Караваев, было, собрался продолжить путь, но тут, из медленно ползущего грузовика, по нему открыли стрельбу из автомата. Пули были настоящими – они вздыбили буранчики пыли у его ног, просвистели над головой и он с криком: «Атас, пехота!», сообразив, что всё серьёзно, шепча: «Свят! Свят! Свят! Не в добрый час я сюда явился», – кубарем скатился с дорожной насыпи в некошеный бурьян.
Он долго лежал на животе, закрыв голову руками. Когда же поднялся с земли, то не рискнул идти по обочине, трезво решив, что бережёного Бог бережёт. Он пошёл параллельно шоссе, вдоль леса на безопасном от дороги расстоянии.
Шёл быстро, не останавливаясь, по хорошо вытоптанной тропке, но вскоре был вынужден остановиться: шоссе упёрлось в круговую развязку, от которой в разные стороны лучами разбегались несколько дорог. Опасливо озираясь, он поднялся по насыпи на шоссе и подошёл к щиту, на котором была схема движения транспорта. Разобравшись в схеме, он свернул на одно из ответвлений, где стоял ещё один указатель: «Hotel «Rодина» – 8 км, Аллея Славы – 3 км. Проезд транспорта платный».
Дорога шла через берёзовый лес. Его обрадовала тишина, прохлада и малое количество машин, спокойно едущих в этом направлении. Обойдя шлагбаум под пытливым взглядом контролёра в стеклянной будке, он совсем успокоился и перестал спешить. Дошёл до здоровенного рекламного щита и остановился.
На щите была изображена лучезарно улыбающаяся красотка-златовласка. Она грациозно возлежала в купальнике на краю мраморного бассейна, подперев загорелой ручкой головку с чудесными, отливающими золотом волосами. На купальник дивы было потрачено материала, которого едва ли хватило бы на распашонку для новорождённого младенца. На мраморном борте бассейна, рядом с ней, стояла ваза с апельсинами, на них поблёскивали капли прозрачнейшей воды, пепельница с дымящейся сигаретой, открытая пачка «Мальборо», и высокий бокал коктейля, покрытый изморозью. Низ рекламного щита занимала надпись: «Hotel «Rодина» – счастье совсем рядом!»
Караваев полюбовался рекламой, облизал пересохшие губы и живее зашагал к обещанному на щите счастью. Через каждые двадцать-двадцать пять метров по обе стороны дороги появились одинаковые по размеру рекламные щиты призывающие покупать машины, телефоны, квартиры, пиво, мебель, алкоголь, парфюмерию, страховки, сигареты, стиральные машины, лекарства, телевизоры и ещё невесть чего. Вначале он останавливался и рассматривал рекламу, но быстро утомился и перестал обращать на щиты внимание.
Минут через двадцать ветерок донёс аромат жареного мяса, неясный людской гомон, сигналы машин, звуки музыки. Лес закончился, он вышел на открытое пространство. Дорога упиралась в монументальную, но обветшалую триумфальную арку, перед ней было множество кафе под открытым небом. Под зонтами сидела разморённая жарой пьющая и жующая публика.
С колонн арки местами обвалилась штукатурка, краска почти вся облупилась. На её перекрытии сохранилась цементная композиция, в центре которой находился герб СССР, серп с него отвалился. По обе стороны от герба «свисали» опять же цементные флаги, олицетворяющие единство бывших республик СССР. Поверх этого былого великолепия над перекрытием арки, на металлической сварной конструкции были установлены новенькие огромные и объёмные буквы, образующие слово Panasonic. Ниже же герба шли старые цементные буквы, на которых местами сохранилась позолота.
Караваев невольно улыбнулся: к этой старой рельефной цементной надписи «Аллея Славы», на аттике арки какой-то умелец кривовато приписал краской из баллончика слово «Кобахидзе». Получилось – «Аллея Славы Кобахидзе». Стараясь не смотреть на людей, лениво потягивающих пиво из запотевших кружек, глотая слюну, Караваев двинулся к арке.
У колонны стоял длинноволосый парень с гитарой. У ног его лежал футляр, в нём сиротливо ютились несколько смятых купюр и мелочь. Гитарист самозабвенно и азартно терзал гитару, играл что-то испанское. Караваев остановился послушать, но парень хлёстким ударом правой руки заглушил последний аккорд и произнёс, улыбаясь:
– Не спрашивайте, откуда у парня испанская грусть. Во мне грусть всего мира живёт. Добро пожаловать, уважаемый путник, во врата непостижимой мудрости и сострадания. Вижу ваши карманы насквозь, поэтому денег не прошу, но и аплодисментов не надо, потому что с тех пор, как древние финикийцы придумали проклятые денежные знаки, музыканты перестали принимать аплодисменты в знак оплаты своего труда. Это хохма, дружище, а вообще-то, вы первый, кто остановился меня послушать, обычно люди пробегают мимо. Бросят деньги в футляр, как подаяние, и пробегают. Я вам сейчас ещё сыграю, безвозмездно, как говорила сова в одном хорошем мультике.
Он извлёк из гитары резко зазвучавший диссонансный аккорд, подождал, вслушиваясь в него, и резво пробежав по струнам длиннющим, рассыпавшимся горохом быстрым пассажем, заиграл нежнейшую мелодию. Сам он будто слился с гитарой, забыл об окружающем мире и о стоящем перед ним слушателе.
Караваев немного послушал гитариста, прошёл между колонн арки и остановился. По другую её сторону расположились живописнейшие группы загорелых, мускулистых славянской внешности мужчин, в шортах, оранжевых майках с номерами и именами на английском языке.
Караваев подумал, что это спортсмены-легкоатлеты, собравшиеся для пробежки, но тут же засомневался: «спортсмены» все до единого дружно курили, скалили зубы, пересыпали речь таким рассыпчатым матом, что хоть уши затыкай.
Табачный дым подействовал на него удручающе. Не выдержав, он подошёл к одной группе «спортсменов». Увидев его, они повернули головы и замолчали, а он, тушуясь и краснея, приложил руки к груди:
– Мужики, простите наглеца, Бога ради. Дайте, пожалуйста, закурить. Ну, нет уже сил, терпеть, честное слово, так курить хочется.
Сразу несколько человек протянули ему пачки сигарет. У Караваева задрожали руки. Он вытянул сигарету из пачки молодого голубоглазого парня, прикурил, жадно затянулся, закашлялся. Голова у него приятно закружилась.
Сигарета прогорела быстро и парень, угостивший его сигаретой, протянул ему пачку со словами:
– Кури ещё, батя.
Он взял сигарету и в этот раз курил, смакуя каждую затяжку. «Спортсмены» отошли в сторону. Они остались с парнем вдвоём.
Тот закурил и спросил:
– Чё, попал, батя?
Караваеву тошно было рассказывать о своих злоключениях и он коротко бросил:
– В точку.
– Это с каждым может случиться. Такая теперь житуха, – спокойно резюмировал парень. – Не бери в голову. Жив, значит, жизнь продолжается. Да, чего? Не мне тебя учить ты ж не пацан. Жить везде можно, если не филонить, да головой вертеть. Если есть желание, можешь к нам прибиться, батя, «кабриолет» как раз свободный имеется Серёги-белоруса, форму тебе выдадут. Запил пацан, а это надолго, недели на две. Заработки у нас нормальные в курс дела я тебя введу. В общем-то, всё как везде: вовремя платишь ментам, коляску ремонтируешь за свой счёт, за аренду «кабриолета» отстёгиваешь рикшепарку № 6, ну и Славе Кобахидзе за парковку на аллее, остальное всё твоё. На жизнь хватает, домой грошей подбрасываю. Есть ещё дополнительный и неплохой навар на «бегах». Иностранцы валютой платят.
– А что делать-то надо? – спросил Караваев.
– Ты ещё не врубился? Смотри, туда, – сказал парень, указывая на клумбу с пылающими на ней алыми розами.
Рядом с клумбой стояли велоколяски с тентами над пассажирским местом. Такие велоколяски Караваев видел в документальных фильмах об азиатских странах. Он рассмеялся.
– Так вы рикши?
– Рикши – это у индусов, – рассмеялся и парень, – а мы велотаксисты. Телефонизированные, между прочим, ни халам-балам.
– Да зачем это, когда здесь машин полно? Можно ведь с комфортом и на обычном такси доехать куда надо, – удивился Караваев.
– Не скажи, батя, – покачал головой парень. – В том-то и дело, что с машинами тут давно перебор. Здесь пробки дикие были, аварии, оторвилы давили людей, как котят, стрельбу устраивали «отморозки», а загазовано было так, что хоть в противогазе ходи. Решили власти в центр города въезд запретить, сделали въезд только по спецпропускам. А в центре-то вся здешняя лабуда: банки, торговые и развлекательные центры, магазины, казино, кинотеатры, клубы, рестораны, офисы, бардаки, биржа – сходняк денежный, тут-то мы и понадобились. На городском транспорте-то панам западло париться с трудовым народом, а на человеческой тяге с ветерком прокатиться прикольно и показательно. А тут ещё гонки. На большие деньги спорят между собой и нам хорошо отстёгивают. Если конкурента обойдёшь, неплохие призовые снимешь. Тут, правда, Слава Кобахидзе, пункт приёма ставок на наши бега открыть хочет, как на ипподроме – это плоховато. Он всё под себя здесь подгребает, если и бега подгребёт, заработок наш упадёт.
