Да, он мог сказать, что любил Лину, но иногда её сосредоточенность на ребенке его раздражала. Конечно, Нисон тоже любил ребёнка, тоже желал поскорее взять его на руки. Но Лина была слишком зациклена на нём. Она думала лишь о ребёнке, говорила лишь о ребёнке, делала всё для ребенка. Вся её жизнь словно построилась на каком-то слепом убеждение о том, что всё изменится к лучшему после рождения малыша. И Нисон знал, что это далеко не так. Но его жена была так счастлива, так беззаботна, что Нисон не посмел упрекнуть её в чем-то. Он в очередной раз остался спокойным и понимающим. А это в нём так ценила Лина.
Лиля
Что-то внутри вдруг открылось, Лина внезапно стала очень хозяйственной. Может быть, ей просто некуда девать энергию, ведь она всё время сидела дома. Но, в любом случае, весь дом вдруг засиял от чистоты, а вещи, до того сложенные по темным углам, то исчезали, то находили своё место на полках и в шкафчиках.
Много вещей нераспакованных было с её родного дома. Мать как отдала эти черные пакеты с её вещами, так они и лежали там. Лина выкидывала всё, что напоминало ей о матере, быстро перебирая одежду и безделушки, кидая их в мусорку. Вещи навеяли воспоминания, от которых слёзы выступали на глазах, но она их упорно смахивала, не желая грустить в столь приятный период её жизни. В мусорку полетели сломанный светильник, старая юбка, косметичка с наполнением, красное тряпье, туфли, портфели, сумки, мягкие игрушки, статуэтки. Наверное, единственное, что она не решилась выкинуть — странная мятая тетрадка, которую потрепало время. Взяв её в руки, она сначала опешила, ведь школьные вещи она всегда выкидывала сразу после окончания года, а тут — тетрадь.
Но открыв её, с первых страниц стало понятно, что писанина внутри точно не школьная. Лина сидела, глупо улыбалась и смотрела на корявые строчки. Почерк у неё всегда был некрасивый, но она думала, что это её особенность. Тетрадь пахла чем-то таким тоскливым, влажным и холодным, что Лина поёжилась от накатывающей печали.
Она помнила, что в тринадцать лет жизнь ей показалась тяжёлой, поэтому и Лина записала всем прощальные письма, уже и дату смерти выбрала. Что остановило? Наверное, надежда в лучшее.
Прочитав пару страниц, она прикрыла тетрадь. Как это всё было наигранно, как не по-настоящему. Забавно было читать о любви, о тоске по людях, о жалости. Что за чушь?
«Хоть я и не была чем-то важным для друзей или хорошей дочкой, я верю, что я была кем-то очень хорошим,» — гласила кривая строчка. Да Лина была никем для всех. Всегда она оставалась чем-то забытым и неопознанным. Может, и была хорошей, только вот уже никто это не сможет подтвердить.
Бывает чувство, когда находишься на волоске от опасности. А Лина находилась на волоске от смерти. Но ощущать это начало только сейчас, когда опасность быть убитой от своих же рук миновала.
С тяжёлым сердцем она переворачивает страницу. Почему-то на этом листе почерк стал настолько дерганным и непонятным, что Лина хмыкнула, прежде чем разобрала хотя бы первые слова. Но после, побледнев от ужаса воспоминаний, она научила не то читать, не то просто вспоминать, словно заученную песню или стих:
«Прощайте, друзья по несчастью, живите, пожалуйста, долго, но уже без меня. Навсегда забудьте меня, не смейте горевать, жизнь — праздник, но у меня вечный траур, я здесь лишняя,» — и Лина тихо вытирает слёзы. Письмо кончилось, но Лина вспоминала всё, что ей хотелось сказать людям. Это письмо казалось лживым, ненастоящим. Она лишь хотела, чтоб из-за неё никто не переживал, но настоящее правдивое письмо Лина убрала куда-то в далёкий угол.
Ненависть — единственная эмоция в то время, испытываемая к людям. Она до сих пор помнила резкие и ужасающие высказывания про мать, братьев, друзей и знакомых, когда при письме руки её тряслись от обиды и злости к ним. Мурашки по коже проходились, когда она вспоминала строчки, где проклятья сыпались безустанно. Лина убрала эти письма, ведь они были очень оскорбительными и злобными, она бы пожалела, если бы умерла, оставив после себя эти записки. Она бы жалела — но зато не соврала бы.
Угол всё же оказался недалёким — у корки тетради прилеплен на скотч лист с тем самым письмом. А можно ли это назвать письмом? Письмо-то когда-то должно достигнуть получателя, иначе это просто записи. Лина улыбнулась своей глупости. Если бы она умерла, то люди бы всё равно прочитали оба письма. А может и вообще не прочитали ни одно. Кому какая разница? Лину и при жизни никто не хотел слушать. Следующая страница:
«Простите, пожалуйста, меня. Если я кому-то когда-то сделала что-то плохое, простите, я не специально. Не ищите меня, хотя вы знаете, где я. Мне жаль, что я умерла сейчас, а не раньше. Я не могу так больше, боже. Я не хочу в ад, но я больше не могу так жить. Я не могу так, я не хочу жить вечно вот так, честно. Вы мне не близкие люди, извините. Мне жаль, что пришлось разделить свою короткую жизнь с вами. Лучше бы я умерла до встречи с вами. Вы точно не являетесь причиной моего самоубийства, но также точно не являетесь теми, ради кого я жила. У меня на душе столько обиды и ненависти к вам накопилось. И каждый из вас просто отвратителен. Каждый по-своему. Но вы всё равно лучше одиночества, наверное… Да, я понимаю, что такое нельзя говорить, но я всю жизнь молчала, я для вас такое ничтожество так почему вы должны быть для меня хоть кем-то? Я больше не буду говорить о любви, ведь это неправда. Не вините себе, никто из вас не виноват, не смог бы спасти меня, это точно. И не играйте в богов, не говорите, что если бы я кому-то сказала, то кто-то помог бы. Нет. Я так решила, это Я решила. Могу ли я хоть одно решение в жизни решить сама? Вы утяжеляли мне жизнь, вы заставляли меня чувствовать ничтожеством, но вы всё ещё не являетесь теми, из-за которых надо умереть. Всю жизнь хотела это вам сказать — не сказала. Так пусть хоть после смерти вы услышите правду про вас, которые я бы хотела никогда в жизни не знать. За свою смерть я сама несу ответственность. Я не хочу, чтоб вы мучились всю жизнь из-за меня, я просто хочу чтобы вы знали, что я вас никогда не любила. Я для вас никто, вы для меня никто. Действительно все. Я готова к этой смерти, но это не значит, что я готова провести вечность в аду. Но я не знаю, что хуже: ад или моя жизнь. Прощайте навсегда, мои дорогие когда-то, твари. Как вас земля носит? Возникнет желание посмеяться — смейтесь, я и так уже знаю, насколько вы гнилые ублюдки, собрались в стаю баранов и кидаетесь на всё, что не одобряется вами. Ещё всю жизнь будете мусолить людей, которые ничего вам не сделали, потому что жизни ваши скучны и никому не нужны, а вы и рады обсосать в сотый раз кого-то. И делаете это, потому что ничего интересного в жизни вашей не происходит больше, и всё, что вы можете — унижать других и тем самым утверждаться за чужой счёт. Я не хочу вас знать, не называйте меня своим другом, на похороны не приходите, если придёте только выпить и посмеяться. Хоть где-то дайте мне отдохнуть от вас, умоляю, везде вы-вы-вы. Я никогда в жизни не поверю, если скажете, что я была для вас кем-то близким, даже не врите. Вы жалкая стая отбросов, которые возомнили себя чем-то большим, чем обезьяны. Всё, чем вы живёте — несмешной юмор, осуждения и обсуждения других, считая, что это нормально. На большее вы и не способны. Можете использовать это как шутку, как то, что можно ещё раз сто раз повторить, вставить в любую ситуацию в жизни и посмеяться, только смеяться тут нужно с вашей тупости и жалкости. Разбивайте на цитаты употребляйте это в речи, когда захотите в очередной раз доказать свою никчемность. Сидите и дальше на этом свете; сидите и думайте, что ваша жизнь имеет хоть какой-то смысл, хотя на самом деле вам придется когда-то понять, что его нет, но только вы уже никогда это не скажете потому что это горькая правда. Живите по совести, если рай и ад существует, то я надеюсь, что вы все поголовно попадете в рай. Потому что провести вечность с вами в аду я не хочу. И почему я со всеми вами лично знакома? Нет, уже не знакома. Вы — никто»
