***

– Соврал насчёт деда-оборотня? – коротко спросил Старый Ульф, когда счастливый Эрик ускакал по своим ярловым делам.

– Соврал, – широко улыбнулся Инхвар-псарь. – Мне в возрасте Эрика в каждом прохожем то оборотень виделся, то великий маг. И каждая лягушка на болоте казалась заколдованной принцессой. А тут, пока ехал, возница Старым Вулфонсоном все уши прожужжал. Вот и вспомнил, порадовал ребёнка. А правду говорят, что старик после смерти жены навсегда в стаю ушёл?

– Правда, – помолчав, ответил Ульф. – Сильно он Иддун любил, даром, что столько лет вместе прожили. А тебе какое дело?

– Да никакого, в принципе, – пожал плечами Инхвар-псарь и состроил страшную гримасу. – Но я же внук оборотня! Нужно соответствовать!

Старый Ульф только головой покачал.

***

С той поры Эрика часто видели в компании Инхвара-псаря. Рано поутру пацанёнок прибегал на псарню, усаживался и молчаливо смотрел, как его взрослый друг кормит собачек, вычёсывает им шерсть и подстригает когти. Когда с делами было покончено, Инхвар-псарь плюхался в мягкое сено, а Эрик заползал к нему на коленки и просил:

– Расскажи что-нибудь.

И Инхвар-псарь рассказывал. В его устах оживали истории древних битв и героических подвигов, страшные чудовища и отважные маги. И каждый, кто слушал в тот момент Инхвара-псаря, казалось, сам переносился в те события, о которых вёл неспешное повествование молодой рассказчик…

– А о Тихом Омуте ты сказку знаешь? – однажды невесть с чего спросил Эрик. Инхвар-псарь нахмурился. Вот уже от второго человека он слышал упоминание о неведомом Тихом Омуте. И уже второй человек произносил это название с дрожью в голосе.

– Не знаю, – покаялся Инхвар-псарь. – А что это за место?

– Вот и я не знаю, – вздохнул мальчонка. – Ну то есть знаю, но совсем немножко. Папа с меня честное конунговское слово взял, что я в тот лес не войду и к Тихому Омуту не стану приближаться. Говорят, там Хозяин живёт. И каждого, кто его воды коснётся, с собой утаскивает.

– Кто же в здравом уме в омут сунется? – не на шутку удивился Инхвар-псарь.

– Папа говорит, что Омут похож на обычное озеро. Запросто подойти, попить… портки постирать… Так и пропадают люди. А папа туда ездил Хозяина умасливать. Тот – ни в какую. Поэтому папа и запретил всем к Омуту приближаться. И ты не ходи! – озабоченно проговорил пацанёнок и вдруг просиял: – Да ты и так не пойдёшь! Ты же воды боишься!

– Я боюсь? – ненатурально хихикнул Инхвар-псарь.

– Боишься! – безапелляционно заявил Эрик. – Ты раз в месяц даже не пьёшь. А уж к колодцу подойти…

– Гейс у меня такой, – вымученно улыбнулся Инхвар-псарь. – В полнолуние воды не касаться. Я потому к твоему папе и пошёл служить, что он в море не выходит.

Эрик понимающе закивал. Гейс – это такая штука, что нарушать его нельзя! Иначе умрёшь.

А Эрик не хотел, чтобы его лучший друг умер.

Однажды о странной дружбе молодого принца донесли конунгу.

Тот, как всякий уважающий себя правитель, на слуг никогда внимания не обращал, а тем более не якшался. И то, что его сын проводит много время с каким-то оборванцем, удивило и заинтересовало правителя. Он приказал привести к себе дворцового псаря.

Инхвар-псарь, услышав это, отчего-то страшно побледнел.

– Ты почему испугался, Волчик? – не на шутку удивился Эрик. – Папа у меня хороший. Добрый…

– Ну да, конечно, очень добрый, – пробормотал Инхвар-псарь.

О вящей доброте конунга могли поведать с десяток голов, весело скалящихся на прибывающих гостей с крепостной стены.

А маленький ярл всё дергал Инхвара-псаря за руку:

– Ну, пойдём! Пойдём же!

– Сейчас пойдём, – обречённо согласился Инхвар-псарь.

По дороге, незаметно для Эрика, он наклонился, зачерпнул горсть земли и щедро мазанул себя по лицу.

***

В ожидании странного слуги Инхвар-конунг занимался самым конунгоподобающим делом – метанием топора. Причём в притолоку над входом – для придания острых ощущений дорогим гостям.

Частые ходоки к Сухопутной Крысе находились в курсе его забав, и поэтому громогласно предупреждали о своём появлении шагов за пятьдесят. Инхвар-псарь шёл на приём в первый раз.

Правда, Эрик, которого по какой-то срочной и, безусловно, вкусной надобности позвали на кухню, предупредил друга: «Ты там будешь подходить – крикни». Но мысли Инхвара-псаря витали далеко; он только рассеянно кивнул: «Да-да», – и тут же забыл о странном предупреждении.

К чести Инхвара-псаря он и бровью не повёл, когда увидел летящий в его сторону боевой топор. Оружие привычно вонзилось в притолоку. Конунг уважительно хмыкнул.

– Ты дурак или храбрец? – спросил он с интересом.

– Ни то, ни другое, – пожал плечами Инхвар-псарь. – Я просто рассчитал траекторию полёта топора. И кроме того… Я точно знаю, когда умру. Сегодня не мой день.

– Дурак, – подытожил конунг. – Предсказания – штука ненадёжная, их и так можно повернуть, и этак. Но дурак учёный. Давай, расскажи, откуда у простого псаря такие познания, – и добавил брезгливо: – Ты хотя бы морду вымыл перед визитом к государю, псарь учёный!

***

В зале, кроме конунга, находились двое слуг и счастливые жених с невестой. Никому из них не были дела до псаря: один слуга пытался выдернуть засевший в притолоке топор (силищей конунга Отец не обидел); второй накрывал на стол: после занятий спортом дюже на еду тянет.

Что до Фолькера с Хельгой, то сладкая парочка примостилась у окна, пожирая взглядом шахматную доску. И их происходящее вокруг не занимало. Только Фолькер скользнул равнодушным взглядом по чумазому лицу и вновь обратился к партии. Хельга была не только красива, но и чрезвычайно умна, а потому король атьдватийского принца находился в смертельной опасности.

Сам Инхвар-псарь украдкой рассматривал Фолькера. Впервые в жизни аринелец видел принца без доспехов. Как же не воспользоваться такой оказией?

Это был молодой светловолосый мужчина лет тридцати12, довольно привлекательный на вид и вполне соответствующий западноатьдватийским стандартам. По сравнению с могучим конунгом он казался худым, как щепка; впрочем, рядом с Сухопутной Крысой прославленные кулачные бойцы выглядели бы жалкими хлюпиками.

По слухам, нрава молодой принц был незлобивого, отличался скромностью и вежливостью. Дам всегда вперёд пропускал и ручку целовал, старикам почёт и уважение оказывал. Кое-кто из мужиков обвинял Фолькера в излишней мягкости: «Тёлок! Настоящий тёлок!» – и зловеще предрекал: такой всю жизнь под каблуком ходить станет. Бабы возражали, что сие качество есть базис семейной жизни, и мечтательно вздыхали, стоило Фолькеру показаться в пределах их видимости.

Однако ж все (ладно, почти все!) повторяли слово в слово мнение говорливого возницы: идеальный супруг Хельге достался!

Только Старый Ульф не разделял всеобщего восторга. Он всё ворчал:

– Гнилой человек он, ваш принц. Как есть гнилой. Попомните мои слова!

Впрочем, псарь не переваривал каждого, кто не любил собак. А принц Фолькер собак не любил.

Он их боялся.

Но даже Старый Ульф вынуждено признавал: принц был умён. Чрезвычайно. Этим обстоятельством и пользовался беззастенчиво Сухопутная Крыса, сваливая на будущего зятя ряд хозяйственных вопросов. Фолькер не перечил («Я же говорю – тёлок!») и безропотно разрешал все валящиеся на него проблемы. Дошло до того, что люди теперь шли не к конунгу, а напрямую к Фолькеру.

Этот факт должен был бы насторожить Сухопутную Крысу, но на людях Инхвар только отмахивался:

– Пусть поучится управлению мальчик. Не хочу Хельгу за тунеядца и пустобрёха отдавать.

На самом же деле конунг внимательно следил за тихоней и даже приказал ярлу Орму Одинсону докладывать ему, как только дорогой почти-зятёк перегнёт палку. Поводов, впрочем, не находилось. Фолькер вёл себя вежливо и обходительно, обо всех делах подробно докладывал конунгу, в нужных случаях почтительно спрашивал совета. Мечтательно улыбался Хельге, часто играл с Эриком. Словом, вёл себя, как образцовый зять.