Тверские, отступая, бились,

В кашицу превращая наст,

Обмякший берег снова илист,

Лёд слишком тонок, выдь – придаст.

Тогда Акинф приказ озвучил,

Чтоб силам всем под этот случай,

Атаковав Ивана гридь,

Переяславцев раздавить.

Пришел тот час, какого ждали…

Переяславля видя рать,

Там в глубине небесной дали,

Ворота стали открывать.

Но… у Небес, что Русью чтимы,

Дороги неисповедимы –

Явив всем, что еще жива,

Из леса хлынула Москва!

Из чащи вылетало войско

Живым потоком, как стрелой,

Не отдохнув, в набег геройский,

Подмёрзшим полем, по прямой

Несутся в облаках дыханья,

Звучит коней уставших ржанье,

Земли касаются едва,

Стремятся в бой: «Москва! Москва-а-а!».

Мчит в бой комонная дружина.

Боярин возглавляет ряд.

На тех, кто поступил бесчинно,

Вниз копья, сабли ввысь летят.

Звон-лязг металлом об металл,

Шеломы в стружку. Час настал!

Но час не тот, что в скорбь одет,

А тот, что жалует побед.

Рубились клиньями друг к другу

Москва и Переславля рать.

Акинф опешил, и с испугу

Засаду бросил умирать.

Кровавый бой, резня и свалка,

И хоть людей безумно жалко,

Без толку сгинул и забыт

Отряд под сонмищем копыт.

Иван в поту. Вторую лошадь

Меняет за недолгий бой.

Дружина рядом, в щепки крошат

Врага по грудь в крови людской.

Сдаётся Тверь, не хочет биться,

Акинф лишь, старая лисица,

Не уступал – безумен, яр,

На пришлых бросился бояр.

Старшой московский сам увечен,

В весь рост поднялся в стременах,

Отбив удар, расправил плечи,

И саблей наискось вразмах,

Со свистом воздух разрезая,

Рассвирепев на негодяя,

Собрав в удар остатки сил,

Акинфу голову срубил!

Вмиг прекратили злую сечу,

Тверские бросили мечи.

Иван к бойцам скакал навстречу,

В объятья верных заключить.

Устал, в крови, но рад победе.

Старшой к нему радушно едет,

Копьём, являя ярый нрав,

Акинфа голову подняв.

Иван отдёрнулся брезгливо,

Косясь на мглу застывших глаз.

Вот тот, кого вела нажива,

Кто прямо, подло, напоказ

Так возжелал убить Ивана,

Что сам, скорежившись жеманно,

В посмертной горести разбух,

Став обиталищем для мух³⁹.

Пусть и гадливенько чуток,

Усвоил княжич свой урок.

Международная панорама

Пока Данилыч после боя,

В светлице спит, устав от бед,

Пока князья в Сарае спорят,

Поверхностно осмотрим свет.

Внизу Переяславль оставим,

Взлетим над жутким полем брани,

Земную сферу провернём:

Что видно за Руси плетнём?

Французы «папу» в Авиньоне,

Решив, что давний Рим ослаб,

Пленили, и в своём резоне

Травили предыдущих «пап»⁴⁰.

Подбив опушку горностаем,

В крови Шотландию купая,

Тройной английский леопард

От вкуса горской крови рад⁴¹.

Грызёт, не делая им чести,

Почти уж шесть веков подряд

(И впереди еще лет двести⁴²),

Испанцев мавров халифат.

Южней, не чувствуя провала,

Страна ромеев догнивала.

У Византии быт непрост,

Проспали оттоманов рост.

На княжества разбита Польша.

В раздрае малых городов,

Её монгол топтал не больше,

Чем Русь, и был не так суров

К ней перст судьбы, храня живою,

С необъяснимой щедротою.

Свою с Ордой похерив рать⁴³,

Калека стала оживать.

Ещё Литва вздыхает тяжко,

Осколки Западной Руси,

Ее еще секут, бродяжку,

К несчастью, из последних сил.

Литва и Польша с виду бренны,

Две беспринципные гиены

Еще друг друга не грызут,

Державный замышляя блуд.

В танцовщицах различных видов

В Орде по-прежнему Тохта́⁴⁴

Занят убийством чингизидов,

Средь пьяных дел и визг хлыста.

Уже немолодой, и ныне

Пора подумать и о сыне⁴⁵.

К нему, расчета не тая,

На суд поехали князья.

Есть место радости и фальши

И в жизни русских городов.

Мы к ним ещё вернёмся дальше,

Но очень важно пару слов

Уже сейчас, поодиночке,

Сказать о двух важнейших точках:

Про древний новгородский путь

И Нижний Град упомянуть.

Пришедших с миром издалече,

Отправил прочь послов Твери

Ильменьский Новгород на вече,

Желающих уговорить,

Во граде, не устроив рати,

Михайлу на столе признать, и

Мол, как решится всё окрест⁴⁶,

Тогда и поцелуем крест⁴⁷.

А в Нижнем бунты учинили.

Узнав, что умер князь Андрей,

Его бояр, вздымая вилы,

Решили с града гнать взашей.

Но те осмелились перечить,

Тогда народ, сойдясь на вече,

Крича, что старый князь не мил,

Выпровождаемых побил⁴⁸.

Ханский суд

1

Тохта с последней нашей встречи⁴⁹,

Заматерел и осмелел.

Ногай⁵⁰ Сараю не перечил –

Лишь хан теперь властитель дел.

Обрюзг, состарился, расползся,

Лоснится жир на круглом торсе.

Бояр московских и тверских

Он встретил как рабов своих.

Князей послушал и с ленцою

Кивком отправил отдыхать:

«Потом решу!». Князья ж рысцою,

Как будто челядь, а не знать,

Из юрты быстро удалились,

И… подкуп начал путь извилист:

Летели соболь, серебро,

Лишь бы с решеньем повезло.

И к хану в юрту устремила

Советчиков продажных рать.

За Юрья, кто за Михаила,

Тохту пустились подстрекать.

Хан видел множество усилий,

Что Тверь с Москвой мошны раскрыли.

Тогда Тохта промолвил злясь:

«Кто большей выход⁵¹ даст, тот князь!».

Почуял Юрий праздник скорый,

В сравненье с Тверью он богат.

В Москве, закрыв вместилищ створы,

Не зря старался младший брат,

Не зря использовалась сила,

Так что достаточно скопила,

И вволю Юрью наскребла

Орды на подкуп серебра.

И побежал бы князь московский,

Не мысля, как досель привык,

Спесиво, на интригу ловкий,

Чтоб только выкупить ярлык.

Но только ближние бояре,

Кому годами опыт дарен,

И от себя, и от земли

Склонившись просьбу донесли.

«Послушай, княже, не серчая.

Негоже приумножить дань,

Небезгранична боль людская,

И так невмочь, ты только глянь,

Вздыхает Русь от пресса дани,

И если жом ещё прибавим,

Погибнем, если вдругорядь

На выход негде будет взять».

Князь недовольно сдвинул брови,

Хотел вспылить и гнать взашей,

Привычно громко сквернословя,

Чтоб повалились со скамей,

Но… тяжело вздохнув, умолкнул.

От глупой ярости – что толку?

В глаза взглянул и лишь спросил

Остыв: «А что там Михаил?».

«Тверской князь вовсе не безумен», -