Лиза умолкла.

В Смольном всегда по обыкновению царила тишина. Эту тишину хранили, как нечто священное. Девушки переговаривались в коридорах лишь шёпотом. Даже не смеялись неприлично громко. Но на сей раз тишина была такой, что сделалось слышно, как бьётся о стекло муха и как поскрипывает стул под приставом, когда он шевелится.

Шаврин усмехнулся.

– Вы могли многого не знать о подругах, Елизавета Фёдоровна, – заметил Иван Васильевич.

Лиза откинула за спину толстую каштановую косу. Жест вышел сердитым.

– Значит, и ответить на ваш вопрос я не могу, потому как сама не понимаю, что именно произошло. – Она старалась вести себя уверенно, совсем как её папенька, когда общался с чиновниками ниже рангом. – А из того, что знаю, вывод у меня один – мы девушки приличные и до невозможного скучные. Живём в стенах института. С людьми за его пределами общаемся мало. Слышала, что нас прозвали фабрикой кисейных барышень. Однако же две мои подруги отдали богу душу. И мне не меньше вашего хотелось бы выяснить, что случилось. Кому мои милые, добрые Оленька и Танюша могли навредить настолько, чтобы их убили. Вы ведь полагаете, что это убийство, я права?

– Élisabeth, – зашипела на неё со своего поста Анна Степановна. – Вас ждёт беседа с глазу на глаз.

– Оставьте. – Шаврин улыбнулся классной даме, а потом вдруг признался: – Занятная вы барышня, Елизавета Фёдоровна. С чего же вы взяли-с, что мы рассматриваем версию убийства?

Лиза кивнула на его записи.

– Яд. – Она смущённо потупилась. – Не сочтите, что прочла умышленно. Просто это слово написано весьма крупно. Я не могла не заметить. Вы думаете, что девочек отравили? Отсюда этот синий оттенок кожи у обеих. Но Ольга ведь ушибла голову. Я сама видела кровь на раковине и вокруг.

Шаврин окинул взглядом бумаги на столе, словно бы только что заметил, что расположился так, как ему привычно. Запоздало он начал складывать их стопочкой.

– Пожалуйста, Иван Васильевич. – Лиза сложила ладони в молитвенном жесте. – S'il vous plaît[7]. Я ночь не спала. Беспрестанно думаю о том, как они умерли. Мы с ними с малых лет вместе. Скажите же, что произошло на самом деле? Я имею право узнать хотя бы самую крупицу истины.

Пристав страдальчески вздохнул. Он перевёл взгляд с девушки на её наставницу, которая сидела тихо и, вероятно, сама желала услышать ответ. И наконец решился.

– Экспертиза показала наличие идентичного яда растительного происхождения. Большего, увы, сказать не могу.

Анна Степановна снова зашептала молитву. Голос её сделался тихим и наполненным слезами.

– И Оленька? – прошептала Лиза, не веря услышанному. – Ольгу тоже отравили?

– Она, вероятно, почувствовала себя нехорошо ночью и побежала в уборную, но там ей стало плохо. Ольга Николаевна упала и ударилась головой. – Лицо пристава приобрело суровое выражение. – Яд вызвал остановку сердца. Поэтому, Елизавета Фёдоровна, если вы что-то знаете, я прошу вас всё мне рассказать. Быть может, вы что-то пили или кушали отдельно от того, что вам предлагалось в буфете накануне?

Лиза задумчиво покачала головой.

– Никаких гостинцев никому не передавали?

– Нет. Ничего такого.

– Фрукты? Яблоки, к примеру? Груши? Сладости, может? Вспоминайте, любезная Елизавета Фёдоровна, – пристав подался вперёд. – Вы гуляли в саду? Ходили в церковь? Брали что-нибудь у кого-то?

Она честно пыталась восстановить в памяти день накануне трагедии и без посторонних просьб. Снова и снова прокручивала в голове события, которые могли привести к гибели её подруг, столь внезапной и чудовищной, да к тому же одновременной. Но их дни были похожи один на другой. Никаких случайных встреч или незапланированных угощений. Они все четверо делали одно и то же, ели и пили одно и то же, а по Смольному передвигались неразлучной четвёркой в сопровождении классной дамы. Однако же Ольга и Татьяна погибли. А они с Натальей разве что переживали страшные последствия, но самочувствие их нисколько не пострадало.

И всё же слова Шаврина заставили Бельскую снова погрузиться в размышления. Любая, даже самая незначительная на первый взгляд деталь могла помочь следствию.

– Таня имела дурную привычку грызть карандашный грифель, – Лиза в задумчивости закусила губу на мгновение. – Но ведь подобное не приводит к смерти?

– Нет, разумеется, – сказал пристав с мрачной серьёзностью. – А что же ваши покойные подруги, Елизавета Фёдоровна, довольны были своей судьбой? Ни на что не жаловались?

Анна Степановна, кажется, не уловила суть вопроса, а вот Лиза почувствовала, как внутри всё похолодело.

Девушка невольно прижала руку к шее.

– Полагаете… самоубийство? – Эта версия никак не вязалась с той картиной мира, в которой они жили счастливо и весьма беззаботно, если не считать тягот учёбы. – С чего бы им на такое решиться? Да ещё и обеим сразу? Это ведь большой грех. Да и на них не похоже. Олю вы не знали, но она была девушкой жизнерадостной и всегда всем довольной. А Танюша так вообще только о свадьбе и говорила. Планы строила. Нет, – Лиза отчаянно замотала головой. – Нет, они не могли.

– Как вы посмели вовсе предположить подобное! – возмущённо вмешалась в разговор Анна Степановна. – Мои воспитанницы учились блестяще, ни в чём затруднений не испытывали и всем служили примером для подражания!

– Хорошо-хорошо! – Пристав поднял руки ладонями вверх. – Признаюсь, версию с самоубийством мы рассматриваем в последнюю очередь. – Он выдержал небольшую паузу, подбирая подходящие слова, прежде чем задал следующий вопрос: – Скажите, Елизавета Фёдоровна, а с учителями какие отношения у девушек были? Я имею в виду учителей противоположного пола.

– Нет, это возмутительно, – проворчала классная дама.

– Да как и со всеми прочими, – Лиза в недоумении часто заморгала. – Мы ни на кого не жаловались. Поводов не возникало.

– Не жаловались, – сухо повторил Шаврин, делая очередную заметку. – Выходит, жилось вам всем четверым счастливо и спокойно, без поводов для печалей или страхов?

– Выходит, что так, – чуть рассеянно ответила девушка, а сама отчего-то подумала, что слишком много версий у следствия: от самоубийства до подозрений в адрес преподавателей. Получается, полиция сомневается. Единой теории у них пока нет.

Свиридова встала с места.

– Иван Васильевич, вы так доведёте мою воспитанницу до нервного срыва, – отчеканила она. – У вас будут ещё вопросы к Елизавете Фёдоровне? Если нет, извольте прекратить беседу.

– Думаю, я узнал всё, что хотел, – пристав поднялся, чтобы коротко поклониться. – Благодарю вас, дамы. Если возникнут иные вопросы, я загляну к вам снова. Не обессудьте.

– Главное, найти виновников, Иван Васильевич, – Лиза встала последней и привычными движениями расправила белое форменное платье и фартук с оборками. – Я буду рада, если вы сможете заглянуть к нам, чтобы рассказать о том, как идёт следствие. Разумеется, если это возможно.

– Разумеется. – Шаврин вежливо улыбнулся. – Но ничего не могу обещать. А вы, Елизавета Фёдоровна, если вдруг что-то вспомните, дайте знать.

На том они и попрощались. Пристав остался в кабинете литературы, поскольку собирался опросить преподавателей, а Лиза в сопровождении своей наставницы вышла в коридор. Девушка полагала, что Свиридова отведёт её на занятия по французскому, для которого подошло время, но вместо этого они степенным шагом направились в другое крыло института.

– Анна Степановна, мы идём в лазарет? – на всякий случай уточнила Лиза.

От неё не укрылось, насколько Свиридова напряжена.

– Нет, – классная дама говорила едва слышно, несмотря на то что в этот час коридоры Смольного были пустынны и все институтки находились на занятиях. – К Елене Александровне в кабинет.

– Я что-то не то сказала приставу? – девушка забеспокоилась.

– Отнюдь, – губы Свиридовой дрогнули в едва заметной улыбке. – Но её светлость велела привести вас сразу, как допрос завершится.