– Конечно, конечно. Раз супруга против, я завтра же съеду, – сказал Иван Федорович.
– Вот, возьми на первое время. Наймешь служанку, и так, на мелкие расходы, – сказал Алексей Федорович, протягивая ему сторублевую купюру.
Как это часто бывает, в большом коллективе всегда найдется несколько людей, которые недовольны течением работы организации. Не миновал этот признак и нашего союза, и этим же летом возникли распри между союзом и отделениями. Тогда в голове у Алексея Федоровича родилась мысль собраться вместе и разобраться в возникшем недовольствии. И 6 августа Алексей Федорович организовал вечер в большом зале Павлова – одном из лучших помещений в Петербурге. Рабочие, около тысячи человек, пришли большой толпой с женами и детьми. На этот вечер Алексей Федорович пригласил известных артистов, чтобы они пели и играли. Кроме того, у его союза был свой духовой оркестр. Собрание открылось многочисленными речами, посвященными делу союза; на столе лежали чертежи и отчетные книги, чтобы каждый мог сам убедиться в честности и целесообразности делопроизводства. Генерала Фуллона, снова посетившего «Собрание…» и проходившего к столу, рабочие встретили радостными восклицаниями. Алексей Федорович знал, что теперь он может на него рассчитывать. Мужчины и женщины были весьма довольны, что находятся в великолепном зале, в центре города, на своем собственном вечере и слушают концерт.
Со всех концов столицы стали поступать к Алексею Федоровичу просьбы об открытии новых отделов союза, и хотя ввиду скудости средств они должны были быть более расчетливыми, но в октябре у союза было уже 9 отделений с 5 тысячами платных членов, а в следующем месяце уже одиннадцать – с семью тысячами членов. Два месяца спустя, когда уже началась общая забастовка, насчитывалось 20 тыс. членов, и если бы они могли действовать еще несколько месяцев без помехи, то, вероятно, к ним примкнули бы все рабочие всего Петербурга. Не следует забывать, что это была единственная прочная рабочая организация в России.
Для каждого нового отдела союза они нанимали большое помещение, и излишне описывать то удовольствие, с каким рабочие и их семьи собирались в эти клубы после дневной работы. Сначала женщины очень восставали против этих собраний, говоря, что мужчины так увлекутся, что будут все время проводить там. Тогда мы решили, что женщины каждого отдела будут иметь для своих собраний один день в неделю, и это успокоило их.
При открытии коломенского отдела произошел неприятный случай. Генерал Фуллон, все более и более интересовавшийся нашими собраниями, пригласил фотографа снять всех присутствовавших, включая его и Алексея Федоровича. Но ему это очень не понравилось, так как он предвидел время, когда начнется смута и полиции эта фотография будет очень полезна; но он счел лучшим не возбуждать подозрения.
Когда Алексей Федорович окончил окропление нового здания святой водой и рабочие стали подходить целовать крест, то некоторые из них целовали при этом руку Фуллона. Это так возмутило Алексея Федоровича и его помощников, что он на этот раз не мог скрыть своих чувств, и когда генерал Фуллон уехал, то он горячо стал говорить с рабочими. Рассказав им историю бедного Лазаря, разъяснил им, что на свете есть бедные и богатые и отношения между ними никогда не могут быть хорошими. Фуллон на стороне богатых, и ему нет никакого дела до бедных, и если он оказывает им какие-либо милости, то это только евангельские крохи Лазаря со стола богатого, и заключил упоминанием о сохранении собственного достоинства и самоуважения.
Все отделы союза были связаны между собой совместной работой, направленной на преуспевание рабочего движения. С этой целью они пригласили поляков, финнов и евреев примкнуть к ним. Через шесть месяцев своего существования наш союз и свечной заводик стали приносить доход, и они открыли потребительские лавки и чайные.
В начале октября заболела Lise, болезнь была настолько жестокая, что развивалась стремительно. Тяжесть от нее нарастала как снежный ком, катившийся с высокой вершины, но Lise стойко переносила потерю веса и аппетита. Алексей Федорович немедленно взял отпуск по уходу и почти не появлялся на собраниях. Если были какие-то неразрешимые вопросы, то рабочие сами приходили к нему домой и сидели допоздна, а он постоянно прерывался, заглядывая в их с Lise комнату, спрашивая, не надо ли чего ей.
Вот и сейчас, оставив Lise с их дочерью, Алексей Федорович занялся написанием проповеди, он был готов немедленно вернуться к своей жене и что-то сделать для нее.
– Алексей Федорович, папа, папа, открой мне скорей, – кричала Екатерина Алексеевна, барабаня в дверь кабинета Алексея Федоровича.
– Да что случилось такое, – сказал Алексей Федорович, отрываясь от рукописи, и, встав тут же со стула, немедленно открыл дверь. – И отчего такая тревога?
– Мама, мама, мамы больше нет, – сказала, всхлипывая сквозь слезы, Екатерина Алексеевна. – Мы говорили о моем будущем, мама наставляла меня, а потом замолчала и все…
Дальше Алексей Федорович слушать не стал, а направился в их с Lise комнату. Увидев ее бездыханное тело, он подошел к ней вплотную и, встав на колени, горько зарыдал.
Дневник Николая II: Встал в 8 час. и, окончив утренние бумаги, поехал в Петергоф. Охота происходила в Знаменском фазаннике; принимали участие: т. Михень, д. Алексей, Петюша и Галл. Погода стояла очень приятная, тихая, серая оттепель. Охота началась в 10½ и кончилась в 3 часа, с часовым перерывом для завтрака в домике конторы охоты.
Убил 144 фазана; всего убито: 522, фазанов 506, зайцев 16. Вернулся в Царское в 4 часа. Милица пила с нами чай. Принял доклад Мирского.
БРАТ ИВАН И ЕГО СЫН РОДИОН
Обжившись в квартире, снятой Алексеем Федоровичем, Иван Федорович решил отправиться на встречу с сыном Родей. И вот воскресным утром в десять до полудня он сел в конку и поехал туда, где раньше жил. Откуда однажды ушел и не вернулся, и теперь с замиранием сердца он возвращался обратно с надеждой, что его простят, ему поверят и все образуется в положительную сторону.
Позвонив в знакомую дверь, Иван Федорович начал гадать, кто ему откроет, но ждать пришлось недолго. Скрипнув, дверь распахнулась – на пороге стояла женщина в летах.
– Вам кого? Откелево будете? – спросила она сразу, оглядывая с ног до головы Ивана Федоровича.
– А Родион Иванович здесь проживает?
– Видимо, так.
– Доложите тогда обо мне.
– А вы кто будете?
– Я отец его, Иван Федорович Карамазов.
– Ждите, – ответила она и закрыла дверь, а Иван Федорович остался ждать на лестничной площадке.
– Заходьте, – неожиданно вновь появившись, сказала служанка.
Иван Федорович тут же зашел в квартиру, думая о том, что надо же, в свою квартиру когда-то, он будет ожидать, чтобы войти. «Да, времена меняются», – подумал он, пока снимал обувь в передней.
– Проходьте в гостиную, – сказала служанка.
Иван Федорович, войдя в гостиную, увидел Родиона Ивановича, стоящего около круглого стола.
– Чем могу служить? – встретил его вопросом Родион Иванович.
– Сын, я вернулся, чтобы тебя увидеть, – сказал Иван Федорович.
– Так у вас нет никакого дела ко мне?
– Я бы хотел жить с тобой, загладить свою вину перед тобой, – сказал Иван Федорович.
– Боюсь, что это невозможно.
– Как невозможно, что ты такое говоришь. Родя, я твой отец! Да, я виноват перед тобой и покойной мамой твоей безмерно, но ты должен дать мне попытку исправиться.
– Может, вы стесненные в средствах и пришли просить у меня помощи? Так я помогу вам, вот, возьмите, – сказал Родион Иванович, подавая двадцатипятирублевую ассигнацию.
– Это лишнее, Родя. Как ты не поймешь, за свой поступок я выстрадал очень много, и теперь я пришел к тебе с повинной. Я тысячу раз раскаялся в том, что бросил вас, и теперь неужели ты будешь таким черствым, держа обиду на меня.
– Отнюдь, я давно простил вас и начал новую жизнь после смерти мамы, спасибо огромное Алексею Федоровичу, который помог мне разобраться во всем. Я просто не хочу иметь с вами дело, папа.
