Мы, между прочим, тоже могли бы. Там хорошо, там свежие лица… Может, удалось бы пересечься с Морель!

Моранж сделал вид, что не услышал.

Я сделал вид, что не ухмыляюсь: ну чего его дразнить, он и так бесится.

Пивные кружки со стуком опустились на стол. Официантка, улыбнувшись, водрузила в центре блюдо с чипсами-орешками и удалилась.

– Ну, рассказывай! – Потер руки Люка, и подтянул к себе пиво.

Светлое, хотя заказывал темное.

– Какого демона, ле Ру! – Жан-Шарль возмутился и попытался отобрать свой заказ, но Люка, паршивец, сражался как лев, хоть и был не прав, и Тессье, плюнул и подтащил к себе стаут ле Ру.

Люка отсалютовал ему кружкой, празднуя торжество тупой силы над интеллектом, и присосался к светлому, а меня в ребра пихнул локтем Тома:

– Ну, чего молчишь? Делись давай! Как она в ко…

Я легонько, самую чуточку, развернулся к нашему пижону, ка-а-апельку наклонился, нависая.

– Как ты с ней замутить умудрился, я хотел сказать, – переобулся в воздухе Тома и улыбнулся мне, как святая невинность.

Парни смотрели с жадным любопытством, и я приосанился, расправляя плечи и глядя на парней свысока:

– Эх вы, сосунки! Ладно. Не плачьте! Папа вас научит, как закадрить девчонку…

Первое пиво закончилось, и мы заказали по второму, дружно освистав всем суровым мужским коллективом Тома, взявшего вишневое пиво.

Жан-Шарль снова заказал светлое, и снял его прямо с подноса, не дав Люке ни единого шанса, и вынудив того пить свою кислятину.

Парни, потоптавшись еще немного по мне и моих внезапных вкусах, смирились, что горячих подробностей не будет и переключились на темы поинтереснее.

– …и вот стоим мы с Тома как два придурка, с “умывайкой” в кармане, а этот упырь, хозяин “Пьяной русалки”, оказался магом и орёт как ушибленный, что сейчас он всех просветит сканером, и узнает, кто притащил в его заведение эту гадость! – энергично жестикулируя, Люка рассказывал, какую очередную дичь они с Тома сотворили.

Сам Тома, с истинно императорским величием забив болт на наше осуждение, тянул свое девчачье пойло и тонко улыбался.

– Нахрена вы вообще ее туда потащили? – Не выдержал Дамьен, который слушал Люку, вольготно развалившись на диванчике. – Там вообще активные артефакты запрещены.

– Кроме защитных и медицинских, – вставил педантичный Жан-Шарль.

Люка вскинулся:

– Ну так… это… Думали, на танцполе активируем, с девок косметические иллюзии послетают – прикинь, хохма! А пока они будут визжать, мы с Тома себе хорошеньких выберем. Ну, интересно же посмотреть, что у твоей подружки под иллюзией! Может, она крокодил! Откуда мы знали, что там на входе сканер стоит?

Дамьен спрятал лицо в фейспалме:

– Деби-и-илы! Если “Пьяная русалка” вся в иллюзиях, как праздничная ель – в шариках, то конечно, там на входе сканер!

– Да “умывайка” вообще слабенькая!

– Ага, слабенькая, только танцпол накрыла бы!

– Ой, иди нахрен, умник! Короче, мы с Тома выпившие были, и не сообразили, ага?

И меланхоличный Фонтэн, элегантно и мечтательно оторвавшись от пива, подал голос:

– Позволю себе вставить ремарку: то, что наш дорогой друг Люка называет “выпившие”, я бы назвал иначе. Скажем так: ходить мы еще могли, соображать – уже нет!

– И вас в таком состоянии пускают в приличные заведения! – С неприкрытой завистью фыркнул Дамьен.

Снисходительность у Тома получалась еще лучше, чем величие:

– Пить, мой дорогой друг, нужно уметь!

– Не пить – тоже нужно уметь, – осклабился Дамьен.

Люка отмахнулся от кощунственного предложения и продолжил рассказ:

– Ну, в общем, хозяин “Пьяной русалки” оказался магом, сказал, что сейчас всех просканирует, начал строить какую-то фигню… Мы поняли, что если нас сейчас застукают, то в “Русалку” никогда больше не пустят, ну и решили, что “умывайку” надо сбрасывать! Я заслонил Тома, а он эту фитюльку в фонтан уронил… Кто ж знал, что “умывайка” от этого активируется?

Жан-Шарль застонал:

– Любой! Любой, кто хоть что-то слушал в школе, об этом знал бы! Вода усиливает магию иллюзий, идиоты!

– Вода и усилила, – невозмутимо согласился Тома. – С двух из трех этажей “Пьяной русалки” иллюзии облетели. Ее хозяин орал, что мерзавцев найдет и убьет. Хорошо хоть, я артефакт обтер, прежде чем выбросить… Так что теперь мы в “Русалку” и сами больше не пойдем!

Когда мы как следует обстебали этих придурков, Дамьен деловито уточнил:

– Ну что, парни, еще по пиву?

– Не, я пас, – я без особой необходимости прикрыл ладонью недопитую вторую кружку. – Мы с Кассандрой договорились вечером встретиться.

– И что? – удивился Дамьен. – Что она тебе сделает?

Я взглянул на Моранжа свысока и снисходительно бросил:

– Если приду бухой? Бортанет!

Она ж сразу поймет, что пьяный я учиться не смогу… Но это я объяснять Дамьену точно не стану!

Изумление стекло с лица Моранжа, как вода. Он взглянул на меня неожиданно цепко, вытянул из-за пазухи цепочку и отстегнул с нее кулон.

– Вив, знаешь… – перегнувшись через стол, он бросил кулон мне в кружку, – а выпей-ка это.

Не удержавшись, я понюхал выпивку: пиво как пиво. Дамьеном не пахнет!

– Ну, и что это? – Уточнил я, не скрывая скепсиса.

– Отворот.

И был он зверски серьезен.

– Дамьен, друг! – Не удержавшись, заржал я. – Не настолько ты мне нравишься, чтобы отворотное пить!

– Мне он тоже не нравится, – сообщил Тома. – Совершенно отвратительный тип.

Не теряя светского выражения лица, Тома увернулся от брошенной в него Моранжем пивной пробки и закончил мысль:

– Но отворотное ты все же выпей.

Я умилился: нет, ну я же говорил! Они редкостные придурки, конечно, но друзья хорошие!

Кассандра

Настроение было не ужасным, нет. Оно было никаким. В кампус я брела на автопилоте, а на плечи будто навалилась вся тяжесть мира.

Я не хочу общаться с дядей.

Просто не хочу.

И от понимания этого я чувствовала себя еще хуже.

К тяжести на плечах добавлялось осознание, какая же я эгоистичная неблагодарная дрянь.

Дядя Квентин забрал меня из детского дома, он учил меня и заботился обо мне как мог, а я… я даже не хочу с ним общаться.

Что с того, что мы с ним ссорились? Это же не отменяет, что с тринадцати до восемнадцати лет воспитывал меня именно он.

А ссоры… Покажите мне, в какой семье не ссорятся. А я вообще была тогда пубертатным подростком и наверняка была невыносима. И…

И всё равно, мы были семьей. И дядя был самым близким мне человеком.

Я буду ему звонить. Возьму себя в руки – и буду.

…а на душе было тоскливо-тоскливо, и зрела невозможная, несбыточная мысль – собрать вещички, и свалить в неизвестность, оставив за собой жизненные перспективы, стипендию и подаренный роскошный телефон.

Надо будет, кстати, в начале учебной недели зайти в академическую библиотеку, зарегистрироваться и получить доступ облачным учебникам. И книгам. И научным материалам.

Еще нужно зайти к профессору Но, взять тему для доклада – с занятия он меня отпустил, но пропуск придется отрабатывать. И что-то с подработкой решать нужно, денег у меня так мало, что самый незначительный форс-мажор грозит обернуться для меня настоящей катастрофой.

Список дел выстраивался у меня в голове, неспешно сшивая треснувшую реальность и пришивая меня к ней.

В кампус я приползла всё еще нога за ногу – но уже без упаднических настроений и желания немедленно утопиться.

В конце концов, куда спешить, всегда успею!

И решила предпринять что-нибудь внезапное, чтобы в этом мнении утвердиться.

Стук в дверь раздался, когда стихийная уборка комнаты подошла к концу – а что там убирать-то особо, собственно говоря?

Ввалившийся ко мне гросс Теккер был оглушительно хорош собой и самодоволен – ну, тут ничего нового, тут всё как всегда.

– Вот что, дорогуша, – мрачно сказала я, в упор разглядывая Вива, цветущего улыбкой и сжимающего в объятиях торт. – Если ты продолжишь мне сладости на ночь глядя таскать – наша договоренность будет расторгнута!