Вот и теперь с упоением копалась в развале магической мелочевки.

Поговаривали, кстати, что на блошином рынке на площади Адель Сюршам купить можно всё. Вообще всё. Главное – знать, к кому подойти и на кого сослаться. Впрочем, я не знала ни первого, ни второго, а на виду на прилавке был разложен ширпотреб. Большинство артефактов было примерно того же класса, что и у меня. Да мои артефакты большей частью с блошиного рынка родом и были: как правило, уже бывшие в употреблении, иногда со следами поломки и любовной починки, заботливо приведенные в порядок. Иногда – новые. Но всегда – заряженные под завязку. Здешний продавец, смуглый и черноглазый мужчина шельмоватого вида, которого все звали Момо, ужасно этим гордился: любой его артефакт можно купить и сразу же использовать.

Временами у Момо появлялись какие-нибудь затейливые штучные вещицы, на которые он охотно разрешал поглазеть, но покупать я все же предпочитала то, что попроще и подешевле.

– Что-то конкретное интересует? – подошел ко мне Момо, когда убедился, что я не на минуточку у прилавка задержалась, а целенаправленно ищу.

– Да, мне бы фонарик.

Вернуть мне “удильщика” я так и не решилась попросить. А капитан Ламбер сам инициативу проявлять не спешил.

– Есть “светлячок”, есть “одуванчик”. У “светлячка” свет в зеленоватом подтоне, но зато четыре режима мощности и левитация. “Одуванчик” дает хороший бело-желтый свет, но режимов мощности всего два, и к левитации не способен: после активации либо держишь в руке, либо фиксируешь на любую поверхность. Зато есть возможность активации так называемых “семян” – артефакт распадается на сегменты и те парят в воздухе, освещая внушительную площадь. Правда, функция одноразовая, артефакт при этом разрушается… Так что, берешь “светлячка”?

– Не-не-не, – торопливо отказалась я, вспомнив ночной парк, и Луизу, залитую сине-зеленым светом. – У меня на зеленую подсветку, кажется, аллергия! Сколько за “одуванчик”? Скидка постоянной клиентке будет?

– Десять франков, – ухмыльнулся он.

– Давай за пять? – Предложила я, включая обаяние, улыбку и подзабытые навыки флирта (а на ком бы мне их тренировать? Мне хватает гросс Теккера, а с ним флирт не нужен!)

– Ты обалдела, постоянная клиентка? – возмутился продавец. – Восемь, и ни сантимом меньше!

– Ну, давай за семь с половиной!

– Ладно. Уговорила!

– Слушай, а есть что-то с ночным видением, но без зеленой подсветки? – спросила я, отсчитывая Момо франки и сантимы.

“Гнилушка”, конечно, осталась при мне, никакой капитан ее не конфисковал, но… про аллергию я Момо тоже не соврала!

– Ну-у-у… – протянул он, глядя на меня с сомнением. – Есть. К примеру, полярная сова!

– Да иди ты! – Ахнула я. – А посмотреть дашь? “Полярная сова”! Реально?

Момо, посмеиваясь, вытащил из рук у опешившей меня деньги и отдал артефакт.

Я бездумно сунула четырехгранный увесистый кристалл “одуванчика” в карман, всё так же восторженно таращась на продавца. “Полярная сова”, ну!

Момо достал из поясного кошелька бархатную коробочку, раскрыл и достал из нее артефакт размером с монетку, только толстенькую, пятигранную, синеватую и покрытую рунами. На его ладони одна толстенькая монетка развалилась на две потоньше, и Момо протянул мне одну, позволяя рассмотреть поближе.

Я подцепила кончиками ногтей половинку артефакта, удивляясь тому, какая она неожиданно тяжеленькая для своего размера!

– Артефакт ночного зрения “Полярная сова”, контактного типа ношения. Крепится на виски. – Разливался соловьем Момо, прекрасно, впрочем, зная, что я не тот клиент, который может себе подобное позволить, и продолжая расписывать достоинства товара исключительно из любви к искусству.

Разглядывая лежащую на моей ладони половинку артефакта, я кивала в такт словам продавца, жалея, что подобную прелесть я себе позволить не смогу еще долго, а скорее всего, и вовсе никогда, ввиду полного отсутствия надобности. Но это же не мешало мне ее хотеть!

Момо, между тем, продолжал сыпать соль на раны моей страсти:

– Защищает глаза от резких перепадов освещенности, корректирует дефекты зрения носителя, правда, не лечит, эффект сохраняется только на время ношения… Ну так что, берешь?..

Я смерила уважаемого мсье продавца испепеляющим взглядом и, поджав губы, сунула ему его игрушку обратно:

– Мне, пожалуйста, что-нибудь более… – я пошевелила пальцами в воздухе, подбирая подходящее определение. – Более менее!

Этот бессердечный человек на мое возмущение только рассмеялся, а половинки артефакта на его ладони, оказавшись рядом, притянулись друг к другу, словно намагниченные и снова слиплись в единую толстенькую монетку.

– Ну, тогда могу предложить “летучую мышь”. Тот же принцип действия, что у твоей “гнилушки”, но подсветка желтая, а не зеленая, и радиус действия побольше. В остальном – один-в-один.

– Сколько? – Заинтересовалась я.

– Двадцать.

Я закусила губу. Денег было мучительно жаль. Но “гнилушкой” пользоваться больше не хотелось вплоть до того, что я готова была отменить утренние пробежки.

С другой стороны… раз уж этот артефакт столь противен нынче моей трепетной натуре…

Я решительно нащупала в кармане куртки кольцо среди прочей мелочевки. Убедилась, что это именно то кольцо.

И с самой обаятельной улыбкой протянула “гнилушку” Момо:

– Предлагаю равноценный обмен!

– И десять франков в придачу!

– С ума сошел?! Думаешь, я не знаю – эта твоя “мышь” магию жжет, как топка, да еще без самовосстановления заряда модель! На подзарядке у мага разоришься!

Торговались мы до хрипоты, неистово, с азартом. Сбив в итоге сумму доплаты на две трети, я сунула Момо деньги, сгребла теперь уже свою “летучую мышь” возбужденная, счастливая от удачной покупки и приятно проведенного времени, и уткнулась носом в куртку мужчины, стоявшего прямо за моей спиной так тихо, что я и не заметила. Не почуяла.

Сначала я подумала, что это просто бестактный покупатель.

А потом… А потом он заговорил:

– Здравствуй, девочка моя. Я так рад, что нашел тебя… почему ты не пришла на встречу?

В кафе было тепло. Старинный граммофон, заботливо омоложенный каким-то наверняка начинающим магом (они часто берутся за подобные подработки – обновить старые вещи), мурлыкал гортанным голосом Марго Жаклин, бывшей на пике славы лет тридцать назад. Капуччино и свежая булочка с шоколадом, принесенные официанткой, источали упоительный аромат, а сказочная зима за окном подмигивала гирляндами.

А у меня внутри, где-то в животе, скрутился мерзкий ком, отдающий тошнотой в горло, который никак не хотел рассеяться. Я сидела, обхватив чашку ладонями, смотрела на елочку, нарисованную на пене шоколадной крошкой, и никак не могла поднять глаза на дядюшку. Причем сейчас, когда он сидел передо мной, открыто улыбался и рассказывал о том, как и чем занимался последние несколько месяцев и каких успехов достиг, я даже сама не могла понять почему. И чувствовала себя дура-дурой.

– …конечно, предстоит еще немало работы, но я уверен, что все получится. Ты ведь меня знаешь, я не пропаду. Но я что-то болтаю и болтаю, просто так давно тебя не видел, соскучился. Расскажи, Кэсси, как твои дела?

Глаза пришлось поднять.

Дядя по-прежнему улыбался. Тепло и очень по-отечески, так что я окончательно перестала понимать, чего же я три этих года боялась.

Мои родители погибли, когда мне было тринадцать. Автокатастрофа. Других родственников не было. Папа был поздним ребенком да и сам женился довольно поздно, так что его родители едва дожили до моего рождения, и я их толком даже не помню. Бабушка маму воспитывала одна и скончалась незадолго до моего одиннадцатилетия. Так что после аварии я оказалась в детском доме.

Правда, ненадолго.

Буквально через пару месяцев на его пороге появился некий Квентин Морель, утверждающий, что я его племянница, и что он не позволит, чтобы дочь его брата оставалась в этом “клоповнике” хоть еще один день.