Через день после его возвращения у дверей появились люди из компании, в своих черных сюртуках похожие на похоронных агентов. Мария спряталась за дверью, когда мать выманила отца из кабинета. Служащие компании разговаривали с ним, понизив голоса. Она разобрала только обрывки фраз: «Просчет… ошибка… перенапряжение…»

Когда люди в черном ушли, отец вернулся в кабинет, но мать еще долго сидела у огня. Потом она сказала подошедшей Марии, не глядя на нее:

– Это все из-за его безответственности.

Мария помнит, как стояла, оцепенев от изумления, а мать все не унималась.

– Они говорят, что дело в стекле. Стекло было плохое. Твой отец потратил на него столько времени, но оно оказалось некачественным. Потрескалось. – Мать обернулась к дочери. – Оно должно было всех защитить, а на деле само впустило зло в поезд.

Мать стиснула свою Библию в кожаном переплете, до крови кусая обветренные губы.

– Он не безответственный, – возразила Мария. – Эти люди ошибаются.

Ее охватила ярость, какой она никогда прежде не испытывала. Она едва одолела жгучее желание ударить кулаком по стеклянной столешнице или разбить зеркало, отражавшее безжизненные черты матери и ее собственное лицо, побелевшее от злости.

– Я говорила ему, что от этого места нет защиты, – продолжала мать тусклым голосом. – Но он не слушал. Не понимал, что это место проклято Богом и попавшим туда душам нет и не может быть спасения. Это падшие, проклятые души. И он сам будет проклят в первую голову.

И мать оказалась права, как обычно. Не прошло и недели, как Мария нашла отца навалившимся на стол в его кабинете. Врач сказал: сердечный приступ. Отец напряженно трудился, не заботился о здоровье, и вдобавок все эти потрясения – слишком много для одного человека. И ничего уже нельзя было сделать.

На Марию накатывает тошнота. Невыносимо смотреть на происходящее.

– И хотя мы можем заверить вас, что компания придерживается высочайших стандартов, тем не менее должны напомнить об отказе от претензий, который каждый из вас подписал, подтверждая, что осознает все риски, связанные со столь долгим и амбициозным рейсом.

Пассажиры заерзали в креслах. Одно дело – подписать лист бумаги в уютном зале ожидания первого класса, и совсем другое – осмысливать это уже на борту экспресса. «Пассажир отправляется в путешествие, принимая на себя все его риски. Долг каждого пассажира – сообщать врачу поезда о самочувствии на любом участке пути. Транссибирская компания не несет ответственности за болезни, травмы и гибель людей, имевшие место в поезде».

«Не несет ответственности, – мысленно повторяет Мария. – Просто и ясно».

Во второй раз люди из компании пришли в ее дом вскоре после смерти отца, когда она лежала, свернувшись калачиком, у себя в спальне, а мать дожидалась плакальщиц в гостиной, облачившись в траурный креп. Экономка попросила Марию спуститься вниз:

– Двое мужчин требуют отпереть дверь в кабинет вашего несчастного батюшки, – сказала она. – А у матушки, благослови ее Господь, так тяжело на сердце, что она не состоянии их остановить. Они утверждают, что все его труды – собственность компании.

Но Мария не смогла поднять затуманенную, отяжелевшую голову с подушки, не смогла сообразить, что должна сказать этим людям. Она просто закрыла глаза, а незваные гости унесли все, что осталось от трудов и доброго имени отца. Мария так и не простила себя за это. И никогда не простит.

Далее Вороны представляют пассажирам врача, и тот рассказывает о так называемой болезни Запустенья и ее симптомах. Мария узнала все это из книги Ростова: недуг начинается с упадка сил, с усталости, а затем развиваются галлюцинации. «Больному может казаться, что его преследуют, что нужно немедленно высадиться. Он забывает свое имя, не помнит, как и для чего оказался в этом поезде. И хотя при надлежащем уходе возможно излечение, не каждому выпадает такая удача».

У болезни нет физических проявлений, она действует коварно, исподволь – Ростов называет это помрачением рассудка.

– И что мы должны делать, если заметим симптомы у кого-то? – спрашивает миниатюрная женщина, что сидит, ухватившись за руку мужа, и теребит жемчуг на шее.

– В таком случае вы обязаны сообщить мне, ради безопасности всех, кто находится в поезде, – отвечает врач столь мрачным тоном, что женщина еще крепче сжимает руку супруга.

– Теперь мы вас покидаем, продолжайте наслаждаться напитками и знакомиться друг с другом. Не сомневаемся, что к концу путешествия вы станете добрыми друзьями.

Представители компании с улыбкой раскланиваются, пассажиры из вежливости нестройно аплодируют.

– Последней фразе явно недостает уверенности, – замечает графиня. – Хотя причина мне понятна.

Она сурово смотрит на женщину в жемчугах. Неожиданно для Марии Вороны подходят к графине, услужливо кланяются.

– Надеюсь, вы справились с недавними трудностями, – без всяких предисловий начинает графиня. – Ситуация была крайне неловкой. Я уже беспокоилась, что меня так и похоронят в Пекине, а оставшимся родственникам придется раскошелиться на погребение.

У консультантов компании растерянный вид; похоже, они на мгновение потеряли дар речи. Но графиня, ничуть не смущаясь, продолжает:

– Я знаю, есть много скептиков, но мне представляется, что компания в конечном счете получает то, чего хочет, не так ли? В любом случае мы с Марией Петровной будем надеяться, что маловеры ошибаются.

Она одаривает собеседников очаровательной улыбкой, а вот Марии не удается придать лицу желаемое выражение. Она знала, что эта встреча неизбежна, но оказалась не готова к испытанию. Что, если они видели, как она пряталась за дверью, когда приходили в первый раз? Что, если запомнили лицо? Тогда ни фальшивые документы, ни чужое имя не смогут ее защитить.

Ей трудно дышать. Но консультанты обращают на нее безразлично-вежливый взгляд, заверяют, что поездка совершенно безопасна и они уверены в успешном окончании рейса, а затем их внимание снова переходит к графине. Ни любопытства, ни подозрения в мимике; для Воронов Мария всего лишь очередная молодая вдова, которая возвращается увядать в Россию. Нет, понимает Мария, они не видели ее в тот вечер, а после не пытались разыскать дочь погубленного ими человека, не опасались ее гнева, ее скорби. Они вообще о ней не думали.

По вагону пробегает дрожь, все оборачиваются к окнам и видят, что солдаты в масках оживают и все как один делают шаг назад, словно заводные игрушки. Они поднимают руки в салюте, а затем исчезают в облаке дыма. Экспресс рывком приходит в движение и медленно выезжает из-под стены в фортификационное сооружение с фонарями на высоких столбах. С одной стороны видны гигантские водяные часы. Это станция «Бдение». Женщина с жемчугами испуганно взвизгивает и обмахивается веером. Другие пассажиры отворачиваются, но Мария заставляет себя смотреть прямо перед собой.

– Они действительно сделают это? – неестественно громко звучит в тишине голос графини. – Я хотела сказать: они опломбируют поезд?

Губы Веры мгновенно белеют. Кто-то роняет бокал.

Мария припоминает, что консультанты компании ни словом не упомянули о «Бдении». Возможно, считают, что о некоторых вещах лучше умолчать. Кроме того, отказ от претензий, подписанный всеми пассажирами, предельно четок, и теперь каждый думает о днях и ночах, которые придется провести у Русской Стены, прежде чем путешествие благополучно закончится. Или о словах Ростова, простых, но предельно точных: «Если к этому моменту выяснится, что ничего не проросло ни снаружи, ни внутри, поезду разрешат пройти через ворота. А если отыщутся следы жизни из Запустенья? Тогда всех, кто находится в составе, принесут в жертву ради благополучия Империи».

– Такого никогда не случалось, – холодно говорит человек из русского представительства компании; его услужливость мгновенно улетучилась. – И мы позаботимся о том, чтобы никогда не случилось.