Что-то привлекает мое внимание. Я отстраняюсь от опоры, и меня встречает печальный взгляд карих глаз. Это плакат с картиной, на которой изображена женщина из далекого прошлого. Ее серьезные темные глаза смотрят уверенно и непреклонно. Я понимаю, что она чувствует, будучи пойманной в ловушку скорби, тяжелым камнем оседающей в груди; это бремя, от которого нельзя избавиться. Я сжимаю голову с обеих сторон, прислоняюсь лбом ко лбу женщины и жду, пока зрение сфокусируется.

Изображение мне знакомо, причем очень хорошо, настолько, что я перестал обращать на него внимание, пока оно внезапно не попалось мне в необычной обстановке, что позволило посмотреть на него с нового ракурса. Это лицо с обложки большой и тяжелой книги, которую мама в молодости купила в Париже еще задолго до того, как встретила моего отца. Если верить ее словам, она называлась «Картины и изобретения Леонардо да Винчи», вот только весь текст был на французском. Меня это не смущало. В детстве я обожал эту книгу, но тогда меня интересовали не сами картины, а наброски, записи и изобретения. Я садился за стол и делал копии чертежей гигантских арбалетов и анатомических рисунков головы, а Китти раскрашивала бесчисленные версии Моны Лизы. Мы втроем подолгу изучали мир через призму маминой любви к искусству.

Я смотрю на ее лицо, на которое до этого никогда не обращал столько внимания, и вспоминаю, как раньше детали картин да Винчи поглощали меня полностью. Теперь, глядя в эти знакомые, печальные глаза, я чувствую покой, как после встречи с давно потерянным другом. Ниточка из прошлого наконец указывает мне путь. Мне нужно найти эту картину.

Я открываю мало кому доступную и очень старую дверь, которая ведет на крышу особняка Бьянки. Только у меня есть ключ, и только я знаю об этой двери, спрятанной в темном углу чердака. Реставрация до нее тоже не добралась. За низким узким проходом находится что-то вроде королевства Червонной Королевы из «Алисы в Зазеркалье». Каменные балюстрады вместо шахматных фигур, фронтоны и башенки – эдакие идеально симметричные топиарии: тайное королевство, в котором я правительница. Главное, не светиться на камерах и оставаться в слепой зоне.

– Знаешь, если меня тут поймают, то уволят, – говорю я Джеку, который принес сэндвичи и полбутылки охлажденного розового шампанского для пикника на фоне небоскребов – так он любит называть наши периодические нарушения правил. Мой самый давний друг оказывает на меня дурное влияние – я рискую только ради того, чтобы он улыбнулся. Здесь стоит отметить, что сам Джек очень даже хорошо вписывается в величественный лондонский пейзаж.

– Очень в этом сомневаюсь, – говорит он, засунув руки в карманы и рассматривая улицы. Я наливаю нам вино. – Ты любимица в мире искусств, в мире музеев, не знаю, как вы там это называете. – Он смотрит на меня и поднимает бокал, готовясь произнести тост. – И я очень за тебя рад. Вита, у тебя получилось. Ты наконец принесла ее сюда. Разве ты не рада?

– Я не знаю, что чувствую, – говорю я, вставая рядом. Отсюда Лондон похож на миниатюру, такую иногда можно найти в садике у какого-нибудь эксцентричного человека. Под небом распростерлись сотни тысяч улиц, проспектов, дорог и небоскребов, заполняющих каждый свободный квадратный сантиметр города. Здесь живут миллионы людей, но сейчас они так далеко, что кажутся мне ненастоящими.

– Попробуй описать, – говорит он, поворачиваясь ко мне. Его карие глаза полны света.

– Я напугана, взволнована и подавлена, – отвечаю я. – Я смотрю на Прекрасную Ферроньеру и вижу, какая она молодая. Это разбивает мне сердце. Теперь я подобралась к ней так близко, что могу самостоятельно изучить картину и узнать, что она скрывает, а не читать чужие исследования. Надеюсь, она простит меня и даст ответы, которые я так долго искала.

– Все ответы? – спрашивает Джек, его улыбка гаснет. – Уверена?

– Уверена, что больше так не могу, – говорю я. – Не могу постоянно гадать, не зная наверняка.

– На мой взгляд, знание сильно переоценивают, – говорит Джек. Я замечаю в его голосе грусть и что-то еще, что-то еле уловимое. – Когда никакой загадки нет, становится скучно, уж поверь.

Я наклоняю голову набок и изучаю его чуть внимательнее.

– Так зачем ты на самом деле приходишь и убеждаешь меня нарушить где-то с сотню правил техники безопасности? – спрашиваю я.

Он глубоко вздыхает и опирается на балюстраду. Его бокал, теперь уже пустой, опасно покачивается, грозя выпасть из элегантных пальцев.

– Набираюсь смелости пойти посмотреть твою выставку, – наконец произносит Джек. – Не могу же я пропустить работу всей твоей жизни, верно? Думал, что начну здесь и постепенно спущусь. Наверное, понадобится целая бутылка вина… Или две.

– Ты не обязан, – говорю я. – Я все понимаю. Это больно.

– Если бы не он, мы бы не познакомились, – отвечает Джек. – Прошло столько времени с его смерти, я не хочу позволять ему иметь столько власти надо мной из могилы, что я не могу пойти посмотреть работы да Винчи. Это жалко. Мне уже даже не нравится думать о нем, все это в прошлом. И все же, наверное, я боюсь, что выставка напомнит мне, как сильно я любил его когда-то. Напомнит, что раньше я был молод, падок на приключения и… – он выдерживает паузу, подыскивая подходящее слово, – и у меня была вера. Я так долго выстраивал стену цинизма не для того, чтобы все труды пошли насмарку.

Он смотрит на меня.

– Не хочу вдруг обнажить перед всем миром потаенные уголки своего сердца. Предпочитаю тщательно их оберегать.

Улыбаясь, накрываю его руку своей.

– Давай ты вернешься после закрытия выставки, и я пройдусь с тобой? Только мы вдвоем.

– Не сегодня, – он долго смотрит на меня, потом слегка пожимает плечами. – Мне нужно поработать над этим с алкоголем разной крепости. Возможно, следующий на очереди будет коньяк.

– Я здесь, – говорю я.

– Ты всегда здесь, – отвечает он, осматриваясь. – Хотелось бы, чтобы так и оставалось.

– Ты же знаешь, о чем я.

– Да, но ты можешь снова стать частью всего этого, – в тысячный раз говорит он и кивает на город. – Проживала бы жизнь на полную, а не наблюдала со стороны. Ты можешь все вернуть, если захочешь.

– Но я не хочу. Мы с тобой разные.

Джек обожает своих любовниц на любой вкус. Непохожесть будоражит и увлекает его, как и секс, и хаос, приходящие вместе с ней. Но с меня хватит. С тех пор, как появился Доминик, мне это больше не интересно. Я позволяю своему сердцу очерстветь и совсем не жалею – оно приносит только боль.

– Обо мне не волнуйся, я в порядке.

– Я же не предлагаю тебе удариться в гедонизм, – говорит Джек. – Такая жизнь утомляет, и порою мне становится одиноко, хоть я и пытаюсь восполнить все, чего мне не досталось, – на мгновение он отводит взгляд. – Я пытаюсь сказать, что «в порядке» – это не лучший вариант. Существовать – значит бросаться в гущу эмоций, а не… плыть по течению, – внезапно он хватает меня за руку и притягивает ближе к себе. – Пойдем потанцуем. Только мы, как в старые добрые, но еще лучше. Позволь мне снова тебя осчастливить.

– Боюсь, мне слишком нравится плыть по течению, – поддразниваю я Джека и отталкиваю его ладонью. – Это мое призвание.

– Ты невозможна, – он глубоко вздыхает.

– Не невозможная, просто очень уставшая, – говорю я. – Мне нужно, чтобы это закончилось, Джек. Очень нужно.

– Все рано или поздно кончается, – отвечает он. – А что-то даже не начинается.

Меня удивляет скорбь в его голосе.

Я так заплутал в собственных мыслях, что не сразу понял, что стою столбом перед кафе в склепе Святого Мартина. Выжидаю минутку. Приступов боли нет, голова не кружится, вижу нормально, хотя очки сидят немного неустойчиво. Я голоден и хочу пить. Спускаюсь по ступенькам в прохладное пространство с арочным сводом за чашкой чая и жареным сэндвичем с сыром.