«Вечером они пили с австрийцем шнапс, тот рассказывал про горы, про реки и заливные поля. «Знаю, – говорил Василий, – где наш Суворов с Наполеоном пятьдесят пять лет назад сражался?»
«У Вас Суворов, а у нас в Австрии этот генерал зовется Альфред Кандид Фердинанд цу Виндишгрец, а то зачем, по-твоему, он за италийские владения так сражаться будет».
«Ты еще скажи, – удивлялся все больше и больше Василий, – что наш Потемкин это Понятовский!».
«Так и есть, – сказал любознательный Петчер, – по любви к Екатерининской России свою державу присоединил».
Да что еще могут наговорить пьяные мичмана …»
Перевооружение «Варяга 2»
Даже хорошая техника устаревает, а тут экспериментальный корабль участвует в сражениях, да еще и выяснилось, при тщательном изучении, что орудия и снаряды флота Двуединой монархии гораздо мощнее тех, что были установлены на флоте Кайзера, хоть и калибр был одинаков в 24-см. Ну как тут не перевооружить:
«На первой неделе июня снимали 15-см орудия с австрийских броненосцев «Габсбург» и «Арпад», а с «Варяга» снимали девять оставшихся 17-см орудий. При разговоре Козлова с контр-адмиралом Иессеном, Николай Николаевич убедил его, что если мы добронировали «Витязь» 1-дюймовым железом, по всему борту, для защиты от фугасов, то почему бы не усилить его боевую мощь? Также и стоит добронировать «Богатырь», который сейчас стоит в доке. Контр-адмирал Иессен согласился. Затем Козлов пошел ва-банк и спросил: «Что тобой двигало, что ты на Хаккодате полез, и так удачно Камимуру у Владивостока встретил?»
Иессен задумчиво вспоминая: «Да, как будто вселилось чего, легкость, какая то, ясность мысли, в тот же момент, я и не я».
Николай Николаевич понял, что Бурлаков прогуливает, и его здесь нет, а значит все в свои руки опять брать надо, и посоветовал Иессену вооружить «Полкан» девятью орудиями в 17-см с «Варяга», а на него поставить орудия калибром в 15-см с австрийских броненосцев. Во-первых, у них подъемные дуги лучше. Во-вторых, снаряды стальные. Если в нашем 6-дюймовом ½-кило взрывчатки, в австрийском 0,7-кг, и в фугасе, если у нас 1-килограмм пироксилина, то у австрияков 4-кг, без 300 грамм. Зрачки Карла Петровича Иессена расширились, и он превратился в сплошное внимание.
Австриец Вильям Петчер тем временем перегружал в третью башню «Варяга» под попечительство мичмана Василия Балка свои 1700-пудовые орудия, а Василий объяснял ему: «Я из этой, – похлопал левую пушку, – выбил башню на „Якумо“, а вот из этой, – похлопал правую пушку своей башни, – башню броненосного крейсера „Асама“. Так, что береги австрияк мои пушки и улыбнулся всей душой».
Газеты в книге
Использованы были мною и печатные издания той поры. Помимо названий я попытался отразить их реальное отношение к сторонам конфликта:
«Газеты писали прямо противоположную информацию. Лондонская газета «Таймс» писала: «Русские разгромлены, один броненосец потоплен, эскадра разбежалась и неизвестно, где искать». Французская газета «Ля Фигаро» разместила на своих полях статью следующего содержания: «Русские сражались отчаянно, японцы проявили стойкость достойную самураев. Противники стоили друг друга, если бы не мощный японский фугас, убивший вице-адмирала Скрыдлова. Все остальные броненосцы с младшим флагманом вице-адмиралом Безобразовым в образцовом порядке вернулись в Порт-Артур. Броненосец французской постройки «Цесаревич» выше всяких похвал». Немецкая газета «Кельнишер Цайтунг», писала для немецкого народа, бывшего недавно наряду с православными, мусульманами и инородцами одним из народов единой империи: «Русские наши братья, отстаивают интересы белой расы на бескрайних просторах Азии, не пора ли им помочь?»
Прогулка по палубе поврежденного корабля
Нигде я в книгах не встречал, чтобы главный герой прогуливался по палубе поврежденного корабля после боя и осматривал его. У меня пожалуйста:
«Иессен предложил Шумову прогуляться по кораблю и осмотреть повреждения. Игнорировать просьбу контр-адмирала капитан 2-го ранга не мог, сказывалось прошитая на подкорочке головного мозга субординация, и офицеры стали осматривать корабль прошедший тяжелый бой.
«Какие потери на „Цесаревиче“ после боя?», – спросил Карл Петрович.
«Три офицера и двенадцать матросов убито, пятьдесят пять человек ранено».
«Значит, японцы стреляли фугасными снарядами?» – поинтересовался Карл Петрович.
«Правильно подмечено. Самое главное им везло на попадания в наш небронированный борт. Хотя у самураев на „Микасе“ обе башни молчали, на „Асахи“ и „Сикисиме“ по одной».
У Иессена от полученной информации захватило дух, и он вслух озвучил свои догадки: «Получается, у японцев в конце боя мог вести огонь только старичок „Фусо“, а новые броненосцы „Асахи“ и „Сикисима“ были ополовинены с артиллерией? Вы представляете, что говорите? Это значит, что у Порт-артурской эскадры нет противника?! На „Ретвизан“, „Полтаву“ и „Севастополь“, а также „Пересвет“ и „Победу“ приходятся три инвалида и эскадра броненосных крейсеров адмирала Камимуры!».
Лицо Иессена расплылось в улыбке, а в душе разгорелась одержимость обязательной победы на море.
Офицеры дошли до юта, где два снаряда попали в палубу. Был срезан кнехт; образовалась дыра в палубе. Иессен осмотрел ее и сказал: «Разбитый буфет к критическим повреждениям не относится?»
– Разумеется, нет, – ответил Шумов.
– Еще тут вижу пару попаданий, но, так сказать на скорость не влияет.
Офицеры подошли к кормовой башне главного калибра. Их поприветствовал Николай Николаевич Шрайбер. Сын юриста, а сейчас командир кормовой башни.
– Как башня? Как у вас настроение? – поинтересовался Иессен.
– Башня вела бой как могла. В начале, еще до боя при смачивании палубы перегорел предохранитель, цепи вертикальной наводки, и некоторое время приходилось вручную опускать и поднимать орудия. Затем сломался правый зарядник, и заряжали его вручную. И под занавес первой фазы боя в контакты рамы замка попало сало смазки от снарядов, коих мы выпустили по двадцать пять штук на орудие. И гальваническая цепь стрельбы вышла из строя.
– И как Вы стреляли? – нахмурил брови Иессен.
– Используя трубки ваше высокопревосходительство, – бодро ответил флагманский минный офицер, а сейчас волею судьбы командующий башней лейтенант Шрайбер.
– Смотрю тут у Вас, и крыша башни повреждена? Фугас попал?
– Так точно. Одного матросика срезанной гайкой убило, двоих ранило, но башня смею заверить, боеспособна, еще бы пострелять, – сказал Николай Николаевич, – по пятьдесят снарядов на орудие ведь еще есть.
Шумов сквозь зубы произнес: «Я тебе постреляю».
Иессен поблагодарил артиллеристов и отправился дальше. Заглянули в румпельное отделение, где увидели рулевого Лаврова, который бодро отдал честь при появлении адмирала, поднялись на спардек, и поглядели на попадания от снаряда разбивший кормовой дальномер и ранившего матросов Савченко и Тихонова и элеваторы 47-мм патронов в фок мачте. Да, и сама мачта держалась на честном слове. Туда нельзя было посадить корректировщика огня. Подошел Дмитрий Всеволодович Ненюков Младший, серб по национальности и русский по духу, доложил, что вся артиллерия броненосца, несмотря на поломки и мелкие неисправности в порядке и артиллеристы рвутся в бой.
Иессен сказал офицерам: «Я видел, в башню номер шесть попал снаряд», – и загнул фальшборт.
Ненюков докладным тоном ответил вице-адмиралу: «Мы все исправили, на работу башни не влияет, но, в будущих проектах кораблей надо, этот недостаток, безусловно, учесть. Получается башня в броне, а что рядом непонятно. Надо, что бы корабль как кулак был в стальной перчатке».
Прошел Иессен с Шумовым дальше, вдоль борта броненосца. Увидел изрешеченный осколками паровой катер и разбитую хлебопекарню, спустились в недра броненосца, где трюмный механик Федоров указал на затопленные коридоры со 150 тоннами воды, которые принял корабль от близких разрывов. Вошли в носовую кочегарку правого борта, где кочегар Рожинцов и квартмейстер Лютый показали поврежденный японским осколком котел, который в данный момент с помощью металла, заклепок, кувалд и русского мата усиленно ремонтировали.
