Мне следовало догадаться, что моим мечтам не суждено сбыться, поскольку группа ничего особенного из себя не представляла. Все наши песни были в стиле истеричного пост-панка, и, хотя некоторым людям эта музыка нравилась, я уверен, что большинство слушателей были от нее не в восторге. Тем не менее нам удалось найти свою нишу: нас знали во всех забегаловках всех городов штата, включая даже столицу – город Шарлотт, и был год, когда у нас были заняты все выходные.

Однако наступил момент, когда в группе начались трения. Вокалист настаивал на том, чтобы мы играли только песни, написанные им. Но все в группе, понимали, что они не так уж и хороши. В конце концов он объявил, что переезжает в Лос-Анджелес, чтобы начать сольную карьеру, поскольку никто из нас не оценил его гениальность. Как только он ушел, барабанщик – а ему было двадцать семь лет, и он был самым старшим среди нас – объявил, что тоже уходит из группы. Мы не удивились, поскольку его девушка уже давно уговаривала его все бросить. Не успел он погрузить свои инструменты в машину, как оставшиеся участники группы поняли, что все кончено, кивнули друг другу на прощанье и разошлись. Больше мы не виделись.

Как ни странно, я был не столько подавлен, сколько растерян. Как бы мне ни нравилось выступать, у группы не было будущего. Но вот она распалась, и я не знал, что делать со своей жизнью, и поплыл по течению. Я кое-как окончил школу – думаю, учителя просто не захотели возиться со мной еще год – и стал проводить много времени в своей комнате, сочиняя музыку и записывая песни, которые выкладывал на «Спотифай», в «Инстаграм»[2] и «Ютуб». Думаете, кто-нибудь заметил?! Потихоньку я вновь стал помогать по хозяйству, на что тетя и дядя уже и не надеялись. Дела на ферме в то время шли не очень хорошо. Когда я был маленьким, у нас выращивали кукурузу, хлопок, чернику, табак, разводили тысячи цыплят на переработку. За последние несколько лет все изменилось. Плохие урожаи, неверные решения, невыгодные цены и неподъемные кредиты привели к тому, что значительную часть земли пришлось продать либо сдать в аренду соседям. Я задавался вопросом, как я мог не замечать происходящих вокруг изменений, но ответ был очевиден.

И вот одним теплым августовским утром, когда мой дядя шел к трактору, у него случился обширный инфаркт. Как объяснили мне люди в больнице, произошла закупорка левой передней нисходящей артерии. Такой инфаркт часто называют «вдовьим», поскольку шансы на выживание невероятно малы. Возможно, все дело в хлебе с маслом, который он ел за обедом. Умер дядя еще до приезда скорой помощи. Его нашла моя тетя, и я никогда не забуду, как она кричала и плакала в то утро.

Пейдж оставила ребенка на мужа и свекровь, приехала на похороны и чтобы немного помочь. Я боялся, что с ее возвращением начнутся прежние ссоры, но сестра, похоже, поняла, что в моей тете что-то сломалось, так же как и я почувствовал, что у сестры в жизни не все в порядке. Личная жизнь людей – тайна за семью печатями; не видя никаких романтичных проявлений в отношениях тети и дяди, я привык к мысли, что они скорее деловые партнеры, чем глубоко любящие друг друга люди. Очевидно, я ошибался. Похоронив мужа, тетя стала совершенно потерянной. Она почти не ела и все время плакала. Пейдж приходилось часами выслушивать старые, всем знакомые истории, следить не только за порядком в доме, но и за ходом работ, ведущихся на ферме. Вскоре сестре пришлось уехать, после чего все дела свалились на меня.

Я стал управлять фермой, следить за самочувствием тети. Дошел черед и до разборки груды счетов и записей на столе дяди. Даже моих минимальных математических познаний хватило, чтобы понять: дела на ферме идут неважно. Хотя урожай табака стабильно приносил деньги, куры, кукуруза и хлопок стали убыточными. Чтобы избежать грозящего банкротства, мой дядя уже договорился с соседями о сдаче им в аренду новых земель. Это могло стать сиюминутным решением проблемы, однако в долгосрочной перспективе грозило большой бедой. Вначале я убеждал тетю продать оставшуюся часть фермы, чтобы она могла купить небольшой дом и уйти на покой. Но она наотрез отказалась. Примерно в это же время я нашел собранные дядей вырезки из различных журналов и информационных бюллетеней, где обсуждался рынок здоровых и экзотических продуктов питания, а также его заметки и прогнозы возможных доходов. Может, мой дядя и был тихим, не очень деловым человеком, но он явно задумывался о переменах. Я обсудил все с тетей, и в итоге она согласилась, что единственный выход – это привести планы дяди в действие.

Да, вначале было трудно, и все же за последние семь лет благодаря огромным усилиям, финансовой помощи Пейдж, случайным удачам и большому количеству бессонных ночей мы многого добились. Постепенно ферма переориентировалась с выращивания кур на производство органических яиц, которые имеют гораздо более высокую рентабельность; и сегодня мы поставляем яйца продуктовым магазинам по всей Северной и Южной Каролине. Хотя мы по-прежнему выращиваем табак, оставшиеся земли мы определили под сортовые помидоры, которые пользуются спросом в элитных ресторанах и дорогих продуктовых магазинах, и доход от них оказался значительным. Четыре года назад ферма впервые за долгое время получила прибыль, и мы смогли снизить задолженность до приемлемого уровня. Мы даже вернули часть земель, отданных в аренду соседям, так что ферма вновь начала расти, и в прошлом году она заработала больше, чем когда-либо.

Как я уже говорил, я хорошо разбираюсь в том, что делаю. Я – отличный фермер.

Мой профессиональный опыт иногда даже мне кажется неправдоподобным, особенно если учесть, что я потратил годы жизни на неприятие практически всего, что связано с фермой. Но со временем я понял, что не всегда мы сами принимаем решения, какой дорогой идти. Порой дорога нас выбирает.

Больше всего я рад тому, что смог помочь своей тете. Пейдж гордится мной, последнее время она часто мне об этом говорит. Ее брак закончился совершенно ужасно, и шесть лет назад сестра переехала обратно на ферму. Какое-то время мы жили все вместе, как в старые добрые времена, затем поняли, что делить на двоих одну комнату не очень-то удобно. В итоге я построил для тети небольшой удобный дом в уютном уголке нашего земельного участка. А мы с сестрой остались жить в старом. Кому-то это может показаться странным, но мне это нравится, ведь сестра по-прежнему – мой лучший друг. Пейдж занимается в сарае своим цветным стеклом, а я – фермерством, и несколько раз в неделю мы вместе ужинаем. Она научилась отлично готовить, и когда мы садимся за стол, мне порой вспоминаются многочисленные ужины нашего детства.

Иными словами, все у меня хорошо, но вот ведь какой парадокс: стоит мне представиться фермером, как люди в ответ качают головой и как-то странно на меня смотрят, как будто не знают, как со мной общаться. Если же я говорю, что моя семья владеет фермой, все начинают улыбаться и задавать массу вопросов. Я несколько раз с этим сталкивался здесь, во Флориде. Когда после концерта люди подходят ко мне и узнают, что я не профессиональный музыкант, они обязательно спрашивают, чем я зарабатываю на жизнь. В зависимости от того, хочу ли я продолжить разговор, отвечаю, что я фермер или что владелец фермы.

Несмотря на все наши успехи, напряжение последних лет серьезно меня вымотало. Трудно каждый день принимать решения, когда ты знаешь, что твой выбор влечет за собой перемены и долгосрочные последствия. Сдать ли трактор в ремонт, чтобы осталось больше времени на клиентов, или отремонтировать его самому, чтобы сэкономить тысячу долларов? Расширить ли наше предложение за счет редких сортов томатов или остаться с прежними, но найти им новые рынки сбыта? Матушка-природа отличается капризным характером, и можно сколько угодно принимать правильные решения, однако неприятности все равно случаются. Будут ли хорошо работать обогреватели в курятнике в периоды редких снегопадов? Пройдет ли ураган мимо, или ветер и дождь погубят урожай? Каждый день я отвечаю за выращивание кур и урожая, и каждый день происходит нечто, что усложняет задачу. В то время как что-то растет и развивается, что-то гниет и гибнет. Идеальный баланс, наверное, невозможен. Теперь я знаю, даже если бы я работал двадцать четыре часа в сутки, то никогда не мог бы сказать: «Все, больше ничего не нужно делать».