– Ты презираешь меня?
– Так неверно думать, скорей, вы просто умерли для меня.
– Но я, приняв страдания за свой поступок, воскрес. Почему ты с миром не примешь меня?
– Да я и ссориться с вами, папа, не желаю. Вы просто предали всех своих родных: меня, маму, Алексея Федоровича. Маменька вас до конца дней своих любила, теперь сходите к ней на могилку, там покайтесь, а меня прошу оставить в покое.
– Я не знаю, знакомы ли вы с Евангелием. Там есть одна притча: «Возвращение блудного сына». Так вот, отец, когда вернулся сын, зарезал лучшего быка. У меня, конечно, сложилась ситуация ровно наоборот. Видимо, и вы действуете ровно наоборот, прогоняя меня.
– Я знаком с этой притчей, но вам хочу сказать, что есть жизнь и мы выбираем свой путь согласно нашему умонастроению. Вы сделали свой выбор, потому примите плоды вашего избрания. И не жалуйтесь, что все сложилось очень печально и не такой финал случился, как вы ожидали.
– Сын, а в Бога ты веруешь или так?
– Верую, насколько могу, исполняю Его требования.
– Тогда почему ты гонишь меня?
– Дело в том, что я при поступлении в университет дал письменный отказ от вас, и при поступлении в царскую канцелярию, где я сейчас имею удовольствие служить, также дал письменный отказ от вас, папенька. Так что я просто выполняю условия его, и ничего личного.
– Это очень жестокое требование.
– Да, в первый раз мне было очень тяжело, но во второй раз я уже был лояльно настроен.
– Значит, сейчас уйду и мне больше нельзя будет прийти?
– Лучше не надо.
– Но я не могу, у меня бездна нерастраченной любви к тебе, сынок. Своим поступком ты обрекаешь меня на вечные муки.
– Я бы хотел не делать этого, но договор обязывает, и вы должны понять меня.
– Меня сам Государь наш простил, не значит ли, что этот пункт в вашем договоре отменяется?
– Не думаю, хотя я могу на этот счет навести справки.
– А если я прав окажусь, тогда мы сможем видеться?
– Если мой отказ уже денонсирован, тогда встретимся и поговорим, но только не в этих стенах, а на нейтральной территории.
– Почему не дома?
– Мне так удобней будет.
– Хорошо. Сейчас же ты разрешишь ли мне с тобой чаю выпить, и я уйду после этого.
– Я не против, можете располагаться, я немедленно прикажу, чтобы поставили самовар, – сказал Родион Иванович и позвал служанку, дал ей необходимые распоряжения, а Иван Федорович выдвинул стул и присел на него.
– Сынок, как ты вырос и возмужал. Тебе, наверное, уже тридцать?
– Тридцать один, – поправил его Родион Иванович.
– Да, время бежит, а о женитьбе ты не задумывался?
– Извините, но это личное и я никого не склонен в это посвящать.
– Прости, прости меня, старого дурака. Разумеется, это личное, а я лезу, совсем отжил мозги свои.
Тем временем на столе уже появились две чашки, сахарница и конфетница. В заключение всего служанка принесла дымящийся самовар и заварочный чайник.
– Как полагаешь, война с япошками еще долго продлится? – спросил Иван Федорович, беря чашку и наливая в нее заварку.
– Даже не знаю. Все зависит от того, как долго продержится в осаде Порт-Артур. Яков Дмитриевич пошел на эту войну добровольцем.
– Сын моего брата Дмитрия?
– Да. Сам-то Дмитрий помер два года назад, и все дела его ведет теперь жена Аграфена.
– Печальная новость для меня. Груша, конечно, боевая бабенка, но все же без мужского плеча ей, наверное, тяжело.
– Об этом я не знаю, но рядом с ней братья: Николай и Осип.
– Мне надо будет ее навестить, может, я чем-то ей помочь сумею, – сказал Иван Федорович, допив чай.
– Все, извините, но меня ждут еще другие дела, – заметив, что у Ивана Федоровича пустая кружка, сказал Родион Иванович.
– Сынок, подожди минуточку, – сказал Иван Федорович и начал копаться в карманах. – А, вот она, – сказал он, найдя вчетверо сложенный лист бумаги. – Вот возьми.
– Зачем мне это?
– Это адрес мой, пошли по нему мне весточку, если будет положительно решен вопрос об отцовстве.
– А, вот вы о чем. Конечно, я тут же извещу вас.
– Вот и хорошо, теперь я могу идти со спокойной душой, – сказал Иван Федорович, вставая со стула и выходя из-за стола.
– Значит, до свидания. Евдокия, проводи, пожалуйста, гостя, – сказал Родион Иванович и позвал служанку в гостиную.
Дневник Николая II: После чтения утренних бумаг пошел гулять. Принял доклады д. Алексея и Ермолова. Вместе с Аликс простился и благословил офицеров и команды подводных лодок: «Фельдмарш. гр. Шереметев», «Касатка», «Дельфин» и «Скат», отправляемых во Владивосток. После завтрака был доклад Мирского. Гулял. Много читал до обеда.
«ЧАСТНОЕ СОВЕЩАНИЕ ЗЕМСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ»
(Общеземский съезд)
В дни, когда Lise лежала на смертном одре, в Петербурге состоялся общеземский съезд. Алексей Федорович, конечно, не мог пропустить такое важное событие и отправился на его заседание, которое проходило на Фонтанке, 52 в квартире земского деятеля И.А. Корсакова. На собрание прибыли около ста участников: председатели почти всех 34 земских губернских управ, полтора десятка председателей уездных управ, остальные были их членами. Он хотел, чтобы ему, как представителю общественной организации, предоставили возможность сказать несколько слов собравшимся. Но получилось все иначе: ему сказали, что на этом собрании могут записываться для выступления только делегаты съезда, а представители общественных организаций могут иметь лишь статус наблюдателей.
Итак, шестого ноября в два тридцать после полудни состоялось открытие заседания. И первым делом было избрание председателя (им стал Д.Н. Шипов), товарищей председателя – князь Г.Е. Львов и И.И. Петрункевич, секретарями – Ф.А. Головин, Н.Н. Хмелев, Л.Д. Брюхатов и Ф.Ф. Кокошкин. Надо сказать, что все выбраны единогласно.
Далее слово взял новоизбранный председатель Шипов:
– Я сердечно благодарю делегатов нашего съезда за избрание меня председателем и товарищей председателя. И хотя оно состоит из частных лиц, выражающих лишь свои личные мнения, тем не менее решения его будут иметь огромное общественное значение, причем ответственность членов его усугубляется тем, что они не являются лицами, уполномоченными на обсуждение тех или иных вопросов от каких-либо общественных групп.
Избранное ранее организационное бюро, созванное председателем Московской губернской управы, Ф.А. Головиным, 3 сентября 1904 года признало необходимость созвать совещание на 6 и 7 ноября и поставить на обсуждение его следующие четыре вопроса: 1) о ревизиях земских учреждений, произведенных за последнее время министерством внутренних дел; 2) об утверждении земских должностных лиц как выбранных, так и приглашаемых управами; 3) об устранении земских учреждений от участия в пересмотре крестьянского законодательства; 4) о нуждах, вызываемых войной.
Когда программа эта уже была установлена, до сведения бюро дошло, что пятого октября министр внутренних дел представил Государю Императору записку, в которой, доложив, что в последние годы происходили частные совещания председателей губернских земских управ и некоторых гласных по вопросам, входящим в компетенцию земских учреждений, и что совещания эти встречали противодействия со стороны правительства, ходатайствовал, чтобы названные совещания по примеру совещаний губернских предводителей могли впредь собираться с высочайшего соизволения. На означенный доклад министра последовало испрашиваемое им высочайшее соизволение.
Получив вышеприведенное известие, члены бюро решили собраться вновь для пересмотра программы совещания. В то же время прибывший в Москву начальник главного управления по делам местного хозяйства, С.Н. Гребель, передал мне приглашение приехать в С.-Петербург для переговоров относительно назначенного на 6 и 7 ноября совещания председателей губернских управ. Организационное бюро, собравшись 17 октября, решило пересмотреть программу. Имея в виду как известные слова г. министра внутренних дел о доверии к общественным учреждениям и населению, так и испрошенное им высочайшее соизволение на совещания председателей управ, организационное бюро пришло к заключению, что прежняя программа, носившая характер протеста против отдельных мероприятий правительства, является несвоевременной и что ныне предстоит другая задача – выяснить недуги нашей общественной и государственной жизни и основы, на которых должно быть построено взаимодействие правительства и общества. Ввиду этого было решено поставить на обсуждение совещания общий вопрос – об условиях, необходимых для правильного течения нашей общественной и государственной жизни, и некоторые частные вопросы, указанные в приглашениях.
