Наша прибыль с учетом издательства и моей работы обеспечила мне премию в размере £860.

А теперь мне нужно подняться наверх и отыскать сентиментальное и истеричное письмо Этель, чтобы для нее же подчеркнуть самые сентиментальные и истеричные места. Тьфу – как говорят герои Шекспира177. Джон Бейли178 умер в 67 лет (что заставляет меня хотеть – нет, это скорее из-за Джека, – прочесть «О любви» Стендаля179).

7 июля, вторник.

Как же хочется отдохнуть от этих бесконечных правок (работаю над интерлюдиями) и небрежно написать несколько предложений! А еще лучше ничего не писать; гулять по холмам и беззаботно отдаться во власть ветра, как чертополох. И хорошо бы развязать тугой узел, в который завязаны мои мозги, – это все из-за «Волн».

Такое вот у меня настроение в 12:30, во вторник 7 июля, прекрасный день, и я лишь напеваю в своей голове о том, как у нас все хорошо. Л. сейчас плывет на волне славы; странно, сколько сразу к нему внимания: приглашают выступить на радио, посетить Америку, вести еженедельную колонку в «New Statesman180». И я не завидую.

Однако я опасаюсь того, что зовется Жизнью (хотя это сильно озадачивает фройляйн Г181. Она изучает мои работы в Британском музее и не может понять, что такое жизнь, поэтому пишет мне.) Клайв вернулся и, как я сразу отметила, открыв дверь, настроен ко мне благосклонно. Например, он говорит: «Какие прелестные цветы!». Этель в свойственной ей манере раскаялась за свое письмо. То есть она пришла вчера, после почти двухнедельного перерыва, и объяснялась в течение минут двадцати, пытаясь оправдать себя. Она шесть раз подносила чашку к губам, но все время придумывала очередную фразу или отговорку и ставила чай обратно на стол. Ее рвение, искренность и жизненная сила, конечно, убедительны, хотя я рада, что твердо стояла на своем и не поддавалась. Я выкрикиваю в ее адрес ругательства, будто стреляю из пистолета. Пули отскакивают от ее крепкого старого тела с глухим звуком, как от плотной шкуры слона. Она пошатывается, приходит в себя, встает на дыбы и давит на меня своим брюшком. Я доминирую молчанием, которого она побаивается. В 18:45 Этель, наконец, уходит подавленная, как Пинки [кокер-спаниель Вулфов], по выражению Л., порывшаяся в мусорном ведре. Мы целуемся на прощание – вернее, она страстно целует меня в холле, а мисс Притчард прикрывает дверь, по-видимому, от легкого смущения. Но кому какое дело, пропела бы Этель, и за это она мне нравится.

Я читаю «Дон Жуана» [поэма Байрона] и каждые два дня проглатываю чью-нибудь биографию.

Больше мне ничего не нужно.

Как-то вечером мы долго обсуждали с Оттолин, Томми и Мэри ощущение заточения в клетке; Мэри разбушевалась как лошадь, испуганная проезжающим поездом. Хочет сбежать. Хочет найти наглеца и укатить с ним в Испанию. Почему мы ничего не делаем? Почему не меняем свою жизнь? Может, ей пожить с Л., а мне с Джеком? К чему весь этот ежедневный поток телефонных звонков? Почему бы не показать себя с другой стороны?

14 июля, вторник.

Сейчас полдень… (Приходил Боб182, чтобы попросить меня подписать бумагу о назначении Палмеру183 пенсии. Боб говорит… в основном о своем новом доме, об умывальниках, о том, что до сих пользуется свечами, когда ложится спать… Бесси184 переезжает; он собирается на месяц в Италию. Спрашивает, смогу ли я отправить экземпляр своей новой книги графу Морра185; все итальянцы – графы; однажды он проводил экскурсию по Кембриджу четырем графам… Палмер и т.д. Он переминается с ноги на ногу, снимает и снова надевает шляпу, идет к двери, возвращается, чтобы обсудить книгу Дезмонда, который украл несколько статей – ему пришло очень суровое письмо из «Putnam» …).

Еще я хотела сказать, что сейчас (тут вошла Нелли со счетом на 4ш/6п за мои туфли) …

Хотела сказать, что я закончила сцену в Хэмптон-корте186 (боже, хоть бы это была последнее правка).

Вот примерный график моей работы над «Волнами»:

С 10 сентября

по

апрель

ИТОГО

19 месяцев

Всерьез начала работу 10 сентября

1929

Закончила первую версию 10 апреля

1930

Начала вторую версию 1 мая

1930

Закончила вторую версию 7 февраля

1931

Начала исправлять вторую версию 1 мая

1931

Закончила править 22 июня

1931

Правлю печатную версию с 25 июня

1931

Закончу (надеюсь) к 28 июня 18 июля

–

Вулфы поехали на машине в Монкс-хаус после обеда в пятницу, 17 июля, а вернулись на Тависток-сквер в воскресенье.

17 июля, пятница.

Да, сегодня утром я, кажется, могу сказать, что закончила книгу. Беспокойная и вечно все теряющая, я в 18-й раз переписала вступление и пропустила несколько предложений. Л. прочтет завтра, а я открою дневник, чтобы записать его вердикт. Мое личное мнение – о боже! – трудная книга. Не помню, испытывала ли я когда-нибудь такое напряжение. Признаюсь, я нервничаю из-за Л. Начнем с того, что он будет честным, даже честнее обычного. Возможно, меня ждет провал, а я больше ничего не могу поделать. Я склонна думать, что у меня получилась хорошая, но бессвязная и нудная книга, сплошные судороги. В любом случае она трудная и сжатая, но я, по крайней мере, попробовала воплотить свою задумку, и если не смогла, то хотя бы попыталась, причем шла в правильном направлении. Я нервничаю. Может, она слишком коротка и претенциозна? Бог его знает. Я все время повторяю это, чтобы хоть немного снять груз с души, но все равно буду нервничать, когда Л. войдет, скажем, завтра вечером или в воскресенье утром в мой кабинет в саду, усядется с рукописью в руках и начнет: «Так!».

19 июля, воскресенье.

«Это шедевр, – сказал Л., зайдя сегодня утром в мою пристройку, – и лучшая из твоих книг». Он также считает первые сто страниц чрезвычайно трудными и сомневается, сможет ли их осилить любой обыкновенный читатель. Но боже мой! Какое облегчение! И я пошла гулять под дождем к Крысиной ферме187, ликуя и почти смирившись с тем, что на холме возле Нортхиза сейчас строят Козью ферму.

Вулфы поехали в Родмелл на летний отдых в четверг, 30 июля.

7 августа, пятница.

Монкс-хаус, Родмелл.

Я только что написала эти благородные слова: «Родмелл, август 1931 года». Родмелл прекрасен, но не лучше моих ожиданий. Кто еще во всем Сассексе может сказать такое? Погода самая разная; река разливается; лодка плывет; громкоговоритель, фотоаппарат, электрическое освещение, холодильник – вот так я перечисляю материальные блага, которые, стоит подчеркнуть, не имеют, в сущности, никакого значения188. И все же они есть, например моя просторная комната, в которой я просыпаюсь и ложусь спать, после того как пересеку сад с бледными в свете наших ярких фонарей цветами. Мы были в Оаре, но если сравнивать, то наши края мне нравятся больше. И я не обращала особого внимания на Сидни189, за исключением того, что он у Христа за пазухой, – странное чувство, будто его окружает маслянистая атмосфера спокойствия. Потом я подсела к Томми. Боже, какие прочные у меня корни, какой сильный фонтан неистовой индивидуальности – они полощут в нем ноги, Несса и Томми; заставили меня позировать с двух до четырех целых шесть раз, и я чувствовала себя согнутым куском китового уса. Это было забавно и даже интересно, но в то же время я кипела от ярости. Т. опаздывал. Не мог поменять свои планы и т.д. А мне приходилось тащиться по пыльным улицам.