По материалам XIX века, якуты из-за постоянных притеснений со стороны русских считали даже грехом подойти к русскому. Все якутки боялись даже называть русского нуучча («русский»), а говорили торгуомай, атыыхыт («покупатель»). Если якутка входила в связь с русским, то ее называли нуучча мунгнаабыт дьахтара («женщина, замученная русским»). Такую якутку уже не называли якутским именем, ей не позволяли пройти мимо готовящейся пищи, а если она проходила мимо какой-нибудь чашки с пищей, то эту пищу уже не ели. По якутским поверьям, видеть во сне медные (то есть русские) деньги — к слезам, играть во сне в карты — к худу, водку во сне пить — к худу, видеть зажженные церковные свечи — к худу [74, с. 118].
Как видим, в мифологии народов Севера нелегко провести границы между «иными людьми», почти духами, и другими этническими группами: они говорят на ином, непонятном языке; они выглядят и одеваются иначе; у них иные орудия труда и войны, иные обычаи, они опасны, и от них нужно защищаться либо налаживать с ними отношения.
Глава 6. Животные и растения как другие люди
Еще более любопытно, что в северных мифологиях животные также воспринимались как «иные люди», близкие и духам природы, и «альтернативным человечествам». Животные, птицы, растения в своих селениях выглядели как «настоящие люди», у них были свои обычаи, они разговаривали на своем языке и даже понимали человеческую речь. С ними нужно было налаживать отношения, и они тоже встраивались в пищевые цепочки: человек охотится на некоторых животных, как на него самого охотятся великаны-людоеды и демоны болезней.
Нивхский мифологический рассказ
В давние времена один нивх пошел в лес на охоту и заблудился. Проблуждав много дней, увидел сон, где какой-то человек приглашал его в свое селение, находящееся в середине горы. Там его встретили как почетного гостя. Герой поначалу решил, что это нивхское селение, но оказалось, что это селение пал нивхгу, горных людей-медведей, которые в своем мире снимают шкуры и выглядят как обыкновенные люди. Человек, который ему приснился, оказался их хозяином. Однажды он рассказал герою, что ему недолго осталось жить: «Я лишь этот год своих товарищей еще увижу. В будущем году разве их увижу? Пока я живу, я над своими товарищами начальник. Вот поживу, но скоро человеком не буду. Таков закон. Мы, горные люди-духи, временами злому духу дозволяем себя убить». Наш товарищ спросил: «Что же это за злой дух?» Тогда горный дух сказал: «Морской злой дух.
Мы о вас “голые люди”, “в нижней земле живущие люди” — так говорим. Морские люди, о вас разговаривая, “людьми, живущими на сухой земле” — так называют. Морской дух (бог) тоже человек. Но приходит такое время, и мы его злым духом считаем. У духов гор и духов моря, когда время подходит, есть закон — воевать. Если горный человек победит — морского человека убивает. Если морской человек победит — горного человека убивает. Таков закон. Раз закон таков, то что же поделаешь? Но когда бы мы ни воевали, мы, горные люди, слабыми оказываемся, никогда не побеждаем». Когда наступило время битвы, герой отправился вместе со своим новым другом. Выйдя из горы, тот надел шкуру медведя и понес героя на своей спине. Спустившись к морю, увидели: большущий сивуч к берегу плыл, кричал, шумел. Герой спросил медведя: «С этим ли ты будешь сражаться?» Медведь, от страха потеряв дар речи, только головой закивал. Тогда наш товарищ сказал: «Да это же сивуч! Мы его едим. Что я его бояться буду? Это нами убиваемый и съедаемый зверь. У нас, у нивхов, имеется закон — есть род сивучей… Ты спокойно сиди, я вместо тебя сражаться буду». Герой копьем заколол сивуча, поднялся в гору, сказал: «Такой, что ли, ваш злой дух? Мы-то его зверем считаем, его мясо едим». Разведя огонь, поджарил мясо сивуча, своего медведя покормить хотел; медведь поначалу отказался, но нивх его убеждает: «Это хорошо, ешь! Всегда, когда вы сражаетесь, то победы не знаете. А я тебе скажу, что отныне вы тоже побеждать будете, несомненно, если убивающего вас злого духа есть будете». Тогда медведь свою шкуру снял и тоже ел («Мясо, конечно, вкусное. Много ел», — комментирует рассказчик). Вновь обернувшись медведем, горный человек отвозит нивха на закорках в свое селение, где сообщает радостную новость своим соплеменникам: «А я-то полагал, что сильнее меня людей нет, но этот наш товарищ нашего злого духа злым духом даже не считает». В благодарность за помощь горный хозяин дает нивху в жены свою сестру, отвозит их в его селение и на всю жизнь обеспечивает нивха удачей в охоте [27, с. 117–121].
Сивуч.
Shutterstock
Попробуем прояснить мифологическую логику этого рассказа. В нем представлена система из трех частей: горный мир — человеческий мир — водный мир, причем каждый следующий уровень оказывается слабее предыдущего (человек слабее горных людей, сивуч слабее человека). С привычной для нас, человеческой, точки зрения, получается парадокс: верхний уровень системы оказывается ниже нижнего (впрочем, судя по удивлению нивхского медведя — «Как слабый человек мог победить страшного сивуча?» — для него это тоже парадокс). Однако никакого парадокса не будет, если увидеть, что со сменой уровня меняется и точка зрения, как если бы вертеть штурвал с тремя рукоятками: для сивуча человек оказывается вверху (сильнее), а медведь — внизу (слабее). В итоге система является замкнутой и внутренне согласованной. Это похоже на детскую игру «Камень, ножницы, бумага»: камень ножницы затупит, ножницы бумагу разрежут, но бумага камень завернет.
Любопытно, что в мифологии северных народов не только «настоящие люди» видят животных не в их истинном — человеческом — облике, а в звериной шкуре, но и наоборот — животные видят людей зооморфными! Например, эскимосы рассказывают, как родители послали сына жить среди нерп, чтобы он изучил их повадки и стал умелым охотником. Нерпы в глазах юноши имели человеческий облик. Однажды нерпа-учитель показала ему приближающуюся птичку и объяснила, что это охотник-человек, который идет их убить. Оказалось, что нерпы видят людей в облике птиц. По мифам эскимосов и палеоазиатов, в древние времена люди и животные были подобны друг другу, говорили на одном языке и мало различались своими обычаями. Они превращались друг в друга, просто надевая и снимая разные шкуры. В ритуалах, когда люди надевают шкуры или маски животных, они возвращаются в те времена первотворения.
Такая мифологическая логика противоречит привычному нам противопоставлению природы и культуры, животных и человека. Действительно, связь между ними гораздо более тесная и сложная, чем в современных представлениях. Можно выделить четыре основных мифологических сюжета, объединяющих людей и животных:
1) родоначальниками народа являются животные, например: ворон у палеоазиатов, лебедь у бурят и кумандинцев, собака у эскимосов;
2) животные происходят от человека, как медведь у нганасан и хантов или кукушка у обских угров и самодийцев;
3) животные и люди объединяются вместе: в том или ином животном или растении группа людей (клан, подразделение племени, брачная секция) видит свой символ или эмблему — этот тип объединения называется тотемическим; как правило, верят, что после смерти люди данной группы превращаются в животных или растения этого вида;
4) животные считаются людьми, но принадлежащими другим мирам, как в мифологическом рассказе нивхов, приведенном выше: люди-медведи и люди-тигры (нивхи, нанайцы), люди-чайки и люди-вороны (энцы), люди — белые медведи, люди-моржи и люди-косатки (чукчи и эскимосы) и т. д. Они живут в своих особых мирах и выглядят как животные или птицы лишь при контакте с людьми Среднего мира.
Нивхский мифологический рассказ «Храбрый гиляк и благодарный тигр»
Отец, его сын и сын его зятя втроем отправились на соболиный промысел. К балагану добравшись, сделали жертвоприношение морю, горе, а в балагане — огню. Когда они поели, пришел большой тигр и загородил входную дверь. Ночью отцу приснился разговор с этим тигром; на вопрос, зачем тигр пришел к ним, тот отвечает, что поскольку сын этого человека бахвалится, то тигр хочет померяться силой с юношей; попросил, чтобы отец и сын его зятя ушли, оставив в балагане только этого юношу.
Выпустив двух мужчин, тигр снова загородил выход. Герой, угрожая тигру топориком, заставил его податься назад; затем, изловчившись, вскочил на тигра, наступив между его ушей, и сразу же перелетел на росшую рядом толстую лиственницу. Тигр попытался было полезть на дерево за юношей, но попал шеей в развилину и стал задыхаться. Нивх спустился пониже и, ухватив тигра за затылок, потянул и таким образом высвободил его из развилины.
После того как герой поел, он опять увидел стоявшего снаружи тигра, явно чего-то ожидавшего. Юноша собрался было выстрелить, но тигр попятился, как бы давая понять, что не имеет враждебных намерений. Верхом на тигре герой добрался до горной плеши. Перед стоявшим там домом висело много тигровых шкур; тигр, стряхнув шкуру, превратился в человека, пригласил нивха войти в дом. Внутри сидели старик, старуха — родители человека-тигра и девочка, его сестра. Родители согласились на просьбу их сына в благодарность за его спасение отдать нивху свою дочь в жены. Угощали его и рыбой, и мясом выдры, и мясом медведя. На другой день, когда нивх возвращался в свое селение, шесть человек-тигров отнесли туда множество пушнины.
На другой год герой, нагрузив три лодки пушнины, отвез их на обмен к маньчжурам. Позднее, по возвращении, пошел на охоту, встретился у балагана со своими новыми сородичами-тиграми, которые его проводили в дом его будущей жены; на следующий день с женой отправились в свое селение [48, с. 93–94].
