Хоть там он меня не лапал. Я б вообще сознание потеряла, начни он еще ко мне там свои руки тянуть, козлина!

Сопротивляться, как я поняла, нет абсолютно никакого смысла. Если и начну, то что я им сделаю, всем троим? Только хуже будет, и правда. Потому я послушно подхожу к кушетке, залезаю на нее так, как велит женщина в перчатках, и терплю. Блин, как же тяжело все это пришлось терпеть! Холодный металл, грубые, неприятные прикосновения. Но все закончилось очень скоро.

– Эта еще девочка, – говорит моя мучительница. И все у нее прямо-таки прекрасно.

– Ох, я так и знал! Да! Какая умничка, что сохранила себя, – радуется и ржет, как гиена, этот длиннопалый. – Я за тебя хорошенько выручу. Пойдешь на какое-нибудь разовое элитное мероприятие или к дорогому, самому дорогому клиенту. Они любят нетронутых девочек. И платить за таких любят хорошие денежки.

– Раздевайте вторую. Хватит ей кряхтеть там. А ты вставай, одевайся и подожди пока с Антошей.

А для меня все как в каком-то тумане. Страх и ужас как-то сменились стойким ощущением, будто меня уже изнасиловали и выбросили. Это меня, кажется, и ожидает. И я совсем никак не могу этого остановить. Вот и безвольно, как марионетка, поднимаюсь, собираю свои вещи, кое-как натягиваю их на себя и, обхватив себя руками, становлюсь с пустым взглядом около стеночки. Просто жду. Не знаю чего. Очередного кошмара, которого со мной захочет сделать этот сутенер и его дебильная компашка.

Я будто бы выпадаю из реальности и почти ничего не слышу, не вижу, что происходит в комнате дальше. Только спустя какое-то время слышу вердикт, что Катя «уже использованная». Ей так же велят подниматься, но не слышно, чтобы приказывали одеваться.

И это самое страшное. Потому что дальше этот мужик говорит:

– Антон, отведи нашу красавицу, наше сокровище, в комнату к остальным. Только аккуратно с ней, понял? А там… Пусть осваивается. Скажи, чтоб ее там девчонки ввели в курс дела, как положено. А я пока сниму пробу товара. И только потом ей провести инструктаж и отправить… Да куда-нибудь, лишь бы бабки приносила. А пока что я поиграюсь немножко. – Он ухмыляется, глядя на все еще обнаженную Катю, и потирает себя в причинном месте рукой.

– Ясно. Мне выйти?

– Конечно, Люба, выйти! Не будешь же ты мне тут свечку держать. Ну что за вопрос?

– Вы не можете! – вдруг просыпаюсь я и подаю голос. – Так же нельзя!

– Мне все можно, – слышу сквозь ехидный смех уже через закрывающуюся за мной дверь, когда Антон, вышибала этот, утаскивает меня за локоть по коридору куда-то в темноту.

И вот тут, кажется, у меня окончательно сдают нервы от всего этого ужаса, насилия и жестокости. И я просто теряю сознание, проваливаясь в блаженное и лишенное каких-либо чувств беспамятство.

***

Жалко, что ненадолго.

Прихожу в себя на мягком, хотя холодном кожаном диване. Отлипаю от него щекой и медленно открываю глаза по мере того, как ко мне возвращается рассудок и силы.

– Очнулась, – слышу рядом женский голос. Кажется, женский. Звучит как из трубы.

– Эй, ты как? – спрашивает другая девушка.

– Вроде нормально, – еле шевелю языком. Вспоминаю, что произошло и спохватываюсь, резко вскакивая на ноги.

– Тише, тише. Все нормально, – успокаивает меня какая-то брюнетка, касаясь моего плеча. А я отпрыгиваю от нее, как ужаленная.

Стараюсь взять себя в руки и осматриваюсь вокруг все еще затуманенным взглядом. Комната, погруженная в полумрак из-за все так же заклеенных окон, на которых решетки стоят изнутри так, что даже не добраться до тех обоев, чтобы отодрать их и впустить сюда солнечный свет. Только ощущение такое, что уже и не день, а вечер. Может, из-за усталости, стресса. Еще три девчонки рядом. И все красивые как на подбор: пухлые губы, ресницы длинные, точеные скулы, фигурки как у пчелок – грудь вперед, попа назад. Только цвет волос отличается. Рыжая, блондинка и настоящая брюнетка, с таким сильным черным цветом. Хотя кто знает, скорее всего, крашеная. Есть еще некоторые, но кто-то из них спит, с головой накрывшись одеялом, а кто-то отвернулся и молча пялится в стену, не обращая внимания на все происходящее.

– Сколько я?..

– Недолго. Часа четыре-пять.

– Что? И это недолго?

– Ты спала, – поясняет рыжая девушка. – Мы не хотели тебя будить. Мы здесь, знаешь, все на одних условиях. В одной лодке плывем, как сказал бы… Ай, не важно.

– Не спала я… – бормочу и нахожу глазами сидящую в самом углу комнаты, на полу, свою подругу. Она обхватывает прижатые к груди колени и смотрит в одну точку перед собой немигающим взглядом. Даже не плачет. Но на щеках остались такие разводы черные – тушь потекла, – говорящие, что ей крепко досталось.

Подхожу к ней и на секунду останавливаюсь, слыша совет одной из девчонок:

– Ты бы не… трогала ее пока.

– Катюш… – Присаживаюсь перед подругой на корточки. Хочу погладить ее по волосам, протягиваю руку и застываю в сантиметре. И только касаюсь, как она бросает на меня взгляд разъяренных, полных ненависти, злости и безысходности глаз и кричит:

– Убери свои руки! Это ты во всем виновата!

– Я? Но я…

– Да, ты! Если бы ты постоянно не тряслась из-за любой ерунды, мне бы не пришлось бросаться на все подряд, только бы доказать тебе… что-то. Но ты же у нас, как оказалось, хорошенькая, ценная. Тебя не трогают. Не тр… – Ее голос срывается в плачь, а плечи начинают вздрахивать.

Осторожно приближаюсь и обнимаю ее, прижимаю к себе и глажу по голове.

– Ну все, все. Мы справимся. Выберемся отсюда и забудем все это как страшный сон.

И это говорю я, та самая трусиха, которая даже тени своей боится? И как я смогу нам помочь, если я вообще не представляю, что можно сделать и что нас ожидает. Хотя о втором, глядя на разукрашенных девчонок, долго догадываться не приходится.

Катя постепенно успокаивается и даже, кажется, засыпает. Я аккуратно поднимаюсь и спрашиваю у девчонок:

– Что тот козел имел в виду, говоря, чтобы меня ввели в курс дела? Что-то намечается?

Блонди вздыхает:

– Мы знаем только, что некоторых из нас отобрали… Сама знаешь, по каким критериям, иначе не сидела бы здесь, с нами. Ну и когда подвернется какой-нибудь богатенький клиент, который хорошо заплатит, ну, за…

– Ага…

– Или массовое мероприятие какое-нибудь, – подхватывает другая. Пока только некоторым, – кивает назад, – не повезло пойти «поработать».

Понимаю теперь, почему они в таком подавленном состоянии. После такого вообще жить не захочется. Ужас! Что за изверги? Ублюдки! Как можно вот так обращаться с людьми?!

– А вы не пытались сбежать? – задаю, наверное, самый правильный вопрос за весь этот день.

Девчонки хлопают глазами, переглядываются, и черненькая говорит:

– Нас не оставляют без присмотра. Самих никуда не отпускают. Ну, как говорили другие, раньше.

– Ты здесь давно? —кривлюсь от какой-то неловкости, спрашивая это.

– Скажем так, успела несколько человек встретить и провести. Даже не знаю, куда их потом девают после «работы», но сюда не возвращают. Ну, не всех. Да и вряд ли у них всего одна комната, да? А сбежать не получится. Девочки говорили, что их из рук в руки передают, а потом амбалы этого Паши забирают и везут обратно. Это вот, – тоже кивает назад, они рассказывали.

– Поняла.

Поняла, что мы оказались в полнейшей заднице, из которой выход только один. Самый неприятный. Но не видать им свеженького мяса! Я так просто не дамся. Не знаю, что буду делать, но пошли они, козлы.

За дверью слышатся приближающиеся шаги. Моя решимость вмиг куда-то улетучивается, будто и не было. А сердце начинает гулко колотиться в ребра. Что? Кто? Чего им нужно?

Девчонки даже не шелохнулись, только глаза подняли на открывающуюся после звука отъезжающей задвижки дверь. В комнату один из тех мужиков, которых я заметила в фойе, когда нас тащили на осмотр, ввозит тележку, как в отелях, на которой в несколько ярусов уложена разная еда.