– Говорит по-нашенски, но плохо очень, видать, из ляхов. Что у нас делает – не знаю. И говорит она, значится: «Нет больше на вашей земле Велеса, будет здесь править Чернобог, а я его волхва». Народ честной, что на вече пришел, знамо дело, спорить взялся: «Как это так? Где это видано, Черному Богу служить? Да ни в жизнь!» Сын мой, голова горячая, так и вовсе вышел вперед с луком и стрелу в нее нацелил. Да так замертво и упал, а тело его иссохло и потемнело, будто он от болезни скончался много лун назад! Ну испугались мы и согласились. Кормили Ведьму да все ей носили, лишь бы не гневалась да не сгубила. Все вас ждали, чтоб вы нас от напасти этой избавили. Ваш же бог – воин, а мы дети Велесовы, нам нет сил воевать с ведьмой.

Дружинники начали перешептываться. Чтобы пресечь нарастающий гомон, княжич поднял руку, приказывая варягам стихнуть. Несколько секунд все молчали, казалось, даже псы вняли призыву. Княжич теребил ус, переводя взгляд то на Годуна, то на Варяжка. Потом произнес, словно отдавал указания на поле брани, коротко и четко:

– Я понял, дед. Разберемся. Дружину размести, – вновь посмотрел на своих родича и десятника, – а нам с вами потолковать надо.

Варяги расположились в трех близстоящих домах, жильцы которых после короткого разговора со старостой любезно согласились переехать к соседям. Рассудив порядок ночных дежурств, дружина ушла спать. Годун растянулся на скамье и почти сразу провалился в сон.

Он видел все со стороны. Даже не так. Он видел все сразу отовсюду. Словно он был воздухом, незримым и вездесущим. Каменные стены, украшенные полотнами, каменные и резные вставки, чучела животных и деревянный трон. Это был именно трон, наподобие того, что есть у Василия Цареградского… И старик, восседающий на этом троне. Годун не встречал его прежде в жизни, но знал, кто это. Каждую ночь тот являлся ему то молодым, то старым, то счастливым, то воющим от безумия и тоски.

Влад сидел спокойно, и лишь легкая ухмылка коснулась его губ, когда бунтовщики ворвались вначале на его подворье, а затем и в палаты. Глупцы, за сто с лишним лет его правления они так ничему и не научились. Он даже не шевельнулся в тот момент, когда заговорщики схватили его и повалили на пол. Интересно, сколько голов их отцов, дедов и братьев сейчас украшали частокол вокруг его подворья? Его подхватили и выволокли за ворота. Солнечный свет вначале резанул старого колдуна по глазам. Но постепенно Влад привык к нему. Страха не было совершенно, только легкое любопытство. Толпа тащила его к сложенной вокруг столба груде дров и хвороста. Никакой фантазии… Пятый или шестой костер на его памяти…

– Сжечь Кощуна! – молодой монах взял факел и подошел к столбу, к которому уже привязали Влада.

Тот улыбнулся еще шире.

– Жги, монах, – разразился истерическим хохотом.

Монах испуганно отшатнулся и кинул факел в обильно политые маслом солому и хворост. Пламя быстро занялось, клубами повалил черный дым, скрывший колдуна, продолжавшего смеяться.

Вдруг руку монаха что-то обожгло. Отвернув рукав, он увидел, как кожа на предплечье начала вспухать пузырями. Истошный вопль за спиной заставил служителя обернуться к толпе – люди падали и с воем катались по земле, кожа бедняг пузырилась и слезала клочьями, как от сильных ожогов.

Ошарашенный монах вскрикнул, когда и его лицо пронзила вспышка боли. Коснувшись пальцами щеки, он почувствовал, как перчатка прилипла к буквально плавящейся плоти. Из последних сил он бросил мутнеющий взгляд на костер, где в языках темного пламени стоял черноволосый муж средних лет и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как наводняющий подворье люд плавился и сгорал заживо в невидимом огне.

Годун вскочил на ноги в поту, ощупывая взмокшими ладонями свое лицо. Оно было холодным и немного липким. Воин осмотрелся. Дружина еще спала, а первые лучи солнца уже начали пробиваться через кроны высоких деревьев. Одевшись и подпоясавшись, варяг умылся ледяной водой из бочонка и вышел на подворье, где стояли два варяга.

– Все тихо? Первак вернулся?

Дозорные отрицательно покачали головами, и один добавил:

– Не нравится мне тут, ладно бы свеи, так ведьма эта… Да и люд тут странный, шарахаются от нас, словно мы тати какие, а не вои.

– Не бурчи, Герд, – перебил его второй, явно более опытный варяг из дружины старшего брата. – Мы для них не лучше свеев, разве что не рубим и не жжем, да и то. Вчера мы ж их и порубали. Ты после этого ждал, что они нас хлебом с солью встречать будут? Ты лучше спать иди, мы с Годуном до подъема уж постоим, верно?

– Ты не привык еще к долгим походам. А я соскучился по ним. Хотя бы по рассказам. Иди, отсыпайся, – разрешил Годун.

Герд, розовощекий варяг, что был явно в отроках еще, с благодарностью кивнул и, зевнув, удалился в дом.

– Так о чем ты поговорить хотел, Лютый? – Годун с ухмылкой взглянул на дружинника.

В ответ тот расплылся в широкой улыбке.

– Я хотел тишину послушать, а не нытье молодого. Не серчай.

– Все в порядке, брат.

Остаток дозора прошел в полной тишине, нарушаемой только пением ночных птиц и стрекотом прячущихся в траве сверчков.

Утром Первак не вернулся. К обеду тоже. Тела охотников, что его провожали, были найдены разорванными в лесу, там же обнаружилась серебряная гривна Первака.

Ратибор, после короткого совещания с Варяжком, выделил из дружины десяток тех, кто в лесу лучше ориентируется, и поделил на два отряда. Во главе одного отряда встал Варяжко, а во главу второго, куда входил Годун, встал сам княжич. Остальные дружинники остались в поселении, куда уже прибыли раненые и принесли тела убитых во вчерашней стычке. Когда духота пошла на спад, оба отряда выдвинулись на поиски товарища. Отряд Варяжки направился туда, где были найдены тела охотников и гривна Первака. Отряд Ратибора начал свои поиски с окрестностей оскверненного капища. Представшая перед глазами отряда картина заставила вздрогнуть даже бывалого Годуна, а молодого Герда и вовсе вывернуло: сладковато-приторный запах гниющего мяса проникал в ноздри с каждым вдохом, а между обугленных изваяний Велеса и Мокоши висела верхняя часть тела – все, что осталось от волхва. Внизу, у подножья столбов-чуров, валялись окровавленные обрывки одежды. Мясо, должно быть, давно разорвали и съели лисы и другие падальщики. На окраине поляны лежало тело иссушенного мужчины.

– Тот, кто это сделал, не человек, – Герд все еще стоял на четвереньках и пытался сдерживать судорожные позывы, – это не должно быть человеком!

Очередной приступ скрутил отрока, и он замолчал. Ратибор и остальные дружинники подхватили горе-ратника под руки и отнесли подальше, а Годун и провожатый охотник остались оглядеться. Варяг начал с осмотра лежащего на земле мертвого мужчины. Старая накидка из вывернутой шкуры медведя и несколько обугленных оберегов на шее выдавали в нем сына старосты, который поплатился за свою наглость перечить ведьме. Годун попытался оголить грудь трупа, чтобы увидеть рану, как вдруг тело убитого рассыпалось пеплом. Непроизвольно варяг перекрестился.

– Чур меня, – он поправил крестик и другие обереги на груди и обратился к охотнику: – Помоги снять волхва, не должно ему так висеть.

Местный муж чуть замешкался, то ли пытался понять, что хочет от него вой, то ли вспоминал, не запрещала ли ведьма трогать висящее тело. Но увидя, что Годун начал отвязывать путы, на которых висело тело, он подбежал с другой стороны и принялся помогать. Путы были похожи на ветви ивы, гибкие, но значительно толще и прочнее. Попытки разрезать их засапожником не увенчались успехом, и варяг решил разрубить их.

– Други, хватит сидеть увальнем, помогите лучше, – окликнул он Ратибора и дружинников, – да захватите топоры. Волхва снимать буду.

Княжич оставил одного дружинника присматривать за Гердом, а сам, взяв топоры, пошел на выручку к родичу. Его помощник сообразил, что собирается делать Годун, достал свой топорик и принялся стучать по путам со своей стороны. Но после второго удара по ветви та вдруг сама отпустила руку мертвого волхва и обвила охотника. Дикий вой боли и ужаса заставил обернуться всех дружинников. Ветка изогнулась, словно живая огромная змея, и ударила мужчину оземь. Хруст ломаемых костей, и безумный крик резко оборвался. Колдовские путы начали затаскивать обмякшее тело в густые кусты. Недолго думая, Годун и Ратибор кинулись в заросли бурелома, пытаясь угнаться за ожившей ветвью и бездыханным охотником. Следом за ними кинулись и остальные ратники, включая Герда. Пробираясь сквозь бурелом, друзья потеряли друг друга из виду. О том, что товарищи были неподалеку, свидетельствовали лишь треск веток и тихая ругань, то и дело доносившиеся то с одной, то с другой стороны. Выйдя из чащи, Годун напрягся: он перестал слышать товарищей, которые находились в паре шагов за ним. Обернувшись, воин увидел растрепанный и помятый куст, из которого только что выбрался. И всё.