— Таких людей принято называть толстокожими, но они тоже нужны. До прошлого лета мы даже не замечали, насколько мы все связаны друг с другом, и только когда его ранили, стало понятно, что все мы едины, мы — центр происходящих перемен. А когда две недели назад мы пережили эту катастрофу на Потомаке, то почувствовали, что значит потерять кого-нибудь из нашей команды.
— Я помню одного хулигана в моем родном городке Уотервиле, — произнес Джон с улыбкой. — Он постоянно третировал меня, а я его ужасно боялся. Наконец однажды я разозлился и побил его. Я почувствовал себя полностью отомщенным. На следующий день по дороге в школу я увидел у него поставленный мною синяк под глазом, ну а после школы ко мне подошел его брат, который был в два раза больше меня, и отлупил меня до полусмерти. То же самое и здесь у нас с тугарами и мерками. Поэтому я и боюсь. Если мы потеряем Русь, придется отступить в Рим, но мы уже не сможем вернуться. Все это окажется потерянным навсегда.
— И что случится потом?
— Знаешь, Эндрю затеял рискованную игру, — сказал Джон, понизив голос до шепота. — Как только мерки прорвут оборону и обнаружат, что страна полностью опустошена, они ринутся вперед независимо от того, будет у них еда или нет. Через шесть дней они окажутся здесь, а у нас нет ничего, что могло бы их остановить.
— Эндрю сказал, что задержит их на месяц. Джон покачал головой.
— Это только слова, последняя надежда. Я только молю Бога, чтобы Эндрю сам понял, насколько она несбыточна. Поверь, эти мерзавцы несут с собой смерть. Дайте мне месяц, и, возможно, я смогу найти какой-нибудь выход. Но боюсь, что на самом деле через месяц наши кости уже истлеют в ямах. Мерков не остановить.
— Будем надеяться, что ты ошибаешься, — прошептал Эмил, но Джон почувствовал в его голосе затаенный страх.
Они стали спускаться с холма. Два солдата на строительстве сооружений отсалютовали им, а крестьяне, кажется, даже не обратили на них внимания — они работали.
Эмил потащил Джона в сторону длинного ряда палаток. Полог у большинства из них был откинут, и Джон увидел стоящие кровати с ранеными. Он понимал, что должен войти и поговорить с людьми хотя бы пару минут, ободрить их, но он просто не мог заставить себя сделать хотя бы шаг.
Он слышал стоны, невнятные мольбы, свистящее дыхание человека, раненного в грудь; слышал, как страшно, с хрипом втягивал в себя воздух другой раненый, весь обмотанный бинтами. Джон чувствовал, что еще немного, и он сам упадет в обморок.
«Господи, только не это. Лучше умереть мгновенно, чем оказаться у Эмила на операционном столе, с ужасом ожидая, что за этим последует».
Он на минуту вспомнил госпиталь в Колд-Харборе. Там у палатки лежал молодой парень, почти мальчик, обе ноги у него были ампутированы выше колена. Как он кричал…
— С тобой все в порядке, Джон? Эмил встревожено смотрел на него.
— Как ты выдерживаешь? — шепотом спросил Джон. Эмил попытался улыбнуться:
— Я и не выдерживаю. Просто все время напоминаю себе, что многих мне удалось спасти. А другие…
Он безнадежно махнул рукой.
— Лучше я вернусь на склады, — пробормотал Джон.
Эмил провел его в свою палатку.
— Выпей сначала.
— Мне нужно на ту сторону холмов, там собираются заложить оружейный завод.
— Посиди пару минут.
Джон слабо кивнул. Он пригнулся, вошел в палатку и сел на кровать Эмила. Тот достал из деревянного ящика бутылку и наполнил бокал.
Джон выпил его залпом.
— Отлично. Что это такое?
— Опий, настоянный на водке. Мы нашли его к югу от Рима.
— Какого черта ты мне дал эту дрянь? — заплетающимся языком спросил Джон.
— Настойка быстро тебя свалит. Тебе просто необходимо поспать. Считай, что это приказ. Или это, или я вскоре увижу тебя в госпитале с сердечным приступом или нервным срывом.
— У меня совсем нет времени, черт тебя побери, — прошептал Джон.
— А у кого оно есть?
Джон невнятно выругался, когда Эмил толкнул его, и послушно завалился на кровать — сил на сопротивление у него не осталось. Через пару минут он уже громко храпел.
— А вот я остался без места, — грустно промолвил Эмил и вздохнул.
Сам он не спал со вчерашнего дня, а ночью предстояло оперировать новых раненых. Резать, резать и резать — кажется, он теперь только этим и занимается.
Он посмотрел на записи, на свой микроскоп — в связи с лечением тифа и гнойных ран он занялся исследованием природы инфекций, а на стволах определенных деревьев удалось обнаружить плесень, которая убивала гнойные бактерии. Придется отложить эту работу до лучших времен.
Он вышел из палатки. Возле входа переминались с ноги на ногу помощники Джона.
— Идите-идите отсюда, найдите какой-нибудь укромный уголок и поспите! — приказал Эмил, замахав на них руками, словно на стаю гусей. — Приходите завтра утром.
Люди смущенно переглянулись, а потом с откровенной радостью отправились к ящикам и устроились на них. — Пойду раздобуду вам чего-нибудь горячего поесть, — сказал доктор. Он хотел еще зайти в палатку, в которой лежал мальчишка из Рима с раной в животе. После того как удалось вылечить Пэта, Эмил больше не отсылал раненных в живот в отдельную палатку — умирать. Раны в животе тоже можно лечить, но проблема в том, что ампутация занимает пять минут, а такая сложная операция — полчаса, а то и больше. На сей раз он насыпал в рану найденную плесень и теперь хотел посмотреть, распространилась инфекция или нет. Конечно, все в руке Божьей, но если плесень поможет, нужно будет отрядить людей в лес собрать ее побольше, а хирургам сказать, что можно использовать и это средство. Кажется, он о чем-то таком читал.
Он поднял глаза и увидел, как на холм карабкается поезд, а над ним колышется туша аэростата.
Эмил с негодованием фыркнул. «Нашли новый способ убийства», — гневно подумал он и забрался в палатку.
— Отличный денек, — пробормотал Эндрю и прислонился к дереву. Вдалеке что-то громыхало, почти как летняя гроза. Вспышка в небе над Суздалем, потом донесся грохот, рассыпавшийся эхом в холмах. Он постарался не думать о Кэтлин и Мэдди. Кэтлин, скорее всего, в соборе, учит молодых хирургов. Ужасная мысль — его жена нянчит малышку, а потом отправляется в госпиталь, берется за пилу и ампутирует руку или ногу, объясняя, как нужно резать и накладывать швы. Потом снова моет руки и идет к Мэдди.
— До ворот тысяча тридцать два ярда, — сообщил Эндрю, глядя на Юрия. — Деревьев ближе просто нет.
Юрий понимающе кивнул.
— Далековато, — сказал он, глядя в подзорную трубу.
— Ты уже практиковался?
— На самом деле у меня неплохо получается, — отозвался Юрий с гордостью.
Все надежды Эндрю были связаны именно с этим замыслом. Только он поможет им выиграть время.
— Все в порядке?
Юрий кивнул, не отрываясь от трубы.
— Они всегда соблюдают ритуал, — наконец произнес Юрий. — Суздаль для них — то же самое, что золотая юрта побежденного кар-карта, они должны символически показать, что одержали верх над врагом. Тугары в сражении при Орки захватили юрту кар-карта, а это едва ли не самое унизительное для орды. Это означает, что кар-карт даже не может уберечь огонь в собственном очаге. И хотя мы для них — всего лишь скот, победу обязательно нужно продемонстрировать.
— А Джубади?
Юрий кашлянул, поднялся с того места, где он лежал, и сел под деревом.
— Он каким-то образом понимает, что сдача Суздаля может быть ловушкой.
— А почему нельзя найти место в самом городе? Юрий покачал головой.
— Они не так глупы. Прежде чем Джубади вступит в Суздаль, город обыщут снизу доверху.
Эндрю кивнул.
— А когда они поймут, что в городе никого нет? — О, они придут в ярость. Для них сдать свое жилище, даже не попытавшись защитить его, — признак трусости. Они наверняка рванутся вперед, как псы, почуявшие свежую кровь. Не важно, насколько крепка твоя оборона, через пять дней десять уменов уже будут под Кевом.
— А мы не готовы, — сказал Эндрю. — Нам понадобится месяц или даже больше. Только тогда у нас появятся форты, линия сообщений и все остальное. Все мужчины — в армии, на фронте или на заводах. Строят только те, кто остался, а остались старики, женщины и дети.
