Она, как была, в одной сорочке выскочила в застеленный истоптанным вишнёвым ковром коридор и завернула за угол, к дверям в их отдельную ванную комнату.

Дверь в прохладное помещение оказалась распахнутой.

Первым, что Лиза увидела, была Наталья. Её рыжая подруга сидела на кафельном полу прямо у входа и кричала во всё горло, вцепившись пальцами себе в волосы.

А вторым…

Вторым было тело другой подруги.

В углу возле широкой керамической раковины лежала Ольга. Кожа её приобрела синюшный оттенок, а белая сорочка на груди напиталась кровью, такой яркой, что показалась Лизе ненастоящей. Кажется, эта яркая кровь была здесь повсюду – на кафеле, на виске девушки и даже на краю раковины. Её тяжёлый запах с примесью железа витал в воздухе ванной комнаты, где по обыкновению не пахло ничем, кроме сырости и цветочного мыла.

Это зрелище настолько поразило Лизу, что она не сразу осознала случившееся.

Ольга была мертва.

– Господи помилуй, – только и смогла прошептать оторопевшая девушка, осенив себя крестным знамением.

Услышавшая её голос Наталья будто очнулась. Она на четвереньках подползла к Лизе и вцепилась в ноги подруги, ища защиты и спасения. Крик Наташи обернулся истерикой. Девушка разразилась слезами. На покрасневшем лице выступили отчётливые белые пятна.

Коридор тем временем заполнился людьми. Подоспевшие классные дамы пытались выяснить, что же случилось в институте ни свет ни заря. Кто-то ругался, что не спустит с рук столь беспардонного нарушения тишины, ибо не пристало воспитанным девицам так неприлично голосить. Однако все замечания тотчас утихли, едва наставницы оказались в ванной комнате.

Лиза медленно опустилась на пол возле Натальи и обняла её. Она двигалась совершенно механически, потому как не могла оторвать взгляда от Ольги, синей и неподвижной, залитой кровью.

– Что здесь произошло? – раздался за спиной голос Анны Степановны.

Наташа зарыдала ещё горше.

– Не знаю, – с трудом вымолвила Бельская непослушными губами. Во рту пересохло. Гортань неприятно щипало. – Наверное, она тут… лежала… Наталья нашла.

Её рыжая подруга энергично закивала, продолжая сотрясаться от рыданий.

Столпившиеся в коридоре осмелели. Раздались голоса.

Кто-то из подошедших к дверям в ванную комнату девочек упал в обморок с криком.

Побледневшая как полотно Анна Степановна замахала руками.

– Разойтись! – скомандовала она строго в попытке сохранить самообладание. При этом её голос взлетел вверх неестественно высоко. – Всем разойтись по комнатам и не выходить! Maintenant![3] Не на что тут смотреть!

Свиридова продолжила громкими, нервными криками разгонять перепуганных институток. Лиза толком не вслушивалась в её слова. Лишь уловила, как другие классные дамы, что вошли в ванную комнату и остановились подле несчастной Ольги, сказали:

– Упала.

– Поскользнулась, похоже.

– Голову разбила о раковину насмерть.

– Упокой Господь её душу.

Всё казалось нереальным. Ненастоящим.

– Елизавета! – Голос Анны Степановны раздался над ухом. Классная дама коснулась её плеча, чтобы привлечь внимание: – Елизавета Фёдоровна, уведите Натали отсюда и дайте ей воды, пока с ней припадок не случился!

Вероятно, Свиридова сочла, что Лиза из них двоих единственная оставалась в здравом уме. Но если бы не приказ позаботиться о бедной Наталье, девушка и сама бы лишилась чувств.

Покойников Бельская прежде видела лишь в гробах на похоронах, да и то по большей части издалека. Даже смерть собственной матушки она помнила весьма смутно. Всё, что всплывало в памяти, – это приятный запах горящих свечей в церкви во время отпевания и ажурные белые кружева, которыми украсили гроб. Но то воспоминание виделось ей торжественно-печальным. Будто бы со смертью ничего общего не имело вовсе. В то время как зрелище мёртвой подруги поразило её настолько глубоко, что практически дара речи лишило.

Лиза кое-как встала на ноги и с помощью Анны Степановны подняла с пола рыдающую Наталью.

Вместе они вышли в коридор, где прибавилось учителей и инспектрис. Все спешили на место происшествия. Институтки разошлись по комнатам, однако продолжали с любопытством выглядывать из-за неплотно прикрытых дверей.

Кто-то плакал. Кто-то громко молился.

От их дортуара до ванной комнаты было всего шагов десять. Девушки всегда гордились тем, что у них есть собственное умывальное помещение со всеми удобствами. Но сейчас эти десять шагов показались Лизе каким-то непреодолимым, бесконечным расстоянием. Она даже позабыла о том, что выскочила из спальни в одной ночной сорочке, как была.

– Наташенька, миленькая, ну что же ты, – бездумно бормотала девушка, а сама всё не могла отделаться от образа мёртвой Ольги: её раскинутые в стороны руки, разметавшиеся тёмные волосы, набрякшие от крови, и остекленевшие очи. Эта картина так и стояла перед глазами. – Не плачь, моя душа. Не убивайся. Тебе ведь дурно сделается. Милая. Не нужно.

Они наконец зашли в свой дортуар.

Лиза усадила беспрестанно всхлипывающую Натали на её разобранную постель, которая стояла ближе прочих к двери.

У неё самой дрожали руки, пока она наливала воду в стакан из кувшина. Часть воды выплеснулась на письменный стол. Ещё немного – на ноги и на ковёр.

– Попей, пожалуйста. – Она протянула стакан Наташе и, пока подруга пила частыми глотками, возвратилась к столу, чтобы налить ещё один для себя. – Сейчас оденемся и пойдём к доктору в лазарет, – бормотала Бельская, стараясь привести в чувство скорее себя, нежели Наталью. – Пусть даст тебе успокоительные капли. И мне. Мне тоже надо капли.

Лиза осушила стакан и со стуком поставила его на стол. Только сейчас она вспомнила, что они с Наташей не одни в комнате.

Таня по-прежнему сладко спала, отвернувшись лицом к стене.

– Господи, Татьяна! – Лиза судорожно всплеснула руками. – В толк не возьму, как ты можешь спать в такую минуту!

Наталья выразительно всхлипнула. Уронила опустевший стакан на пол. И рухнула лицом в свою подушку, зарыдав с новой силой.

– Натали, прекрати! Ты заболеешь! Слышишь меня? – Лиза дёрнулась было к ней, но замерла посреди комнаты. – Таня, нельзя же так! Встань! Помоги мне! Не видишь, Наташе плохо! Там Ольга в ванной разбилась насмерть, а Наталья её нашла!

Но Татьяна не реагировала.

Внутри у Лизы Бельской всё будто окаменело.

Девушка метнулась к спящей подруге и принялась трясти её за плечо, дабы поскорее разбудить.

Но Таня попросту перевернулась на спину, как безвольная кукла. Голова откинулась. Лицо её выглядело бескровным, а губы – синюшными. Веки опущены, но вовсе не как у спящего человека, готового в любой момент пробудиться.

Татьяна была холодна и мертва.

Вот она, красавица с пухлыми губами. С русой косой до пояса и звонким, переливчатым смехом. Сегодняшняя невеста. Будущая жена. Лежит без движения. Без какой-либо искры жизни. Разве же может подобное происходить на самом деле? Две беды в один день не случаются. Тем более столь чудовищные. Так попросту не бывает.

Лиза вскочила с кровати подруги, стремясь убраться от трупа подальше. Девушка вскрикнула. Прижала руки к губам, пятясь к окну. Но на полпути ударилась бедром о стул, который не заметила. Эта глупая, ничего не значащая неожиданность оказалась последней каплей.

И Елизавета Бельская лишилась чувств.

Прежде Лизе всегда казалось, что у человека худого и высокого усики непременно должны быть тоненькие. Этакие тараканьи усы. В то время как мужчина тучного телосложения станет носить усы густые, будто у моржа, а к ним в придачу и бакенбардами обзаведётся. Она и представить себе не могла, откуда у неё, благовоспитанной девицы, взялись столь глупые предубеждения. Вероятно, всё из-за пережитого потрясения. Хорошо хоть не слегла с нервным расстройством, как Наталья.

Следственный пристав, который прибыл в Смольный, дабы допросить девушек, оказался мужчиной долговязым и сухим. С узкими плечами, крупными ладонями и орлиным носом. А вот усы у него были самые что ни на есть моржовые: такие густые и длинные, что нависали над верхней губой, словно тёмно-русая чёлка. И когда сыскарь говорил, дыхание колыхало эту «чёлку», невольно притягивая взгляд собеседника. От этого Лиза чувствовала себя бесконечно неловко, хоть и старалась смотреть приставу в глаза.