Здоровье, сила, настроение человека зависят от состояния его ульвей. Она должна всегда находиться поблизости. Если ульвей оказывалась «склонной к побегам» (чем объяснялись частые болезни, обмороки, приступы эпилепсии и т. п.), то делали ее изображение из металла и хранили у старшего в роду в домашнем алтаре либо у шамана в коссуле (ящике с шаманскими духами-помощниками).

На фотографии ниже, кроме ульвей, мы видим маленькую фигурку в суконном халате, подпоясанном синим поясом. Рядом с ней — детская игрушечная чашка с блюдцем, миниатюрные лыжи и зимняя обувь, лук и нож. Это дангольс — изображение умершего родственника. Оно делалось по указанию шамана, если умерший постоянно снился. Считалось, что это происходит потому, что Хоседэм не пускает его ульвей в Нижний мир (если он умер слишком рано или не своей смертью) и он вынужден вернуться в Средний мир. Дангольс хранили на месте покойного, снабжали необходимыми вещами, периодически кормили и поили.

^{Две латунные фигурки слева — ульвей женщины и мужчины. По центру — дангольс, кукла-заместитель умершего. Этнографическая коллекция М. А. Прудченко, с. Туруханск, Красноярский край. 2020.}

^{Фото О. Б. Христофоровой}

Похожий обычай был у хантов и ненцев (в основном в родах хантыйского происхождения). Каждому умершему (кроме маленьких детей, души которых сразу улетали на небо) до погребения или сразу после него делали сидрянг — «тень», «двойник» (от слова сидя — «два»). Лицом ему служила пуговица или монета, телом — деревянный чурбачок, иногда тело отсутствовало — его заменяла специально сшитая маленькая одежда. В течение примерно трех лет сидрянг держали в жилище. Во время еды его сажали за стол и «кормили» паром от горячей пищи. У него были свои чашка, ложка и табакерка. Фигурку укладывали «спать» на место покойного, раз в месяц для него забивали оленя. По окончании этого срока сидрянг сжигали или хоронили в маленьком гробу неподалеку от места захоронения человека. Считалось, что после этой «второй смерти» умерший превращается в жучка си и связь с ним прекращается. По более ранним материалам, фигурку через три года оставляли в специально изготовленной деревянной избушке на кладбище и четыре раза в год приносили ей жертвы, пока избушка не сгниет. После этого всякое общение с «заместителем» умершего (соответственно и с самим покойным) прекращалось. Обские угры хранили фигурку до того времени, пока не удостоверялись, что родился ребенок, в которого вселилась данная душа.

Однако если покойный был шаманом, долгожителем или удачливым охотником, перед «вторыми похоронами» спрашивали сидрянг, приподнимая его голову, о том, не желает ли он стать нгытарма (ненцы; у хантов и манси — итэрма, иттарма, иттерма). В случае согласия (если голова сидрянг становилась тяжелой) с фигурки снимали одежду и прятали под корни дерева, а оставшуюся голову одевали в новое облачение. Ненцы других родовых групп (не хантыйского происхождения) фигурки сидрянг не делали. Лишь через семь — десять лет после смерти для некоторых умерших, прежде всего шаманов, долгожителей или других выдающихся людей, изготовляли фигурку нгытарма. Шаман шел на кладбище и, вернувшись, говорил родным, что труп разложился, покойник превратился в насекомое, «по земле ходит, на ноги встал, значит, жить будет, просится к родным в чум», после чего срезал верхушку одного из окружающих гроб деревянных шестов и делал из него изображение, которое хранилось в семье умершего. Глубоких стариков могли и при жизни называть нгытарма.

В отличие от духов хэхэ, нгытарма хранили не в священной части чума, а в изголовье постелей; возили в женской — «нечистой» — нарте (по мнению ненцев, все, что относится к покойному, — самай, «нечистое», и «другой нечистоты не боится»). Однако в отличие от фигурки сидрянг, которую считали чуть ли не живым существом, связь нгытарма с его прототипом менее выражена, что обусловлено более продолжительным сроком хранения фигурки в жилище (иногда нгытарма хранили «вечно» — в течение нескольких поколений). Кроме того, личина нгытарма представляет собой стилизованное изображение, тогда как «лицу» сидрянг придавали индивидуальные черты покойного. Нгытарма отличается от сидрянг еще по нескольким параметрам: его «кормили» редко — примерно раз в полгода, не укладывали «спать», но при этом у него были важные функции. Например, нгытарма использовали для гадания, предсказания погоды. Чтобы усмирить буран, фигурку нгытарма ставили на грузовую нарту. Полагали, что он охраняет чум, ищет потерявшихся оленей. Нгытарма шамана использовали в лечении — прикладывали к больному месту.

^{Рисунок фигурки нгытарма, изготовленной ненцами.}

^{Иллюстрация Веры Пошивай (по изданию: Соколова З. П. О культе предков у хантов и манси // Мировоззрение финно-угорских народов: сб. науч. тр. / АН СССР, Сиб. отд-ние, Ин-т истории, филологии и философии; отв. ред. И. Н. Гемуев. — Новосибирск: Наука: Сиб. отд-ние, 1990.— 216, [1] с.: ил. С. 58}

Подобные трансформации — из души умершего в духа-покровителя — в целом характерны для культа предков; они наблюдались и у других народов Сибири. Так, у бурят хранителями-эдзетами становились души именитых людей, шаманов. Но все же большинство умерших отправлялись в мир мертвых, расположенный в Нижнем мире. Там они живут той же жизнью, что и люди на земле, — охотятся, ловят рыбу, ставят чумы или строят избушки, шьют одежду и готовят пищу. Только солнце светит там тускло, а небо — как туман. Иногда «солнцем мертвых» называли луну, иногда — полярное сияние.

В мире мертвых все наоборот: умерший человек там оживает, а убитые для поминальной трапезы олени становятся его ездовой упряжкой. Поэтому во время похорон все вещи, которые оставляют покойному, — одежду, охотничье снаряжение, швейные инструменты, посуду — ломают, рвут, разбивают, тупят. Там, в мире мертвых, все это станет целым и новым. Самого покойного одевают в некрепко сшитую одежду, надрывают ее и протыкают обувь, тело укрывают шубой, положенной поперек или подолом к лицу, левую полу кладут поверх правой — не как у живых: там, в загробном мире, все станет как надо. И припасов с собой дают покойному немного: кусочек мяса, по щепотке чая и табака — там у него будет обильная трапеза и полный кисет. Если положить умершему много еды, в мире мертвых она превратится в крошки.

По представлениям орочей, «загробный мир — это точная копия земли, вернее, как бы зеркальное и негативное ее отражение. Там все наоборот: старик, попадая в загробный мир, превращается в ребенка, ребенок — в старика, умный — в глупого, удачливый — в неудачника, весельчак — в унылого скептика, целая вещь — в разбитую, сломанную или разорванную, хорошая вещь — в плохую, и наоборот. Следствием такого представления о загробном мире является то, что орочи, хороня покойника, кладут в гроб изорванную специально для этого одежду, разбитую посуду и поломанное охотничье снаряжение» [1, с. 326–327].

Интересное и при этом редкое по своей позитивности описание загробного мира ительменов первой половины XVIII века приводит Георг Стеллер.