– Проклятье! – Рут выругалась и перевернула его на бок, продолжая придерживать, – вторую чашу, девочка.

Ома послушно занесла чашу над телом Видящего, пытаясь унять дрожь в руках. Размеренное постукивание, гулкие вибрирующие звуки, смешивающиеся с хриплым дыханием Вирхо. Сквозь пелену подступивших слез Ома видела, как тело отца содрогается все сильнее, изгибается и обессилено обмякает в руках старушки. Рут перевернула его обратно на спину.

– Бабушка, он?.. – Ома прошептала-прохрипела, сглатывая ком в горле.

– К чаше! – скомандовала старушка, заставив ее вернуться на место, к своей чаше, и продолжать извлекать звук. Рут поставила вторую чашу на его грудь и водила стиком по стенкам, создавая волны вибрации. Вскоре звук затих.

– Бабушка? Что случилось? – она переводила взгляд с Рут на отца и обратно. Он дышал, и это позволило немного успокоиться.

– Я предупреждала, что мы еще не до конца готовы, – она нервно выдохнула, – а этот упрямец все твердил, что справится. Чаши не так эффективны, как настойки. Подождал бы еще немного, перетерпел, – Рут взяла Видящего за руку, – Вероятно, связь оборвалась.

– Что теперь делать? – Ома продолжала смотреть на отца: будто погрузился в глубокий сон.

– Теперь все во власти духов, девочка. Мы вернули его настолько, насколько смогли. Теперь остается только ждать.

Ома встала. Тело не желало слушаться, на полусогнутых ногах она подошла к отцу. При взгляде на его умиротворенное лицо ее захлестнуло волной злости и отчаянья, которые потоками выливались слезами.

– Иди, тебе нужно отдохнуть. – Девушка отрицательно замотала головой, волосы прилипли к щекам, – не спорь, девочка. Иди.

Старушка положила руку ей на спину, пытаясь успокоить. Ома смотрела на отца, не в силах сдвинуться с места. Рут тяжело вздохнула и настойчиво подтолкнула ее к выходу, не терпя возражений, и Оме пришлось подчиниться. Выходя, она слышала, как Рут начала напевать слова молитвы. Ома горько усмехнулась: если бы молитвы помогали, этого бы не случилось.

Лицо обдало прохладным воздухом, пахло дождем. Размокшая дорога отзывалась неприятным чавканьем на каждый шаг. Ома подняла взгляд к небу, где ярко сияли звезды. Они плыли из-за слез, застилающих глаза.

– Возвращайся скорее.

Темнота подернулась светом, приобретая очертания. Вирхо узнал родное поселение: маленькие хижины, покосившиеся заборы, небольшие огороды. С чьего-то двора горланил петух, оповещая о начале нового дня. Мужчина огляделся и нерешительно пошел дальше по пыльной дороге. Первой мыслью было, что его вернуло обратно.

Рядом с деревянным домом, прислонившись к стене, сидела Рут. Вирхо приблизился к старушке: мертва. На тонком льняном платье расползалось огромное кровавое пятно в районе живота, а в руке она сжимала длинное древко. Из уголка губ тонкую дорожку прочертила кровь, глаза ее недвижимо смотрели на рассветное небо. Вирхо почувствовал, как по спине прошелся холод. Он едва нашел в себе силы, чтобы отвернуться и пойти дальше.

Рыбак Олаф, с раной в сердце, распластался рядом со входом в свой дом. Пекарь Борд, все еще сжимая в руках нож, сидел, прислонившись к дереву, а из его груди торчала стрела. Немигающим взглядом Вирхо провожали и чужаки, что были одеты в клепаные кожаные доспехи армии Дипрамора. Эпицентром бойни стала рыночная площадь. Охотник и его сын, ремесленники, юных пастух, кожевенник… все они были мертвы.

Вирхо проходил мимо, и сердце тревожно сжималось, когда он видел тела знакомых. С десяток человек с перерезанным горлом лежали в ряд: будто над ними свершили казнь. Видящий прошел дальше: рядом с казненными лежал он сам. Он склонился над собственным телом. Лицо спокойное, будто бы спал, но в груди зияла колотая рана. Видение подернулось дымкой, отправляя его обратно в темноту.

Первое чувство – боль. Ужасная, всепроникающая боль, что выворачивает наизнанку, ломит кости, сдавливает легкие, мешая дышать. Каждый сантиметр тела пронзают тысячи мелких игл.

Второе чувство – страх. Он не может двигаться, не может открыть глаза. Темнота, запах мокрой земли и чабреца, онемевшие пальцы, что ничего не ощущают. Карканье ворона.

Третье чувство – облегчение. Боль отступала, растворялась в ледяном воздухе утра. Онемевшие пальцы неловко дрогнули, ощутили мокрую и холодную почву.

Вирхо медленно открыл глаза. Он смотрел своими глазами, как небо заливалось нежным красно-оранжевым, а на его фоне кружила огромная черная птица. Ворон.

Вирхо сел. Вокруг него, на сколько хватало взгляда, простиралось поле. На травах в лучах восходящего солнца поблескивали капли росы. Он не имел ни малейшего представления, где сейчас находится.

Он обратился к памяти, но не смог найти ничего. Никаких воспоминаний о том, как оказался здесь. Мысли путались. Вспомнить… Он помнил старушку Рут, что жгла травы в их последнюю встречу, ее скрипучий голос: «Пусть духи вернут тебя домой, Вирхо», тонкие пальцы, ловкие, словно паучьи лапки. Он помнил дочь. Звуки поющей чаши из-под маленьких рук. Он помнил, как делил сознание с вороном. И снова – страх. Полет, незнакомые земли, выжженные войной, кровь. Много крови и смертей. Смерть множества людей и… его собственная. Вирхо обхватил голову руками и закричал. Он умер? Умер. Это осознание породило в нем волну паники, отчаянья и невероятной боли.

– Ну да, если будешь орать, это непременно поможет, – хриплый голос вырвал Вирхо из мыслей. Перед ним сидел ворон. – Ну, если быть точным, ты еще не умер. Ты просто… потерялся. А вот я умер, это да. Какой-то дурак не уберег мое тело. Но мне не привыкать.

Ворон закаркал, и карканье это было отдаленно похоже на смех.

– Ты… говоришь? – Вирхо протянул руку к птице. Ворон отошел в сторону, избегая прикосновений.

– Ты тоже. Почему тебя это удивляет? Вставай давай, нужно найти твое тело. Я не собираюсь тут торчать с тобой, пока мир не кончится. И хватит на меня так пялиться, будто ворона никогда не видел.

Вирхо показалось, что ворон фыркнул. Мужчина поднялся и последовал за черной птицей. Ворон какое-то время летел над Вирхо, кружась, но вскоре опустился мужчине на плечо.

– Ты идешь слишком медленно.

– Куда мы вообще идем?

– Возвращаем твой заблудший дух в тело. Ты же хочешь вернуться к жизни? Твоя связь с ним была непрочная, потому что ты был в моем. И слишком далеко, чтобы тебя закинуло обратно.

– Хм, – мужчина почесал подбородок, – а зачем тебе со мной?

– Потому что ты умер в моем теле, – ворон больно клюнул Вирхо за ухо, – моя связь с миром материи не была оборвана правильно.

– Я не понимаю, – мужчина потер саднящее ухо.

– Ну, особым умом ты не отличаешься, я уже заметил, – голос ворона звучал раздраженно, – ты создал связь со мной. Она разорвется, когда ты будешь в своем теле.

Мужчина пытался осознать сказанное. Что будет, если он не вернется? А если его физическое тело умрет? Что будет с вороном, когда связь разорвется? В голове возникали новые и новые вопросы, но он не хотел задавать их. Оттого, что не хотел снова показать человеческую глупость? Или оттого, что боялся услышать ответы?

– Умнеешь на глазах, – снова скрипучий вороний голос, – иногда даже молчания достаточно, чтобы казаться умнее.

Вирхо не хотел продолжать разговор с неприятным собеседником и продолжал идти молча. Сейчас он был счастлив снова видеть мир своими глазами: утреннее небо, поле, лес вдалеке, к которому они направлялись. После стольких лет темноты и довольствования глазами животных, смотреть глазами человека было настоящим чудом. Он широко улыбался, пытаясь запечатлеть в памяти красоту природы. Никакое зрение не могло сравниться с человеческим.

– И вот снова. Дурак, – ворон фыркнул, – даже когда молчишь.

– Ну, давай говорить, раз я все равно дурак, – Вирхо усмехнулся, покосившись на ворона. Ворон сжал лапы, впиваясь когтями в плечо мужчины. Кажется, он все же любил говорить.

– Насколько я понял из разговоров, ты чувствовал зов, который и привел тебя туда, где я умер.