Наблюдение за Сомовой я вела не только из-за женского любопытства. Конечно, я люблю совать свой нос в разного рода всячину, но в этом случае передо мной стояла совсем другая цель. Нужно было узнать, известно ли Сомовой о судьбе ее мужа, замешана ли она в этом преступлении и каким образом оказалась в городе, если, по словам Сомова, она в данный момент должна доблестно исполнять служебный долг, то есть находиться в заграничной командировке. Странно, однако, получается: муж думает, что Вера любуется Кельнским собором и слушает тяжеловесную болтовню добропорядочных немцев, а она, понимаете ли, травит волосы ядовитой смесью, желая назло матушке-природе стать блондинкой.

Хотя ничего особенно загадочного тут, наверное, нет. В конце концов, каждой уважающей себя современной бизнесвумен полагается иметь любовника, а лучше – сразу нескольких. Вполне возможно, это тот самый случай. Банально, неинтересно, но что делать? Хотя, мне кажется, Вера не из тех, кто строит свою жизнь по шаблону. Что она за человек, мне пока неизвестно, но вполне вероятно, что преступление не обошлось без ее участия.

Итак, мне нужно поговорить с Верой, но это позже. Сейчас я прослежу за ней, а потом поеду к отцу убитой девушки.

Вот они – чудеса парикмахерского искусства: садилась в кресло брюнетка, а встала из него рыжеволосая молодая женщина. Как будто больше всего на свете она хотела коренным образом поменять свою жизнь, решив сначала изменить цвет шикарных длинных волос, которые ложились на плечи нежными волнами.

Вера задумчиво поднялась из кресла, еще раз взглянула на себя в зеркало и вдруг, обреченно махнув рукой, сказала, чуть повысив свой колоритный, довольно низкий для женщины голос:

– Нет, я хочу изменить прическу. Кардинально. Постригите меня коротко. Но стильно.

Светка скорчила изумленную гримасу и открыла было рот для того, чтобы отговорить ненормальную клиентку стричь волосы, которые просто обязаны воспеть поэты в своих бессмертных творениях. Но на лице Веры явно читалось, что она не считает нужным слушать советы парикмахерши, и Светка промолчала.

Маникюрша, обрабатывавшая мои ноготки, оказалась слишком проворной и непростительно быстро закончила свою работу. Она переключилась на другую клиентку, а я расплатилась и вышла из парикмахерской. Несмотря на ноябрьский холод, солнце все еще старалось обогреть прохожих, поэтому я решила, что не замерзну, если постою с полчасика на улице. В такой погожий денек не хотелось залезать в салон моей «боевой подружки» – бежевой «девятки».

Стоя невдалеке от парикмахерской, я сквозь стекло витрины следила за Вериными действиями. Сначала она преспокойно сидела и безучастно наблюдала за тем, как разноцветный кафель покрывается рыжими волнистыми локонами, потом терпеливо выдержала укладку, сушку, затем степенно расплатилась со Светкой и как ни в чем не бывало продефилировала в вестибюль. Там Вера надела широкие темные очки, шляпу и плащ. Потом она быстрым шагом вышла из салона, подошла к проезжей части, не обратив на меня ни малейшего внимания, остановила частника и уехала.

Уже сидя за рулем своей машины и не выпуская из виду такси, автомобиль, в котором сидела Сомова, я думала о том, что поведение Веры, мягко говоря, не совсем соответствует поведению женщины, муж которой сегодня ночью загремел в тюрьму за убийство. Вообще вся эта поспешная смена имиджа, на мой взгляд, – прием элементарной конспирации. Но для чего она потребовалась? Выходит, Вере есть что скрывать? Или она сама скрывается от неизвестного преследователя?

Нервно обгоняя старую «копейку», мешавшую мне видеть машину с Верой, я поймала себя на мысли, что ужасно переживаю за чету Сомовых. Такое со мной случается редко. Мне интуитивно нравились и Иннокентий, и Вера, но все-таки меня не покидало ощущение, что один из них лжет, пытаясь что-то скрыть. Что именно? Вину? Для следствия у Веры есть железное алиби – во время убийства она находилась в заграничной командировке. Но тогда к чему весь этот маскарад? И каким образом она оказалась сегодня в городе? Только что вернулась, что ли?

Я старалась не отпускать далеко от себя видавший виды «Опель», на котором с бешеной скоростью мчалась Вера. Кажется, Сомова пообещала сполна заплатить за то, чтобы водитель всю дорогу не убирал ногу с педали газа, постоянно нарушая правила дорожного движения. На счастье, доблестная ГИБДД отсутствовала на этом участке, и поэтому нарушители добрались до пункта назначения без осложнений и всего лишь за полчаса. И я вслед за ними.

При более медленной езде мы выехали бы за город только через минут пятьдесят. Когда «Опель» свернул направо, я сбросила скорость и проехала несколько метров вперед. Остановившись под огромным кленом, я выскочила из машины, добежала до поворота и увидела, что «Опель» с неведомым мне водителем и с загадочной пассажиркой остановился, не выключая мотора, возле убогого деревянного домишки. Вера вышла и быстро направилась – почти побежала! – к этому строению, совершенно не соответствовавшему своим видом облику стильной и хорошо одетой гостьи, а машина, которая ее привезла, развернулась и медленно поехала обратно. У меня были все основания полагать, что я осталась незамеченной.

Интересное получается кино, думала я, маршируя около своей «девятки»: муж находится под следствием, а жена едет за город, изменив внешность практически до неузнаваемости. Здесь что-то не так… Я на сто процентов уверена, что Вера знает больше мужа, поэтому и приехала сюда.

Сев в машину, я принялась решать – нужно ли мне сейчас идти за Верой и попытаться поговорить с ней или отложить этот важный разговор на некоторое время, до тех пор, пока не выяснятся новые обстоятельства?

«Думай, Таня, думай, не зря же тебя зовут Ведьмой. Ведьма – значит, умная», – твердила я себе, все-таки направляясь к перекошенному деревянному дому.

Я сразу заметила, что на улицу не выходило ни одного окна. Было одно, только заколоченное. Но, по всей вероятности, дом все-таки являлся обитаемым. На веревках во дворе болталось цветное платье, наверное, самого огромного размера, какой может быть, и тут же висела выцветшая детская рубашонка. В общем, передо мной предстала ее величество нищета в самом расцвете своего убожества.

Я огляделась. Место здесь, кажется, небезопасное, но я недаром взяла с собой сумочку, в которой много всякой разной всячины, включая и пистолет. Итак, я все же постучала в ветхую дверь. И как тут люди живут, особенно в такой холод?

Дверь долго не открывали, внутри поднялась паника. Я слышала, как хозяева суетятся, бегают по комнате и судорожно перешептываются. Это еще больше усилило подозрения в том, что Вера скрывается от всего белого света.

Представшее передо мной лицо сморщенной старушки явно принадлежало не моей «подопечной».

– А Вера здесь? – прикидываясь робким созданием, еле слышно спросила я и совершила большую ошибку, потому что бабка оказалась тоже не промах. Она скорчила недовольную мину и показала на ухо, прикидываясь глухой.

– Вера Сомова здесь? – уже громче произнесла я, понимая, что Вера просто не хочет показывать мне свое новое личико.

Старуха недовольно шмыгнула носом и хриплым, как у пьяницы, голосом сказала:

– Нету у нас никакой Веры. Ходят тут всякие…

– Но я видела, что она вошла сюда! – воскликнула я и позвала: – Вера, не бойтесь, я хочу вам помочь. Только и всего!

Господи, что это со мной? Заговорила каким-то ангельским голосочком да еще таким тоном, будто всю жизнь пожертвования для монастыря собирала. С чего вдруг я прониклась такой безудержной жалостью к семейке Сомовых? Не в деньгах же дело!

Но Вера затаилась, не желая со мной беседовать. Однако так аудиенция не состоится. Что ж, придется действовать как обычно – то есть не совсем деликатно и законно.

Я слегка приобняла мило встретившую меня старушку за плечики и подтолкнула ее назад. Хозяйка ойкнула и, слабо сопротивляясь, попятилась в глубину своей хибары.

– Пардон, бабуля… Вы вот здесь врете, понимаете ли, а Верин муж между тем в СИЗО прохлаждается. Вам не стыдно, Вера?