Звуки громкого дыхания и частого переступания ног по асфальту в течение минуты.

«Ух, Федя, что было. За тем местным со стеклом шёл полицейский, не королевский, а дорожный. Он был то ли ранен, то ли больной. Еле ковылял, но пытался догнать мужика со стеклом. В итоге начал стрелять из пистолета и убил. Представляешь! Пуля прошла через мужика насквозь со спины и разбила стекло, что он тащил перед собой. Стекло вертикально треснуло и сложилось как ставни прямо тому по лицу. Хотя ему конечно было уже всё равно. Я убежал, но пришлось сидеть до темноты под столом в бывшей пиццерии у вокзала. Туда-сюда ходила полиция и даже была у них целая заправленная машина, такая «Дача», типа реновского «Дастера». Завод у них был по сборке в Танжере, ну, ты знаешь. Они мне перегородили путь возвращения на мой чердак в риаде, смог только с луной обойти их. А самое обидное, что пришлось оставить палку. Она длинная, цеплялась за асфальт пока я на карачках обходил посты. Шумела. Сейчас я уже в риаде, дома, то есть, на террасе, смотрю на огни касбы. Всё позади. Давно так не нервничал. Ветер стих и с горящего в Сале дома дым поднимается почти вертикально, точно, как у нас бывает в мороз. Дым белый, густой, всё ещё различим, хотя уже ночь. Очень тихо как со стороны медины, так и от пляжа. Необычно. А вот на кладбище у стен касбы какое-то движение. Там брать нечего кроме камней, не понимаю».

«Штурм начался перед рассветом. Я проснулся от выстрелов и последовавшего эха. Тут же на кривой улице под моим секретным гнездом забегал местный народец, закричали ослы. Полицейские подошли сразу к нескольким воротам касбы, стреляя из пистолетов. Одни ворота протаранили грузовиком, остальные разбивали кувалдами или цепляли к мопедам что-то из мусора, которым Пережившие завалили проход и так оттаскивали. Я как-то сразу увидел пару трупов. Наших. То есть Переживших. Так-то, Федя. Кричали по-русски изо всех башен, но стреляли мало. Мне видна только низкая часть касбы, что выходит на кладбище и медину, поэтому, когда вся полиция вошла внутрь, дальше ориентировался по звукам. Со стороны океана, конечно, никто штурмовать не хотел. Но от бухты или от сгоревших кораблей-ресторанов наверняка тоже шли. Когда солнце уже поднялось, загорелась пара домов в центре крепости, выстрелов стало меньше. Грузовик выехал через старые ворота и умчал куда-то налево в сторону трассы на Касабланку. Я собираю вещи, Федя, не верю я что Пережившие победят королевскую полицию. Местные хоть и трусы, но против пистолетов много не покричишь и кулаками не помашешь. На рынке говорили, что из Танжера едут танки, не так всё плохо у местных с армией. Закончилась самодеятельность. Завершается республика Переживших. А они для меня были не только источником обмена, но и соотечественники как никак. Хоть эти уроды меня и не приняли, говорили-таки со мной, шутили. Что мне теперь делать в Рабате? Я, Федя, буду ночью уходить. Попробую пристроится к фермерам, что идут до Феса. Уйду с побережья. Там, в провинции, сытнее и нет такого разнообразия группировок. Говорят, что король именно там сидит, еду подвозят с юга. Говорят, что там и все французы оставшиеся. Типа, очаг цивилизации. Не знаю, правильно ли поступаю уходя от порта и колонии Переживших. Что думаешь, Федя? Напиши, скажи. О, кого-то сбросили с башни. Наверняка сейчас где-то кричат – сдавайтесь, а им как в кино в ответ – русские не сдаются! Грустно, Федя, смотреть на этот вялый бой, вернее догадываться, что там за спинами стен и башен. Чувствую, испачкали уже кровью красивый розовый бастион с пушечками и сторожевой игрушечной башенкой, тот, на углу с видом на Сале. Вечно он был для туристов закрыт».

Звуки трёх выстрелов, пауза, звук большого взрыва, пауза, выстрел, затем кто-то говорит: «Такие дела, Федя». Всего три минуты четыре секунды.

Сообщение удалено.

«Не выходил на связь пока шли в Фес. Шли больше ночью, отдыхали днём, как древние погонщики караванов. Только вот состав каравана нашего был странным. Почти никто ни с кем не разговаривал. Это потому что под шум боя из Рабата улизнула масса уязвимого люда. Вокруг меня было несколько Переживших из касбы, один раненый, пара пожилых французов, немец с парнем бербером, целая толпа женщин с полностью закрытым авратом, лошади, собаки и куры, единственные кто всю дорогу ехали в повозке. Я старался больше бороды из капюшона не высовывать. Если позволяли проехаться на осле, благодарил, не разрешали, шёл тихо. Телефон не доставал, фонариком не светил. Спал около французов. Однажды дали мне хаша, видать совсем дела плохи, раз незнакомцам хаш дают. Взять я взять, но не курил. По выходу из города сразу нашёл себе отличный посох и с ним периодически прикидывался хромым. Лицо моё такое чёрное и старое от ветра и золы, что похоже, меня считают бербером. Халат и молчание очень подходят. Подслушал, что Переживших многих убили, кого пьяным нашли – утопили, несколько человек выбросились из высоких риадов на улицу. Убили какого-то знатного полицейского. Но всё обрывками, всё сплетнями. Брели мы так с видимостью общего дела две ночи вполне спокойно. Пока на третью ночь один из французов не сошёл с ума. Он стал бегать по дороге и кричать, рвал одежду на себе, а когда стали его ловить, сильно ударил одного. Связали и положили в повозку. Но хозяин повозки, седой араб, отказался бесплатно везти. Торговались с другими французами, все были недовольны. А связанный тем временем умер. Его компаньоны оказались как варёные, копать не могли, похоронить не решили как. Тупари. В общем, Федя, заложили его камнями плотно, на перекрёстке, и смастерили знак распятого бога из куска крыла ракеты. Каждый, включая тёток в чёрных балахонах с прорезями для глаз положили по камню сверху тела. Всё равно животные растащат. Копать надо. Эх, французы. Кстати, когда клали камни, а их тут вдоволь, ходить никуда не надо, по рукам арабских женщин я понял, что некоторые – это спрятавшиеся под платьями мужчины. Даже чёрные перчатки, что у всех обычно, не укрыли от меня несколько широких ладоней с костяшками. Явно мужских. Так что все хороши, каждый в нашем караване с секретом, не только я. На другой день порвалась обувь у меня. Пришлось буквально на ходу чинить. В дырку вставил, сложил вчетверо, какую-то плотную бумагу. Когда менял её, оказалось это письмо на французском. Из Марракеша в Марсель. Просто так на дороге валялось. Почта. Когда это всё было? Когда письма разносили, помнишь? Тайна. Как весь наш караван. И никто не заинтересован в огласке и снятии масок. Так, Федя, доковыляли мы до Феса, где обоз наш моментально растворился. Будто не знали мы друг друга. Разбежались ещё до первого поста у двойных, обложенных плиткой, ворот. По старой привычке я осел на краю медины, ближе к воротам, на последнем этаже с виду заброшенного риада. Пост не проходил, пролез в щель крепостной стены. Может быть выбрал жильё неудачно, уж больно богато выглядели первые этажи и вещи растащили слабо. Даже мебель и унитазы целы. Может хозяин ещё здесь. Я запер посохом дверь в самом узком месте между третьим и четвёртым ярусом и пользуясь тем, что моя терраса выше соседних стал вычислять, где жилое, где нет и насколько разрушен в общем город. Приятной неожиданностью стало наличие воды в трубах и электричества в сети. Из занавесок я сделал себе простынь. На ресепшн вынул из кресла мягкую часть сидения и забрал как подушку. Если бы не урчащий живот, то могу сказать, Федя, что я попал в пятизвёздочный рай. Пусть мне сегодня приснятся семьдесят две тарелки кус-куса».

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.