– Я всегда была уверена, что нужно помогать брошенным детям или, скажем, брошенным собакам, – говорит мне женщина в блестящем свитере и поправляет стильную прическу. – Приютам всегда нужна помощь, и нам там рады.

Я понимающе киваю, стараясь отпустить сравнение детей и животных, не крутить в голове и не анализировать. Вопрос получится философский, а этого сейчас мне не нужно.

– Я до конца не верю, что детям, воспитывающимся в семьях, может чего-то не хватать, – вторит другая, Алина. – Нет, я понимаю, вы с этим работаете, значит, может быть, помощь нужна. Но что может понадобиться ребенку в простой семье? У него же есть родители!

Алина приехала в наш Серый город из Москвы. Ее лаковый чемодан сейчас красуется в нашей кладовке рядом со сломанным стулом и кипой детских рисунков.

– Вы же работаете на государство? – уточняет Антон и перекладывает бумаги. – Значит, оно вас спонсирует, так? Я понимаю, когда подарки везут в детский дом на новый год… Но вы, ваша служба…

Я смотрю в окно и начинаю пересчитывать строительные краны: один-два-три-пять, пока моя коллега Поля пытается в сотый раз объяснить, что детские дома тоже финансирует государство, что подарки на новый год иногда несут больше вреда, чем пользы, и что сиротам нужны другие формы заботы.

Этот вопрос тоже философский, и я стараюсь его обойти. Не сейчас это обсуждать. Не тогда, когда когда через пятнадцать минут придут дети: стайка взволнованных мальчишек и девчонок в предвкушении яркого праздника. Их приведут мамы, замотанные, уставшие от безденежья, готовки и стирки. Обычные, в сущности, мамы. Дети, которые идут на праздник, не знают, что они "социальные", "малообеспеченные", "неблагополучные". Да и мамы, наверное, не знают. Они просто живут: ссорятся, мирятся, ругаются, машут кулаками. И только такой видят свою привычную жизнь.

– Расскажи нам про детей, – просит Алина. – Как они к вам попали?

– Как с ними общаться? – перебивает ее женщина в свитере. – Они же … трудные!

– Давайте ненадолго забудем их социальный статус? – предлагаю я, перестав рассматривать краны. – Они придут получить хорошие эмоции, пообщаться с новыми людьми. Будут играть, веселиться. Вы тоже с ними повеселитесь, а потом я вам все расскажу.

– Но в чем тогда смысл? – восклицает безымянная женщина. – Мы приехали их изменить. Мы хотим видеть результат. Сразу.

– Им по семь-восемь лет. Их жизнь только начинается. Представьте, что вы строите стену, высокую, надежную. В ней важен каждый кирпичек, – меня все-таки несет в философию. – И даже если кирпичи разного размера, они все важны для фундамента. Вот вы сегодня – такой кирпичек: благодаря вам дети получат интересный опыт, отвлекуться от привычных будней…

– И подарки получат? От нас? – уточняет Антон.

– Конечно, – киваю я. Подарки на пожертвованную нам небольшую сумму мы выбирали с особой тщательностью. То, что мамы ребятам купить не смогут, но то, что точно пригодится.

– То есть сегодня мы результат не увидим? – уточняет женщина.

– Вы увидите счастливых детей. Они скажут "спасибо", будут вас обнимать, возможно, подарят свои рисунки.

Она начинает объяснять про приют для собак, но я уже надеваю пальто (нет, не белое):

– Пойду встречать наши семьи.

С семьями тоже не все так просто. К назначенному времени приходят только два человека: мама с восьмилетней Ксюшей. Мама очень спешит: нужно сделать уборку, сварить суп на три дня вперед, и вообще она не уверена, что вести Ксюшу "просто поиграть" в субботу, когда домашних гора дел – это хорошая идея. Поэтому она заберет Ксюшу ровно через час, даже если игра не закончится. Ксюша молчит, она давно уже не спорит с мамой. Пока я убеждаю маму, что она молодец, раз привезла дочь, что и Ксюше, и ей самой будет неплохо развеяться, подтягиваются еще пять семей.

Мы вместе поднимаемся на третий этаж. Помещение игрового центра новое и для них, и для меня, и от этого еще интереснее. Дети скачут вокруг, Катя показывает мне любимые заколки, Дима хвастается ботинками (мама за спиной вздыхает, как быстро "растет нога" и шепотом спрашивает, не могут ли спонсоры оплатить эту пару обуви). Качаю головой отрицательно: эти – не могут. Но мысленно делаю пометку, что нужно активнее привлекать тех, кто купит нуждающимся одежду и обувь. На нашем языке это называется "натуральная помощь".

Дети убирают куртки в шкаф, и мамы сразу уходят. Я останавливаю, прошу забрать ребят через полтора часа и не опаздывать. Кто-то спрашивает, могу ли сама отвезти детей до дома, когда все закончится. Опять отрицательный ответ: не могу, не имею права. Разочарованные вздохи, но не у всех. Договариваемся быть на связи. Прошу детей, пока мамы снова не разбежались, обнять их на прощание. Все неуклюже обнимаются.

Конечно, пришли не все. Две семьи написали за час до мероприятия, что резко заболели. Я не могу им не верить, но все равно горько. Праздник рассчитан на определенное количество детей. За час я уже не найду замену отсутствующим. Оплаченные места, как и мои силы на поиск спонсорских денег, пропадут впустую.

Еще одна мама не отвечает на звонки. Это меня беспокоит. Семья состоит на учете как находщаяся в социально опасном положении (значит, распивают алкоголь с утра до вечера, забывают кормить детей, буянят). Поэтому то, что мама не привела ребенком, может стать тревожным звоночком и обещать новый активный виток работы. Наконец, отвечает недовольный голос:

– Мы проспали, не ждите, не приедем, – и поспешно добавляет. – И Юлечка прибаливает, вчера забыла сказать.

Голос кажется трезвым, и я просто вычеркиваю еще одну фамилию в своем списке: еще одно место пропало. И снова делаю пометку: попросить коллег внимательнее наблюдать за этой семьей. Не всё там в порядке.

Праздник идет полным ходом. Все играют и веселяться: и ребятишки, и женщина в блестящем свитере – Валентина Павловна, и сдержанный Антон, и недоверчивая Алина. Водят хоровод, выполняют задания аниматора, по очереди изображают кошек и панд. Я смотрю в окно. Все удачно сложилось. Фото для отчета перед спонсорами сделаны, подарки готовы и все счастливы. Я знаю, что будет дальше: кто-то из мам опоздает на час, и я буду вытирать слезы ее ребенка, на Диму будут ругаться за то, что тот медленно собирается, Ксюшу все равно заберут с середины праздника, и она не попробует торт, Мирон попросит подарок для младшего брата, который остался дома с бабушкой. Вечером посыпется рой сообщений: "А когда будут фотографии с праздника?", "А когда уже вы сделаете экскурсию в зоопарк?", "Мы не приехали и не предупредили, но вы же забрали для нас подарок?". Я знаю, но ничего не могу с этим сделать.

– До свидания, – я провожаю Катю, за которой пришли в последнюю очередь. Любимые заколки уже не радуют девочку. Она боялась, что мама не вернется за ней. Так уже было однажды: мама провела несколько дней в веселой компании собутыльников, а Катя ютилась в нашем социальном доме для "беспризорных". Воспоминания у девочки еще свежи, хотя и мама, и мы стараемся дарить ей только хорошие эмоции. Мама завязала, нашла работу и надолго Катю одну не оставляет. Почти не оставляет.

Закрываю плотно дверь и поворачиваюсь. На меня смотрят испытующе и с недоверием:

– Я не понял, – говорит Антон. – Конечно, я впервые был волонтером на социальном мероприятии, но…

– Мария, – строго смотрит на меня Валентина Павловна, – это же обычные дети. Не трудные. Не социальные. Объяснитесь!

Я почти вижу её на планерке в светлом офисе крупной компании. Предсталяю, как она отчитывает провинившегося сотрудника. Новое веяние – корпоративное волонтерство, когда менеджеры и банкиры на день включаются в социальные проекты, оплачивают мероприятия или участвуют в них сами. Эта фирма выбрала второй вариант. И теперь команда не верит, что помогала тем, кому это было действительно нужно. Я знала, что будет именно так – это классическая реакция. Поэтому повторяю ровно то же, с чего начала нашу встречу: