– Не бери в голову, – сказала Алевтина Витальевна.
– Я и не беру. Я же циник. Но! Я знаю, что кто-нибудь этим лекарством точно вылечится. Или потому, что оно лечит, или просто на самовнушении. А кто-то всё равно умрёт, даже если это не подделка. Ну, если время его придёт…
– Эка завернул!
– Кстати, мне тут фильм с Джеки Чаном дали посмотреть… «Пьяный мастер» называется. Это стиль кун-фу такой… Там Джеки Чан в пьяном виде всех негодяев мочит… Прико-ольно-о… Хотите глянуть?
– Да чего ж мы там не видели? – спрашивает Алевтина Витальевна, – Я буквально вчера с этим самым пьяным мастером общалась, на тему протечки… Это ж любимый стиль наших сантехников!
– Да, вас не удивишь, как я посмотрю… А вот скажите, трудно романы писать?
Алевтина Витальевна смотрит на него, как на приставучего мадагаскарского таракана, но это на Митю никак не действует.
– А правда, дайте почитать что-нибудь своё.
– Действительно интересно, или так, поржать чтобы?
– Ну что ж вы так плохо о нас думаете?
– Не о вас, а о тебе конкретно, лоботряс ты эдакий.
– Вот вы меня оскорбляете, – деланно надулся Митя, – и думаете, что мне это безразлично…
– Да нет, тебе не безразлично. Тебе на это просто наплевать.
– Эх… угадали, – он хлопает себя по колену, – Ну ладно, дайте почитать что-нибудь, скучно же!
И тут Алевтину Витальевну внезапно прорывает:
– Да вы знаете вообще, как пишется роман?!
– Ну, понеслось… – тихо присвистнул Митя.
– Вы же даже не представляете, что это такое на самом деле! Это когда вся твоя жизнь, каждое дыхание, водоворотом на бумагу затягивается. И не хочешь писать о себе, а пишешь, пишешь… Всё о себе пишешь… и всё для себя. Кто для читателя пишет, тот не писатель. Только тот по-настоящему писатель, кто сам в себе, как хирург, копается, и так, дурак, радуется, когда вот сердце собственное у него на ладони бьётся, или ещё что-нибудь барахтается напоказ… Читателю – что? Он прочитал, и дальше пошёл… или в метро поехал… А ты стоишь весь наизнанку, и долго ещё в себя обратно всё складываешь… А там уже и фантазии понаприлипло, как ракушек на корабль во время дальнего плавания, и ещё чего-то. И обратно-то всё это уже – не помещается… И надо опять доставать, изучать, рассматривать… в общем, новый роман писать.
И только я, широко открыв глаза, начинаю понимать, что передо мной, возможно, новое и пока неоценённое явление в русской литературе, как Митя берёт меня за руку и как бы невзначай произносит:
– Да, Катарина, хотел тебя предупредить, что окружающие всех великих и прочих писателей тоже «прилипают» и «затягиваются»…
Надо сказать, Митя всё ещё не оставил затеи подобрать мне подходящее звучание моего имени, и периодически зовёт меня то Китти (спасибо Толстому), то просто Кот… Сейчас, надо думать, новый этап. Катарина. В целом неплохо. Шекспир, однако…
– Эх, дети, дети… – покачала головой Алевтина Витальевна.
– Видела, как она на тебя посмотрела? – нарочито громко шепнул Митя, – уже запомнила твоё выражение лица, причёску, свитер… а я, пожалуй, отойду, а то тоже в «историю» влипну… – он демонстративно отодвинулся и продолжал, – А как ты думаешь, кем она нас видит? Братом и сестрой? Друзьями? А может, любовниками?
– Идиот! – сказала я и села за свой стол.
– И тут оскорбления…
Повисло молчание, прерываемое только шелестом клавиш под пальцами Алевтины Витальевны.
– Алевтина Витальевна, – Митя никак не мог успокоиться, – А вот когда вы живых людей в романах описываете, не боитесь, что они узнают себя и претензии предъявят?
– Не боюсь. Я проверяла.
– И что?
– Не узнают.
– Нет, ну вы точно гений!
– Иди пиши про лекарства… Да, и название напомни, чтобы я случайно не купила.
4
На следующий день Митя прибежал с новой идеей. Чувствуется, что она, эта идея, грызла его всю ночь, и теперь ему не терпелось поделиться своим мазохистским счастьем с нами.
Он рассказывал увлечённо, в лицах, стараясь произвести впечатление на публику. Из «публики» – одна я.
Алевтина Витальевна терпела наш трёп какое-то время, но потом не выдержала.
– Слушайте, локализуйтесь уже куда-нибудь, оставьте меня, наконец, в покое! – патетически воскликнула она.
И тут Митя безо всякого предупреждения, не включив даже поворотника какого-нибудь, развернулся к ней и заложил новый вираж беседы:
– А вот вы знаете, например, что именно те, кто постоянно требует оставить их в покое, потом жалуются, что они никому не нужны? – вкрадчиво произносит он тоном проповедника-фанатика, и глаза его фосфоресцируют от зеленоватой подсветки аквариума.
– О, какие глубины мысли! –Алевтина Витальевна посмотрела на него поверх очков, а поэтому весьма исподлобья. Типа, и не таких видывали.
– Да ладно, простая статистика… –отмахнулся Митя, и добавил после паузы, – А вот какие практические выводы из этого следуют…
– Что, много выводов? – усмехнулась она.
– Да, целых два!
– И какие же?
Надо полагать, Митя почувствовал, что наконец-то завладел всей аудиторией, хитро прищурился, сделал вид, что отвлекся на барбусов, но следил за нами краем глаза. А мы – за ним.
– Первый вывод – не требуйте. И второй – не жалуйтесь.
– Гениально! – Алевтина Витальевна поднимает глаза к потолку, – Повесим этот лозунг над окошком кассы.
– Ну что вы сразу всё на деньги переводите? Это, может быть, вообще универсальные понятия, причём связанные между собой сильнее, чем это кажется на первый взгляд.
– Тебе бы в политики…
– Нет, там сразу убьют.
– А тут?
– А тут ещё помучают немного…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Московский поезд прибывает в семь утра
1
– Не спи, не спи… Слышишь? Уже почти семь, сейчас московский пройдёт. Может, кто к нам заскочит. А там и домой побежишь.
Валентина совмещала должности ночного администратора, барменши, официантки и ещё успевала присмотреть за Лерой (как будто за ней надо присматривать!). При случае Валентина и вышибалой могла бы стать, но пока повода не было.
– Какое домой, в универ надо. Вот как залягу на последнюю парту, да как начну похрапывать с присвистом… – фантазировала Лера.
– И не думай – отчислят, – твёрдо возражала Валентина.
Голос у неё внушительный, как и вся фигура.
– Не отчислят – я на платном учусь. Платников отчислять – себе зарплату урезать. Они ж не идиоты.
– А экзамены как сдавать?
– Да сдам я, не волнуйся… Уже кое-какие зачёты есть, а сессия только в июне.
– Да уж июнь-то не за горами!
– Не переживай! Ещё три недели!
– Эх, в наше время не было платных факультетов, учились на совесть!
– Да нормально я учусь. Кстати, существует теория, что во сне информация поступает напрямую в подсознание, – улыбается Лера.
– Тогда бы в аудиториях не парты, а кровати стояли.
– Кровати много места занимают… и на посторонние мысли наводят. К тому же учёные пока не открыли, как эти знания из подсознания по мере надобности выковыривать, например, на экзаменах… Да ладно, Валь, не переживай, не сплю я в универе.
– Иди, глянь, повар там в адеквате? Ох уж эти ночные смены… А вот уже и клиенты чапают, – и Валентина начала с таким усердием протирать фужеры, словно от их стерильности зависела жизнь посетителей.
Светильники в такт движению запрыгали в стёклах её очков…
Работа в кафе «Импресьон» Лере нравилась.
Заведение вполне соответствовало своему названию. Дизайнеры постарались, совместили дух времени с новейшими технологиями.
Под белым потолком перекрещивались тёмные дубовые балки, светлые стены понизу и на углах были отделаны декоративной плиткой «под кирпич», над каждым столиком –бра с витражным абажуром бросали вокруг тёплые цветные блики. В нишах с мягкой подсветкой висели несколько вполне приличных, (даром что студенческих), копий с работ Мане и Сислея.