– Действуем сами, – сказал Генри.

Марк понял, что речь идет о какой-то помощи, на которую магистры рассчитывали, но так и не получили.

– А до этого мы как действовали? – спросил Леопольд.

Магистры, казалось, чего-то ждали и медлили.

– Выходим отсюда? – спросила Белла, которой здесь уже порядком наскучило.

– Да, – почти хором произнесли магистры, – как будто ждали именно этих слов от девушки.

В иное время Генри и Петр в этой ситуации переглянулись бы и улыбнулись такой одинаковой реакции, но сейчас посмотрел на друга только Петр. Пастор сунул каждому в руки листовку и попросил обязательно прочитать. При этом магистры как-то странно на него посмотрели, как если бы знали об этих листовках нечто большее.

– Тогда пошли. Чего ждать, – решительно произнес Сергей.

Они все двинулись по коридору, который появлялся перед ними и схлопывался сзади. Храмы Святой Энтропии были вне закона, и хотя государство знало об их примерном расположении, но проходы к ним постоянно менялись. С одной стороны, это создавало сложность для правоохранительных служб, а с другой – служило им оправданием своей бездеятельности. Несмотря на полулегальное положение, особого вреда от этих церквей не было. Воображение Марка расставило фигуры идущих так, чтобы они составляли более гармоничную композицию, а фигура Беллы выглядела более выигрышно.

Все вышли на улицу через поход в стене, который сразу за ними закрылся. Белла почему-то пошла направо, и магистры позволили ей сделать этот выбор.

Им повстречался парень, у которого розовый пузырь только начал выходить из макушки, и сейчас больше походил на нимб. Парень рассеянно озирался, словно у него только сейчас открылись глаза на мир.

– Первая стадия, – прокомментировал Леопольд, когда они немного отошли. – Говорил я вам или нет, но я все знаю про шизофрению.

– Стул – шизофреник, что-то новое! – попытался сострить Сергей.

– Вовсе нет, – обиженно фыркнул Леопольд, – но я провел множество собеседований, когда работал в психиатрической клинике.

– Ты зря над Леопольдом посмеиваешься, – бросил Генри, – тебе до него еще очень далеко.

– Мне до всех далеко, – злобно огрызнулся Сергей, которого так бесцеремонно свергли с пьедестала, на который он сам себя и воздвиг. Он, конечно, не претендовал на место магистра Генри в их небольшой компании, но ему нравилось считать себя его неофициальным заместителем.

– В первой стадии, – продолжил Леопольд, словно не слыша этой перепалки,– сознание лишь чуть-чуть покидает тело, но человек уже на все смотрит под другим углом. Все перестает быть важным и материальным. Мир становится немного чужим. Одни люди при этом становятся бездеятельными и апатичными, скептически относясь к внешнему миру, другие – начинают заниматься самобичеванием, скептически относясь к самим себе.

– Это я! – рассмеялась Белла.

– Это да, – улыбнулся ей Петр, причем не только очень доброжелательно, но еще и многозначительно.

– Третьи, – продолжил Леопольд, – пытаются компенсировать пресность мира, которую они почувствовали, притворной веселостью.

Встретившийся им полицейский скользнул глазами по листовкам у них в руках и, коснувшись гаджета, закрепленного у правого виска, включил полупрозрачный экран перед собой. Марк сделал такое же движение, решив найти мать, однако она была недоступна. Мать часто отключалась, вернее, забывала включиться, но в теперешних обстоятельствах ее отсутствие терзало юношу.

У другого, встреченного ими, молодого мужчины пузырь уже наполовину покинул тело. Мужчина испугано смотрел по сторонам и жался к стене.

– Во второй стадии энтропия оставшегося в теле сознания становится меньше энтропии внешнего мира. Поэтому внешний мир воспринимается сначала хаотичным и пугающим, а затем человек выстраивает его упрощенную параноидальную модель. Это его личный ад. Одновременно уже воспарившая часть осознания поставляет необходимое количество галлюцинаций, чтобы дополнить общую картину, – продолжал рассказывать Леопольд.

– И сколько всего этапов? – уточнила Белла.

– Три. На третьем сознание покидает тело полностью, и, если фантом при этом остается, тело превращается в биологический компьютер: замирает в неестественных позах или выполняет повторяющиеся рутинные действия. Впрочем, если вся жизнь человека была строго регламентирована и упорядочена, то его тело довольно долго может функционировать в таком состоянии.

– Фантом? – переспросил Марк.

– В обычных условиях фантом служит оболочкой и переносчиком осознания, – начал было объяснять Леопольд, но ему не дали этого сделать.

Сразу за перекрестком их обступили 10 полицейских, которые объявили им о задержании. После чего всех повели к Дворцу правосудия. Магистры на удивление спокойно отнеслись к этому аресту, остальные же, беря с них пример, тоже не очень переживали. А у Леопольда появилась возможность блеснуть знанием сводов законов, что, впрочем, им не помогло.

По пути каждый из их группы подвергся перекрестному допросу.

– Вы знаете этих людей? – спросил Марка полицейский слева.

– Нет, почти нет, – пересохшим ртом отвечал юноша.

– Они вас заставили пойти с собой? – спросил полицейский справа.

– Да, – вырвалось у Марка, и он тут же пожалел о своем малодушии.

Однако больше его никто ни о чем не спрашивал, в отличие от других, с которыми активно беседовали остальные полицейские. Весь оставшийся путь юноша корил себя за свою трусость и мысленно представлял, как он остроумно водит за нос полицейских. Но сказанных слов не вернуть. Знакомая улица теперь представлялась Марку угловатой и мрачной.

Их привели в камеру предварительного заключения, которая больше походила на плацкартный вагон прошлого века. И там уже находился взъерошенный рыжий человек с немного растерянным видом.

Сергей снова продолжил играть роль если не главного, то самого активного члена команды.

– А тебя за что? – с ухмылкой опытного рецидивиста спросил он у рыжего.

– За то, что отвечаю на такие вот вопросы, – улыбнулся человек, – хотя что теперь то…

И он рассказал новым знакомым свою историю. Его зовут Анри, и он художник. Несколько лет назад он решил, что готов к главному свершению в жизни художника – созданию собственного художественного фильтра для превращения изображений и видео в произведения искусства. Два года Анри работал над тысячью примитивами, которые легли бы в основу фильтра. Он изнурял себя ежедневным выбором между несколькими вариантами с еле заметным отличием. То до изнеможения перемещал квадрат в поисках его особого положения, то искал наилучшую линию, то цвет. Он вглядывался в свои примитивы, пока не переставал ощущать различия. Потом он их откладывал, а когда возвращался, то все начиналось сначала. Через три года такой работы Анри решил, что уже создал свой фильтр, и задумал отметить это событие небольшим походом по живописным окрестностям.

Художник собрался переночевать над входом в большую пещеру. Он уже поужинал и приготовился созерцать звезды, как вдруг увидел, что в пещеру начали заходить люди. Включился свет, послышалась музыка. Началась какая-то вечеринка. А люди продолжали подъезжать. При свете установленных фонарей он узнал почти всех политиков их города, и в конце концов уже под утро, под уходящей Венерой, Анри решил посмотреть, чем они там занимаются. Незаметно пробравшись, художник увидел внутри ярко освещенной пещеры не более 12 человек, что его очень удивило, потому что заходило намного больше.

Внезапно присутствующие стали раздваиваться и растраиваться. Появляющиеся люди не были похожи друг на друга. А появившись, они направлялись к выходу. Анри был так ошарашен, что не заметил, как кто-то подошел к нему сзади и сделал укол. Потом он ничего не помнит – оказался уже тут.

Удивленные молодые люди, выслушав рассказ художника, посмотрели на магистров, ожидая объяснения.

– Политики этого города – потомки баканэко, они могут раздваиваться почти до бесконечности, поэтому никто не знает, сколько их, – пояснил Петр и добавил мечтательно: – Была у меня в молодости одна баканэко.