говорит о контактах между Антиповым и отцом подследственного Гаршина, неким Павлом Николаевичем. Этот бизнесмен, а по некоторым данным, просто бывший бандит, скорее всего предлагал Антипову взятку…

– Но мы-то это доказать не можем! – воскликнула я. – Вы, Никита Владимирович, не можете, как юрист, этого не понимать!

– Доказать не можем, а, например, начать наблюдение за Антиповым можем. Поэтому я и пришел к вам. Мне кажется, частному детективу сделать это сподручнее, чем, скажем, мне.

Я задумалась, и мои размышления скорее были проникнуты скепсисом, нежели энтузиазмом по поводу предложения Костина. Хотя, чем черт не шутит, может быть, и стоит рискнуть.

– Завтра, между прочим, первое заседание с Антиповым в роли главного судьи. Слушается дело Гаршина, – заметил Никита Владимирович.

– Что ж, я, безусловно, приду, – сказала я. – А пока подумаю, что можно сделать с этим.

Я кивнула на заявление Шуваловой. Собственно, юридических зацепок там не было никаких. Были просто подозрения в адрес коллеги Антипова, которые, как известно, к делу не пришьешь. Никита Владимирович это, по всей видимости, тоже понимал. И все равно примчался ко мне поздно вечером.

Почему? Потому что он такой импульсивный? Потому что очень хочет, чтобы я занялась версией Антипова? Только ли потому, что желает отомстить за убитую подругу-коллегу? Или я просто понравилась ему как женщина и он использовал это заявление как предлог? Взгляд, брошенный Костиным на меня в прихожей перед уходом, можно трактовать и таким образом. Но почему тогда не сделал попытку переломить в этом плане ситуацию? Не почувствовал ответных флюидов?

Словом, вопросов насчет Костина было достаточно. Я не могла исключать того, что и он мог быть причастен к убийству своей коллеги. Мало ли что там между ними произошло, о чем не знаю я, о чем не знают ни Ксения, ни другие окружавшие Тамару Шувалову люди!

А с другой стороны, если Костин в чем-то там замешан, то зачем он стал советовать Ксении обратиться к частному детективу? Чтобы окончательно отвести от себя подозрения?

Но если продолжить задавать себе эти вопросы, на которые ответы все равно получить сейчас нельзя, можно сойти с ума. А по идее, мне нужно сейчас просто дождаться завтрашнего утра, чтобы отправиться в суд и познакомиться с другими персонажами дела.

Придя утром к зданию суда, я заметила на улице необыкновенное оживление. Везде сновали энергичные молодые люди неформальной наружности, в каких-то странных, непонятных простому обывателю одеждах – причудливого фасона кожаных куртках с понавешенными на них фенечками. Головы молодых людей и подруг украшали самые причудливые прически – от полного отсутствия растительности до косичек, а также просто нечесаных и немытых лохм. В толпе мелькали журналисты, знакомые мне по различного рода городским тусовкам. Прибыло даже телевидение.