– Злой ты, – покачала головой эльфийка.
Сговорились они все, что ли?! Я только недовольно отвернулся.
– А может, мы поедем? – вмешался рыжий, решивший, что он в этом разговоре совершенно лишний.
Где-то под вечер мы остановились на ночлег, свернув с дороги в густой лес, окруживший тракт. Выбрав подходящую полянку, принялись готовить привал. Вдруг проснулся ребенок, огласив окружавший лес недовольным воплем – как же, без его участия столько всего произошло! Откуда он знал, что произошло? Столько времени проспал! Явно тут что-то не так… Перед ужином Аэлиниэль с Элиа в очередной раз попрыгали перед дитятком, успокаивая его и убеждая, что ничего не случилось.
До самой ночи темная избегала встречаться со мной взглядом. Даже рыжий с эльфийкой как-то странно косились. А Дар вообще молчал, как Такирен перед врагами. Сговорились они все, что ли?! Я ж ничего такого не сделал!
Ладно. Утро вечера мудренее. Сейчас поспим, а с утречка разберемся.
На горизонте видна Дубрава. Кажется, протяни руку – и подхватишь на ладонь едва заметный в сгущающемся полумраке зеленый шарик, ощетинившийся ветвями. Вот только… Стоит ли протягивать? Душа – выжженное пепелище с горьким запахом полыни.
А, к маргулу! Прошлая жизнь окончена, поросла быльем поляна в летнем ольшанике, где впервые встретился взглядом с Тийлой… Все прошло, все…
Завтра – атака. Закаленный в муках меч напьется крови. Вот только чьей?
А сейчас… Сейчас, в сумерках, сползающих на засыпающий лагерь, можно пройти мимо палаток, вскинуть голову к звездам, коварно подмигивающим с небес, и… замереть, услышав тихий злой голос, раздающийся из одного из шатров…
– Что, гордая?! На-а-адо же… Даже «милордом» не называешь?! А если так?..
За плотной тканью палатки видны две тени: одна – хрупкая, девичья, дрожащая (от ветра? от страха?), вторая – крепко сложенная, троллья.
Тролль взмахивает рукой… Магическая волна, пробившись сквозь толстую ткань, задевает покрывающееся смолянисто-черной чешуей тело. Девушка вдруг делает шаг вперед и медленно опускается на колени:
– К-как вам угодно… – голос дрожит, она хочет сказать что-то другое, но… – м… м… милорд…
Рывком отдернуть цветастый полог. Шаг вперед. Ярость затуманивает разум. Темное полотно клинка со свистом рассекает воздух. И в какой-то короткий миг, когда металл касается шеи тролля, успеваешь заметить испуганные глаза девушки. Испуганные и упрямые… Серые…
Вытереть меч об одежду убитого. Стянуть с пальца тяжелый перстень, бросить его на колени девушке, не обращая внимания на запятнанный кровью подол:
– Если при выходе из лагеря кто-нибудь остановит, покажешь кольцо. Дома выкинешь, чтоб не заподозрили в общении с… темными.
И уйти, не оглядываясь.
Скользнувшее по запястью холодное лезвие. Острая боль, ставшая за последнее время почти привычной, и по ладони течет тонкая струйка вязкой темной крови, сворачивающейся в новое кольцо-печатку на пальце. Пути назад нет, а впереди – пустота. Значит, надо проложить свою дорогу!
Царица Ночь удивлена. В голосе, раздающемся из-под нависающего капюшона, слышны встревоженные нотки:
– Зачем?! Эйсс-сийн был одним из преданнейших солдат! Он привел с собой несколько тысяч воинов!
Нельзя оглядываться. Нельзя смотреть на нее.
– Я сделал то, что должен был.
– И… не сомневаешься в этом?
Прямой взгляд:
– Ничуть!
Моя стража прошла спокойно. И тихо. Особенно если учесть, что даже после такого доброго и милого сна Дариэн наотрез отказался со мной общаться, тихо вздохнув что-то вроде: «Боюсь, Тьма коснулась тебя сильнее, чем я думал…» Но я же не делал ничего такого! Я просто запретил Элиа называть меня «милордом»! Я же не приказывал ей пойти и броситься со скалы?!
Тишина…
Выстояв положенный срок, я растолкал Аэлиниэль и снова задремал. Совесть, в лице благоразумного дедушки, продолжала молчать.
Да никто меня не касался! Ни сильно, ни слабо!
Я спал. Откуда-то я точно знал, что сплю и вижу сон. Вернее, не так: я знал, что все происходящее – сон. А еще я был уверен, что он мне о-очень не нравится…
Вокруг – стены. Знакомые, сложенные из темного камня, прохладного в жару и теплого в самый лютый мороз. Чуть шершавого, но… гладкого, как ни странно. Пальцы знакомо скользнули по краю каменного блока. Как когда-то давно, как в детстве…
Кардмор. Дом… Но неправильный. Вместо гобеленов – голые стены. Вместо цветных витражей – пустые окна, слепо глядящие во тьму. Такую же слепую – ни одного огонька, ни звезд, ни ветерка… Ничего. Голый пол, не прикрытый ни южными паласами, ни длинными дорожками. Даже факелы были зажаты не в вычурных держателях темной бронзы, на которых так удобно висеть, ухватившись за одну из петель, а в простых грубых кольцах, кое-как вделанных в стены. Так знакомо. И так чуждо…
Шаги гулко разносились по пустынным комнатам, в которых пахло не прогретым на солнце деревом и воском, а сыростью и плесенью. Мама никогда бы такого не допустила! Коридор, еще один, большой зал. В нем всегда было светло, а сейчас пусто и мрачно. Высокий закопченный потолок. Грубые балки… Где же резьба, витиевато покрывающая каменные колонны? Где взмывающие ввысь линии потолка?!
Пальцы скользнули по голому камню… Здесь все должно быть не так!
Поворот, стремительные шаги, и высокая, окованная стальными полосами дверь резко распахнулась… И еще один пустой зал за ней. Самый изученный. Больше всего врезавшийся в память. Он был символом Кардмора, его ликом, но сейчас… искаженным в угрюмой гримасе. Гримасе страха и обреченности.
Тронный зал. Здесь, у подножия высокого кресла отца, на ступенях, укрытых ворсистым хаттонским ковром, я малышом сидел, наблюдая, как послы разных стран склонялись перед Властелином, как кружились в танце пары на праздновании дня Талларика, как гвардейцы устраивали Танцы Стали – жуткие и чарующие…
Пустой, мрачный, затхлый, темный…
Нет!!! Этого не может быть! Не может! Это мой дом, и я никому не позволю его трогать, изменять! Гнев взмыл вверх колюче-обжигающей волной, с размаху ударил в виски, вырвался из горла хриплым, протяжным рыком. Словно желая покарать незримого обидчика, я, резко развернувшись, всадил сжатый кулак, покрывшийся черной чешуей, в стену.
Как ни странно, боли не было. Стена дрогнула, и по ней пошли волны. Попадающие в их поле предметы менялись, приобретая с детства знакомые очертания.
Удар, еще удар! Сильнее, жестче! Это мой дом! Волны стали выше, они вздыбились, ломая окружающее пространство и складывая его по-другому. Заново. Правильно! В стеклах вспыхнули витражи, подсвеченные снаружи солнцем. Широкая ворсистая дорожка расстелилась до самого подножия появившегося высокого трона. Дверь смялась, рванула вверх, обрела темные узоры и заблестела стальными накладками… Дом.
Из-за спины раздался удивленно-злой смех, и смутно знакомый голос протянул:
– Да-а-а-ар…
Обостренное чутье обожгло: «Враг!» Резкий разворот – и невысокая фигура, закутанная в темно-серый балахон, с шипением исчезает из сна.
Дом! Р-р-р-а-у-у!
Хищная улыбка обнажила в грозном оскале удлинившиеся клыки. На мгновение проявился и тут же исчез клинок. Недовольное передергивание плечами.
Дом… И никто не смеет его трогать!
Чуть слышный шепот…
Тьма коснулась тебя сильнее…
Тьма коснулась тебя…
Тьма коснулась…
Тьма…
Царица Ночь была в недоумении. Только что она привычно собралась посетить своего «верного слугу», приведя его в Цитадель. Но что-то пошло не так. Совсем… Окружавшее их подобие реальности дрожало и не хотело успокаиваться. А потом вообще случилось непонятно что! Кто-то разбил наведенный сон, сложив его заново! Надо же! Неужели этот мальчишка научился чему-то новому? Интересно, как?
